Жена Нави, или Прижмемся, перезимуем! (СИ) - Юраш Кристина

Мне казалось, что даже мои щеки горели. И тут впервые я почувствовала, как по щеке что-то стекает…

Промокнув пальцы, я увидела… воду… Мои слезы больше не были льдинками… Они были обычной водой…

— Это что еще такое! — прорычал Елиазар. И тут, словно в подтверждение его слов лес пронзили ледяные ветра.

Внутри меня из блаженного, приятного тепла стал разгораться настоящий пожар.

— Слезы, — растерянно прошептала я, показывая воду на пальцах. — Мне кажется, что я… я… таю…

Глава двадцать вторая. На снежных покрывалах

— Ну, Леший, — послышался грозный голос, сотрясая все в округе.

— А я откуда знал? Я не знал! Думал, как лучше! — послышался голос Лешего. Он был везде и нигде одновременно!

Я почувствовала, как меня схватили двумя руками… А я вцепилась в драгоценности на одежде мертвой хваткой.

— Иди сюда, девица, — послышался голос. Мою голову запрокинули, глядя на тающие слезы. Я почувствовала, как в мои полуоткрытые от изумления губы вдохнули холод… Его губы были так близко, и я жадно ловила каждый его морозный выдох. С минуту я дышала его холодом, чувствуя, как он растекается по мне.

Слезы стекали тающими льдинками, пока я, встав на цыпочки, глотала белоснежный дымок стужи, текущий из его губ…

Я задыхалась чужим дыханием…

В этот момент он сделал то, что казалось невозможным… Смял меня в жадном поцелуе… Он наклонился ко мне и прильнул ртом к моим губам.

Я задыхалась его поцелуем, жила им… Мне казалось, что как только поцелуй закончится, я растаю в его руках… Огромная рука лежала на моей талии, а вторая держала за мокрый от тающих слез подбородок.

Я почувствовала, как мои ноги оторвались от земли… Одна слеза упала на его драгоценный наряд. Вторая скатилась на его щеку…

Мне показалось, что его холодные губы сейчас коснутся моей шеи… Это было слишком страшно… А слезы все катились, пока руки жадно вцепились, не желая отпускать…

— Я — бог мрака, холода и смерти, — слышался шепот, пока я дрожащей рукой гладила его щеку. Снег крутился вокруг нас белоснежной пеленой. Она была такой густой, что застилала деревья, сугробы и небо…

— Бог мрака, холода и смерти не может кого-то любить… — слышался тяжкий вздох. — Для этого есть другие боги…

— Знаю, — прошептала я, глядя в серые глаза. Мои руки лежали на его роскошном меховом воротнике. Пальцы перебирали мягкий мех, на котором застыли ажурные снежинки…

Я приблизилась к его губам, схватившись за воротник изо всех сил. Мои пальцы ломали снежинки.

— Дразнишь меня? — послышался шепот, который я вдыхала. Я уже не помнила, когда и как шепот превращался в долгий поцелуй.

— Я же погублю тебя… — выдохнули мне в полуоткрытые губы. — Погублю…

Я видела, как он взял мою руку в свою медвежью лапу. Она казалась совсем маленькой, тонкой…

— Тоненькая, худенькая… Маленькая… Погублю, девочка, погублю… — слышался тяжелый выдох, пока он смотрел на мою маленькую ладошку в своей лапище.

Моя шуба сползла с плеч, и теперь зависла на локтях.

— Подумай хорошенько, — шептал поцелуй, от которого у меня разбегались мурашки по коже.

Мои руки скользнули по роскошной вышивке, прикрывающей мощную грудь. Пальцы жадно пробежались по его плечам.

Облизав покрытые инеем губы, я склонилась к его уху.

— Погуби… — прошептала я, коснувшись носом его длинных волос.

В этот момент во мне что-то сжалось, словно в каком-то бесстыдном предчувствии.

Мороз трещал, а я с ленивой истомой смотрела, как огромная рука гладит мое обнажившееся плечо. Я опустила руки вниз. И шуба с шелестом упала в снег, поднимая целый рой снежинок, тающих на наших губах.

На меня смотрели с улыбкой, гладя по щеке огромной рукой.

— Красавица моя, — прошептали губы. — Хрупкая, как снежинка. Тобой только любоваться можно. Посмотрю, полюбуюсь издали, а ты и не заметишь…

— Так ты за мной поглядывал, — улыбнулась я, гладя его щеки и роскошную бороду. Кому я там говорила, что не люблю бородатых? Обожаю!

