Шпаргалка для ленивых любителей истории. Короли и королевы Франции, 987–1498 гг. - Александра Маринина

перестает поддерживать Фландрию, а это важно для Филиппа Четвертого; король Англии приносит королю Франции новый оммаж за Гиень и в дальнейшем ничего не нарушает; заключается ряд взаимовыгодных браков, о которых я скажу подробнее.

В браке с Марией Брабантской у короля Филиппа Третьего, напоминаю, родились трое детей: сын Людовик и девочки Бланка и Маргарита, единокровные брат и сестры Филиппа Четвертого. Сперва ставку сделали на Бланку, ее предложили в жены Эдуарду Первому Английскому после того, как умерла его горячо любимая жена Элеонора Кастильская. Эдуард очень тосковал по покойной супруге и жениться во второй раз не хотел, но превозмог горе во имя политических интересов Англии. Одной из задач герцога Эдмунда Ланкастерского, прибывшего на переговоры во Францию, было как раз согласование подробностей брачного договора. Но в те века все происходило медленно и неспешно, от первых матримониальных прикидок до составления брачного договора проходили годы, и когда Эдмунд приехал, выяснилось, что Филипп Четвертый передумал и сосватал свою сестрицу другому жениху. Король Англии рассердился на такое оскорбительное непостоянство и взялся за оружие. Филипп не растерялся и предложил ему в жены другую сестру, младшую, Маргариту. В конце концов, с точки зрения политики – никакой разницы. Эдуард Первый согласился на замену невесты. Ему было 60 лет, Маргарите – 17. Бедная девочка! Стать женой человека мало того что пожилого, так еще и не собирающегося любить свою молодую жену…

Вторым брачным союзом должна была стать женитьба наследника короля Эдуарда Английского на принцессе Изабелле, дочери Филиппа Четвертого и Жанны Наваррской. «Поженим детей и будем жить в вечной дружбе». И сестру пристроил в Англию, и дочку – полный порядочек!

В общем, по поводу территориальных притязаний все осталось, как и было. Но договор между Францией и Англией вдохнул, по мнению историков, новую жизнь в союз этих двух стран.

Ладно, с Гиенью успокоились. Но Фландрия! Богатейшая, ужасно самостоятельная и непослушная. Фландрия дружила с Англией, потому что благодаря климатическим особенностям островного государства шерсть английских овец была значительно лучше, более длинная и толстая, Фландрия закупала ее в огромных количествах, изготавливала ткани высочайшего качества и торговала со всем доступным в те времена миром. Именно поэтому во Фландрии были сплошь города, а городское торгово-промышленное население – это не измученные каждодневным тяжелым трудом крестьяне на пахоте, у него другое мышление, оно предприимчиво, энергично, более образованно и строптиво. Филиппу Четвертому пришлось немало рыцарей положить, прежде чем удалось завоевать Фландрию. Но удалось. Фландрия – она больше по торговле и производству, а не по военному делу, армия у нее была слабовата. К королевскому домену присоединился еще один огромный кусок.

Что же вышло в итоге? Когда-то домен был совсем маленьким, страна состояла из множества отдельных вассальных владений, в каждом из которых были свои «царьки», занимавшиеся управлением, устанавливавшие свои порядки и взимавшие налоги. В случае военных действий король просто бросал клич, и вассалы в соответствии с правилами обязаны были предоставлять короне войска, полностью снаряженные и обеспеченные провизией и фуражом. Теперь же центральной власти принадлежало все, кроме Гиени и Бретани, а ведь этим «всем» нужно как-то управлять из центра. Аппарат нужен. Налоги, судопроизводство и все прочее… Для этого требуется целая армия чиновников, а им надо платить зарплату. Чем сильнее центральная власть, тем больше бюрократии, и всех приходится кормить. А армия? Раньше-то ее содержали вассалы, а теперь – корона. Тоже расходы, причем немалые. И где взять денег?

Собственно, Фландрия как раз и была частичным решением вопроса, потому Филипп Четвертый и озаботился ее покорением и присоединением. Некоторую помощь в деле пополнения казны оказали и новые налоги, которым никто, конечно, не обрадовался. Затем король начал точить зубы на евреев и банкиров-ломбардцев, обобрал их до нитки и изгнал из страны. Но и этого показалось мало. Следующими на очереди стали тамплиеры.

Я уже отмечала, что Филипп Четвертый стремился придавать всем своим действиям видимость законности. Была у него такая странная особенность, что поделать. Может, в юности мечтал о карьере юриста, но не срослось? В годы его правления самыми авторитетными и уважаемыми членами Королевского совета стали легисты, то есть специалисты в области римского права, получившие соответствующее образование в университетах и имевшие опыт работы в качестве адвокатов, прокуроров, следователей и тому подобное. Легисты быстро сообразили, что от них требуется, и приняли для себя правило: «Чего хочет король – того хочет закон». Король никому ничего не должен, он имеет право хотеть чего угодно, а закон обязан предоставить монарху возможность получить то, что он хочет. Если вы помните Гийома де Ногарэ из романов Мориса Дрюона, то он как раз именно таким легистом и был: профессор в университете Монпелье, потом королевский судья, затем хранитель королевской печати, член Королевского совета. Одним словом, Филипп Красивый устроился весьма удобно: закон моментально учитывает все «хотелки» монарха и подстраивается под них, а сам монарх – белый и пушистый, ибо действует строго в рамках закона и ужасно гордится тем, что каждое его действие имеет строгое правовое обоснование. Что-то мне это напоминает… Впрочем, довольно смутно.

Так вот, орден тамплиеров, по мнению короля, стал неприлично богат, но чтобы отобрать у него деньги, Филиппу Четвертому нужны были юридические основания. Однако было ли мнение Филиппа о богатстве ордена справедливым? Такими ли уж большими были эти богатства? Вопрос открытый. Но в глазах общественного мнения храмовники действительно были связаны с огромными деньгами. Дело в том, что треть своих доходов орден по уставу перечислял на Святую землю, а для того, чтобы «перечислять», а не перевозить вживую (путь-то не ближний и полон опасностей!), нужны были финансовые инструменты. И тамплиеры взяли в свои руки банковское дело, придумали систему векселей. Короли, папы и крестоносцы доверяли им большие суммы. И крепости храмовников постепенно превращались в депозитные и ссудные банки. Почти во всех провинциях образованные монахами-воинами командорства оказались самыми процветающими доменами. Да, тамплиеры управляли по-настоящему большими деньгами, это правда, но к концу XIII века их деятельность начала утрачивать актуальность, поскольку сами крестовые походы уже не имели в глазах людей прежнего ореола святости, особенно если затевались не с целью защиты Гроба Господня, а с целью наказать какого-нибудь европейского короля-безбожника, как это было, например, с провалившейся арагонской кампанией Филиппа Третьего. На храмовников сыпалось все больше и больше критики, их обвиняли… Да в чем только не обвиняли! В трусости, в алчности, в мелочности, в сговоре с сарацинами, в преступных нравах.

Уильям Конгрив, английский поэт, писал, что нет в