Каракалпак - Намэ - Тулепберген Каипбергенов

«А зачем это нужно? — может кто-то спросить. — Разве народ нуждается в вашей или моей дружбе с ним?»

Он-то не нуждается, но мы нуждаемся, мы без этого — не люди. Не вправе считать себя людьми. Несколько видоизменив известное выражение Тургенева, можно сказать: народ проживет и без тебя, и без меня, но никому из нас никогда не прожить без народа.

Народ всегда великодушен и терпим. Эти же качества: великодушие и терпимость — свойственны, как правило, лучшим сынам любого народа.

Из рассказов аксакалов. Однажды великий поэт Навои шел, окруженный своими учениками. И встретился им один из придворных царя Хусейна Байкоры. Придворный тот был ненавистником поэта. Но Навои поздоровался с ним первым и даже голову свою склонил в поклоне.

— Великий учитель, — удивились все поступку Навои, — зачем приветствовали вы врага своего?

— Знаю, знаю, друзья мои, цену ему. Но не будь его подлостей и каверз, я бы меньше ценил вашу дружбу и помощь.

Бердах говорил:

Твой каждый годПусть будет твоим другом,Поможет жизнь понятьИ радости ценить…

Годы идут. А время — строгий экзаменатор. Оно испытывает людей. Испытывает и их отношения, в том числе и дружбу.

Вероятно, я не смог сдать все экзамены, а может, и бывшие друзья мои оказались не подготовленными к трудным вопросам жизни. Но как бы то ни было, а, дожив до пятидесяти лет и осмотревшись вокруг, я заметил, что друзей у меня осталось всего трое. То есть со мною нас четверо. Да и меж нами четверыми все отнюдь по просто и не гладко.

Итак, жили-были четыре человека, четыре достаточно молодых человека, которые тянулись друг к другу, и было им очень хорошо, когда они собирались вместе.

Все четверо и доныне живы. Нередко и теперь собираются, но делают это не столько с охотой, сколько по старой памяти. И не чувствуют они особой радости от этих встреч и совместных разговоров, а стараются просто соблюсти приличие.

Профессии у нас разные. Но если прежде трое с интересом и пристрастием вникали в дела четвертого и сам он искренне интересовался мнением друзей, то теперь, когда возникают разговоры о работе, каждый про себя думает: «Ну что вы лезете? Ведь ничего же в этом не смыслите, а беретесь советовать». Или: «Вот опять завел о своей работе. Слушать уже тошно. Неужели не понимает, что это не тема для общей беседы?»

Когда-то мы с удовольствием уступали друг другу место за дастарханом.[33] Ныне порой можем даже повздорить слегка из-за места на вешалке для пальто иди из-за того, кому в машине сидеть рядом с шофером. «Что за байская привычка сразу плюхаться на первое сиденье», — ворчит обычно кто-то из нас, оказываясь за спиной шофера.

Что же случилось?

В том-то и суть, что ничего. Или все мы четверо проглядели то мгновение, когда стали вдруг отдаляться? Словно на бильярде из четырех углов катнули четыре шара. Встретились они в центре, сошлись, стукнулись и начали расходиться. Расходиться медленнее, чем катились навстречу, но все равно…

Между нами как будто бы ничего не случилось. Зато что-то случилось с каждым из нас. Между сорока и пятьюдесятью годами, когда мы считали себя и своих друзей уже полностью сложившимися людьми, когда были уверены, что каждый может с полной определенностью сказать все о собственном характере и мировоззрении, а также о характере и мировоззрении любого из троих друзей, вот в это самое время мы и стали резко меняться.

Один ударился в работу. Он пришел к убеждению, что слишком много упустил в жизни, и теперь лихорадочно наверстывал упущенное. Другого потянуло к достатку. Он часами мог говорить о запчастях для своей машины, о посуде, мебели, о новых моделях телевизоров и магнитофонов, но откровенно скучал или даже зевал тайком, когда заходила речь о чем-либо другом.

Третий не увлекался ни работой, ни накоплениями богатств, но зато с удовольствием мог говорить и о том, и о другом, и вообще о чем угодно. Грубо говоря, он стал попросту болтлив и хотел только одного, чтоб его слушали и не перебивали.

А четвертый… Ну, четвертый попросту влюбился. Ему детей пора женить, а он сам, как джигит молодой, спешит на свидание, стараясь не попадаться на глаза никому, в том числе и старым друзьям.

Мы разошлись, а когда остаешься один, любой недоброжелатель норовит швырнуть в тебя грязью. И вот через какое-то время и мы стали уже коситься друг на друга: а не замараешь ли ты меня, милый мой? Не запачкаешь ли мою репутацию?