Огромный, суровый, страшных бог таял под маленькой ладошкой Снегурочки.

— Не возбранено, — послышался голос, а на губах появилась улыбка. — Взял бы я тебя, девица, к себе прижал, на перину снежную уложил, поцелуями морозными все тело бы покрыл, лаской и стонами все высказал бы, что на сердце у меня скопилось… За муки моего ледяного сердца ты ночи напролет в руках моих то пламенела, то леденела бы… Молила б о пощаде… Чтобы тут же с ко мне с мольбою руки протянуть… Да вот только…

Он вздохнул и улыбка померкла.

— Не настоящая у тебя любовь…

Улыбка вернулась на его суровое лицо. Только теперь это была горькая усмешка.

— Любовь Весны жаркая и мимолетная, — послышался голос Елиазара. — И не любовь-то вовсе… Морок…

— Как это не настоящая? — прошептала я, чувствуя внутренний жар и требуя своего ледяного поцелуя. — Настоящая…

— Кто из нас дольше на свете живет? Я или ты? — спросил Елиазар, гладя по голове. — Твоя любовь пройдет уже к утру… И будь я простым человеком, то может и поверил бы… Но нет… Есть у богов один изъян. Мы слишком много видели за тысячи тысяч лет… Вот такой я старый ворчливый бог… Который не хочет, чтобы слезы по утру проливались…

Он стер тающую льдинку холодной рукой.

— Никто не может даровать любовь… И даже боги на такое не способны… Любовь, как костер… Пока нет дров и огня, ничего не будет. Боги могут только дров подбросить, огонь дать, но только человек сам зажигает свое сердце.

— Может, во дворец вернемся? — прошептала я.

— А что там делать? — усмехнулся Елиазар. — Я его для тебя построил…

— Тогда просто не уходи… — прошептала я, видя, как мы наклоняемся за шубой. Меня завернули в нее и усадили себе на колени, положив мою голову себе на грудь.

— Сейчас ветра холодные подуют, чтоб остудить весенний пыл, — послышался голос. Он поднял руку, как вдруг откуда-то, словно стая волков завыли страшные северные ветра. Они налетели, покрывая коркой льда каждую ветку, замораживая все вокруг.

— Но я слова свои обратно не беру… — послышался шепот, а мои плечи сжали.

— А если утром это не пройдет? — спросила я, глядя ему в глаза. — Если утром все будет по-прежнему…

— Не будет, — обняли меня, покрепче.

— Кхеу-кхеу! — послышался скрипучий лешачий голос. — Вы, губители! Губите друг друга сколько влезет! Понимаю, у вас там мороз… кхе-кхе… стоит! Да тут весь лес выморозило! Лес в вашей оргии тоже участвует? Лично я на вашу оргию не подписывался! Брррр!

— Все из-за тебя! — крикнула я, а Леший притих. Только вороны где-то прокаркали.

— Мне кажется, — прошептала я, чувствуя, как столбик термометра пробил дно. — Что я тебя сейчас изнасилую…

— Ты? Меня? — послышался смех.

— Вот зря смеешься, — вздохнула я, косясь на «обнимателя». — Ты не знаешь, на что способна прыткая и жаждущая любви снегурочка!

Я почувствовала, как на меня подули. И в этот момент на меня напала какая-то уютная дрема. Я привалилась к чужой груди и уснула. Вцепившись в его шубу, крепко-крепко.

Проснулась я во дворце, на перине. И только потом разжала пальцы. На мне была одна шуба. В руках была другая.

— У меня муж сбежал, — усмехнулась я, глядя на вторую шубу. — Сбросил шубу и сбежал! Эх! Древних богов трудно понять!

В окне что-то алело. Алая дорожка падала на инеевый пол, расцвечивая его малиновым.

— Так, первые признаки любви? — спросила я у себя, меряя температуру. — Текут розовые сопли, вместо слов сдавленный кашель от смущения, повышение температуры тела и желание улечься в постель?

Пока что, кроме какой-то внутренней теплоты я ничего не чувствовала. Мужа моего рядом не было. Чего и следовало ожидать! Зато в окне алела полоска малинового рассвета.

— Снегурка! — послышались голоса Бурана и Метелицы. — Мы беспокоились! Когда ты таять начала раньше времени, так вообще!

— Как видите, не растаяла, — пожала плечами я. — Так, а что там у нас происходит? Не поняла?