Полковая наша семья - Михаил Манакин

Надо заметить и следующее. Вот, казалось бы, идет война, условия для политико-воспитательной работы далеко не те, что в мирное время. Но мне кажется, что тогда диапазон массовых мероприятий был не менее широким, чем сейчас, особенно когда войска готовились к наступательной операции. В этот период все было сосредоточено на том, чтобы вызвать у личного состава высокий атакующий порыв, наполнить сознание каждого решимостью разбить, победить врага. Как правило, заметно усиливалась работа по разъяснению военно-политической обстановки, целей войны.

В пропаганде широко использовались идеи и факты, воздействующие на патриотические чувства воинов, на воспитание у них ненависти к гитлеровским захватчикам. А это и есть тот фундамент, на котором закладываются высокие морально-боевые качества людей, идущих в бой.

Помню, у нас широко практиковались митинги личного состава, общие собрания. В тех условиях очень хорошо воспринимались громкие читки газет, листовок, писем от родных и близких, с предприятий, из колхозов. Причем командиры, политработники, партийные и комсомольские активисты делали это как в масштабе роты, так и во взводе, в отделении. Особый интерес, конечно, вызывали сводки Совинформбюро и комментарии к ним. Я всегда перед боем собирал боевой актив роты и ставил перед ним задачу - проводить разъяснительную работу. Большое эмоциональное воздействие на нас оказывали такие ритуалы, как вручение перед строем боевых наград. Торжественно проходил прием в партию и комсомол. Нередко мы встречались и с представителями других родов войск, с бойцами и командирами, которым предстояло взаимодействовать с нами в бою.

Я уже не говорю о партийных и комсомольских собраниях. Проходили они у нас по-разному, в зависимости от обстановки: иногда быстро и оперативно, иногда время позволяло повести нам и более обстоятельный разговор. Но при любых условиях собрания проходили так, что заставляли людей волноваться, оставляли заметный след в сознании.

Вот и тогда, после боев за Брест, используя передышку, по рекомендации заместителя командира полка по политической части гвардии майора Г. Кузнецова в роте прошло открытое комсомольское собрание. На нем выступил Герой Советского Союза гвардии ефрейтор С. Панферов. Как ветеран роты автоматчиков, Сергей Иванович по-своему, образно, интересно, рассказал товарищам о боевом пути полка, традициях гвардейцев, дружбе и войсковом братстве. Без преувеличения - новички его слушали с захватывающим вниманием, когда он говорил о подвигах Героев Советского Союза автоматчиках нашей роты гвардии рядовых Алексее Васильевиче Лапике, Иване Яковлевиче Никифорове. Последний, следует сказать, впоследствии стал бесстрашным разведчиком, лично захватившим в плен 19 фашистов, в том числе 6 офицеров.

Конечно, собрания такие мы заранее готовили. Но что касается выступающих, то люди, особенно ветераны роты, всегда проявляли инициативу. И тогда, помню, попросил слова гвардии ефрейтор Бутусов.

- Вы все знаете суворовскую поговорку "Сам погибай, а товарища выручай!", - горячо начал он свое выступление. - Эта поговорка стала в нашей роте законом. Защищая и выручая друг друга в бою, мы не раз побеждали сильного и коварного врага. У нас в роте воспитано четыре Героя Советского Союза. Понятно? Четыре! А все потому, что любой приказ командира мы выполняли быстро и точно, всегда приходили на выручку друг другу. Призываю вас, молодых гвардейцев, не уронить славы роты, приумножать ее новыми боевыми подвигами.

Молодые автоматчики внимательно слушали героев-однополчан. Когда все желающие выступили, руку неожиданно поднял недавно прибывший в роту рядовой Калиниченко. Был он высокого роста, сильный и ловкий. Все его называли Гиревик: до войны он занимался тяжелой атлетикой, имел высокий разряд. А сила у нас почиталась. Однако к ней нужны были и другие качества. Чувствовалось, что Калиниченко как бы переламывает в себе робость, неуверенность, стремится держаться возле опытных бойцов, подражать им.

- Когда я попал в роту автоматчиков, то немного оробел, - откровенно признался он, оглядываясь по сторонам, как бы ища поддержки.

- Смелее! - поддержал я его.

- Думал - куда мне! Люди здесь особые, суровые. Чуть что, антимоний разводить не станут: пришел воевать - воюй! А когда присмотрелся отличные, чуткие ребята. Меня приняли тепло, по-братски. Я сразу понял, что нахожусь среди настоящих друзей, как у себя дома. А это большое дело, когда рядом такие товарищи. И я им обещаю, что в бою не подведу...

Дружно аплодировали ему все: и ветераны боев, и молодые бойцы. Это собрание сразу сблизило автоматчиков всех возрастов, различного житейского и боевого опыта.

За эти три дня передышки мы провели во взводах беседы об уставах, о воинской присяге, о стойкости и дисциплине. Пропагандист полка гвардии капитан Зорин прочитал лекцию "Приказ командира - веление Родины". Вместе с ним мы обсудили кандидатуры агитаторов во взводах, раздали памятки бойцам, которые размножила типография нашей дивизионной газеты "За Родину".

На одной из таких бесед агитатора с солдатами мне довелось присутствовать. Проводил ее гвардии младший сержант Туз, прибывший в роту из полевого госпиталя. Он прочитал товарищам листовку о бдительности и провел беседу: "Оберегать командира в бою - святая обязанность бойца". Хорошо говорил командир отделения, но все примеры приводил из жизни кавалеристов. Я поинтересовался, где до этого служил Туз. Оказалось, в кавалерийском полку. Разумеется, что иных примеров, которые бы подтверждали мысли и выводы, он не знал.

Пришлось прийти на выручку младшему сержанту, рассказать о старшине роты Тарасе Бульбе - Степане Шевчуке, о трех друзьях-товарищах гвардии младших сержантах Тищенко, Мищенко и Ященко (Николай Ященко после ранения и излечения в госпитале попал в роту связи нашего полка и воевал в ней до самой Победы), о гвардии рядовом Алексее Лапике и многих других замечательных бойцах, чьими подвигами была славна наша гвардейская рота автоматчиков.

Не хочу, чтобы у читателя сложилось впечатление, будто тогда у нас отдавалось предпочтение массовым формам политико-воспитательной работы. Нет, все делалось в тесном сочетании е индивидуальным воздействием на человека. Причем здесь уже основная роль принадлежала ротным и взводным командирам, коммунистам, то есть тем, кто непосредственно и каждый день соприкасался с людьми.

Меня, к примеру, тогда очень встревожило поведение рядового Хадырова.

Вечером мы с Бижумановым пригласили его на беседу. Надо было выяснить, что происходит с этим бойцом, почему он, как нам показалось, струсил перед штурмом моста через ров, когда форт брали, почему так странно вел себя в уличном бою: спешил с открытием огня, стрелял наугад. Мы не могли понять, почему опытный солдат вдруг повел себя как растерявшийся новичок.