Однако — и это самое примечательное — окончательно расстаться мы все же не можем. Я чувствую, что мне без них будет чего-то очень недоставать. Видимо, любой из нас четверых думает так же. Видимо, мы еще надеемся, что размолвки и осложнения с годами отойдут в прошлое и опять, как встарь, будет нам хорошо вместе.

Сейчас я пишу эти строки, а завтра у нас очередная встреча. И втайне надеюсь, что вдруг именно завтра…

Аксакалы говорили: «Из старого человека, как из старого тюфяка, порой всякая труха наружу лезет…»

Мой дедушка поучал: «Не считай врагом всякого, кто подмечает твои огрехи и прорехи».

Коше-бий возражал: «Постоянно подмечать чужие дефекты и прочие несоответствия, полагая, что в этом и заключается проявление дружеской принципиальности, тоже не является истинным выражением чувства товарищества».

Моя мать говорила: «Если хочешь иметь друзей, то научись ценить чужие добрые дела».

Мой отец часто повторял: «Не выискивай обиды для себя в чужих ошибках».

16

Итак… «Жизнь — это любовь». «Для того чтобы жизнь человеческая смысл обрела, необязательно человеку возлюбить весь род людской, довольно и того, если всею душой возлюбит он одного человека», — говорили мудрецы.

«Для того чтобы жизнь человеческая счастьем озарилась, необязательно, чтоб возлюбил того человека весь род людской, довольно и того, чтобы одна душа живая любовью к нему переполнилась», — продолжали те же мудрецы.

«Что бы ни случилось, Сере, знай, что прекрасна жизнь, пока хоть кто-то тебя любит, хоть один человек на свете», — говорила моя мать.

Легенда, рассказанная моим дедушкой. Однажды хан вызывает к себе поэта Бердаха да и говорит ему:

— Объясни, за что народ так любит меня?

— Две причины тому, — отвечает Бердах. — Первая причина — ваша мудрость. Одной лишь ею и кормится люд. Вторая — ваша сила. Враги ее не знают, зато свои изведали сполна.

Насупился хан, брови свел и говорит:

— А теперь объясни, почему народ любит тебя?

— Тоже две причины тому, — отвечает Бердах. — Первая причина — я ему сын родной и люблю его посыновьи. Вторая причина — он мне родной отец и любит меня отечески.

Сколько веков существует человечество, столько веков и тянется спор: женский род сотворен «от ребра» мужского, либо род мужской вышел из утробы женской. Что проку в том споре? Река жизни течет по руслу любви. Какой берег главнее: левый или правый?

Любовь требует равенства. Равенства чувств. «Если ты способен любить, то достоин быть любимым», — говорили наши предки. Однако ради любви вершатся не только подвиги, но и подлости. И не зря те же предки говорили: «Может человек родиться молодцом, да жизнь прожить подлецом».

«Любовь»- во многих случаях синоним «ожидания». Когда я вспоминаю женщин и девушек, ожидавших возвращения с войны своих мужей и женихов, когда вижу, как страдают и маются в разлуке любящие люди, особенно женщины, то мне кажется, что от жалости к ним небо готово рухнуть.

«Сама женщина, а перед родами каждый раз молила Аллаха, чтоб не дарил мне дочерей», — признавалась моя бабушка.

«Жизнь не может считаться радостным явлением до того момента, пока не добьешься результатов в достижении такой цели, как любовь», — рассуждал коше-бий.

Любовь — это духовный паспорт, духовное удостоверение личности. Обычный паспорт выдастся властями, выдается открыто, а теперь это стараются делать торжественно и при свидетелях. Духовный паспорт ты сам себе вручаешь, вручаешь тайно и скрытно. Но пока не ощутишь любовь к другому человеку, пока не испытаешь этого высокого и мучительного чувства, до тех пор и не удостоверишься, что стал личностью в духовном смысле этого слова.

Из преданий аксакалов. В давние-предавние времена это было. Шла тогда жестокая война. В одной кровавой сече все воины пали под саблями врага. Лишь один уцелел. Уцелел сам и коня не потерял. А потому оторвался он от врагов своих и поскакал к родному очагу. А враги его — следом за ним. Вдруг встречает он на дороге сына и жену. Идут они, и оба защиты у него просят. И рад бы воин обоих взять, да не может. Конь его притомился, а враги близко. Двоих унесет, а троим на коня сесть — значит, всем пропадать. Подумал воин и сказал: «Садись, жена! Коли мы с тобой выживем, у нас еще дети будут». Сказал, взял жену свою, оставил сына своего и ускакал.