Вендетта по-русски - Сергей Гайдуков

Пространство между столиками было слишком мало, чтобы Гоша и его команда сумели развернуться, поэтому они то и дело налетали на стулья и края столиков, нещадно материли ни в чем не повинную мебель, продолжая свои неуклюжие попытки добраться до меня и до Гарика.

Добраться до меня было тем более трудно, что после удара кружкой в челюсть Гоши я мгновенно сполз со своего стула и нырнул под стол. Иного способа слезть со стула не было, поскольку сзади его спинку подпирал Гошин живот. Оказавшись под столом, я почувствовал большой соблазн остаться здесь до лучших времен, то есть пересидеть драку. Однако в следующий миг я увидел обутые в огромные нечищенные башмаки ноги Гоши, и этот соблазн оказался еще сильнее. Я схватил Гошу за лодыжки и изо всех сил дернул. А потом прислушался — раздавшийся грохот был примерно таким, как если бы рухнула Останкинская телебашня. С той лишь разницей, что Останкинская телебашня не знает таких слов, какие выкрикивал Гоша, лежа на поду и тщетно стараясь подняться.

Я вылез из-под стола, но не там, где хотел, не рядом с Гариком, а рядом с Гошиными друзьями, которые посмотрели на меня не слишком приветливо, отчего у меня возникло желание снова залезть под стол. Но они меня не отпустили, а ухватили за грудки и врезали по ребрам.

— Эй, — свирепо завопил Гарик откуда-то издалека. — Ну-ка, руки прочь!

Как потом выяснилось, это свое требование он сопроводил броском очередной пивной кружки. Я этого не понял, а понял лишь то, что какой-то тяжелый предмет врезался мне в плечо.

— Ох, — виновато произнес Гарик. — Промахнулся.

В этот момент я с размаху двинул своей головой в нос тому типу, который держал меня. В последнее время моя голова туго соображала, так что приходилось использовать ее на черной физической работе по разбиванию чужих носов.

И надо сказать, это у моей головы получалось. Но успех не успел ее вскружить, потому что другой Гошин приятель обрушил стул мне на спину, и я повалился на пол, с удовольствием попав локтями в пах лежащему Гоше. Тот взвыл, а я развернулся, сполз с Гошиного живота и увидел перед собой ноги того самого типа, который двинул меня стулом. Я почувствовал себя абсолютно диким существом, лишенным малейшего налета цивилизации. Мной двигало только одно — месть, я желал разорвать врага на куски, сожрать его с потрохами. Но эта задача оказалась непосильной для моих попорченных кариесом зубов. Я только сумел вцепиться в эту вражескую ногу чуть повыше носка и продержать эту хватку секунд пятнадцать. Не Белый Клык и Джульбарс, конечно, но для новичка в этом деле совсем неплохо. А уж как кричал этот бедняга…

Когда я разжал челюсти, поднялся на ноги и посмотрел ему в лицо, он все еще кричал. Тогда я ударил его с правой в челюсть. Он мгновенно заткнулся, рухнул на соседний столик и обмяк. Самый дешевый наркоз.

Готовый двинуть еще кому-нибудь в челюсть, я резко повернулся вокруг своей оси. Странно, но в баре никого не было. Вообще. Даже бармена за стойкой не было видно. Я посчитал это плохим предзнаменованием.

— Пошли, — сказал я Гарику и вытащил его из-под стола, где он неторопливо бил своего противника головой об пол. — Пошли, в следующий раз закончишь…

Гарик с явным сожалением отпустил уши Гошиного приятеля и встал на ноги.

— У тебя так бывает каждый раз, когда ты приходишь в этот бар? — спросил он, отряхиваясь. — Надо же, какая интересная у тебя жизнь.

— Это еще не все, — я потащил его к служебному выходу. — Самое интересное, это когда милиция приезжает, а тебя уже здесь нет.

— Какая милиция? — удивился Гарик. — Зачем милиция? А я, по-твоему, кто?

— Если тебя заметут в пьяной драке, это вряд ли украсит твой послужной список, — пояснил я, врезаясь в дверь служебного входа. Бармен не потрудился оставить ее открытой, а мог бы. Он же знал, чем обычно заканчиваются мои визиты в это заведение.

Со второго удара защелка вылетела, и мы с Гариком выскочили во двор.

— Сюда — потянул я его за рукав, направляясь тем же путем, каким в свое время мы спасались на пару с Пашей Леоновым.

— Откуда ты знаешь все эти закоулки? — удивленно произнес Гарик. — Ты уже раньше здесь бегал, что ли?

— Потом объясню, — бросил я на бегу. Опять это странное чувство — я повторял то, что уже когда-то было. Я уже бежал здесь, прислушиваясь к звукам милицейской сирены…

«Отвык, блин, от пробежек», — звучат в моей голове слова. Это уже не Гарик. Это Паша Леонов. «Отвык, блин, от пробежек! Старость не радость…»

— Мы продолжаем бежать, а через несколько десятков метров в моей голове возникает очередная цитата из прошлого. "Я ему вроде руку сломал, — говорит Паша о своем обидчике, не зная, что бить амбала Гошу пивными кружками по черепу станет хорошей традицией этого бара.

Сам не ожидал — произносит Паша с явным удовольствием. — Давно не практиковался, а как до мордобоя дошло, так все вспомнилось… А вот дыхалка уже не та".

«Все вспомнилось», — сказал тогда Паша. Вспомнилось умение легко, между прочим, ломать руки? Интересно, чем занимался Паша Леонов в ФСБ?

— Ну ты что, сдох, что ли?! — это уже Гарик. Это уже сейчас. Я помотал головой, разгоняя не к месту нахлынувшие воспоминания, и легкой трусцой припустил за Гариком. Метров через сто я остановился, признав то самое место, где мы отдыхали с Пашей Леоновым. Я прислонился к стене дома. И в этом самом месте мы назвались друг другу. Я узнал, что мужчину в светло-сером пальто зовут Паша. Он узнал мое имя. До обмена визитными карточками еще не дошло… Вдруг время каким-то образом сжалось, и от рукопожатия у стены дома я перескочил к бронированному киоску, где мы затарились спиртным. Только что продавец сказал Леонову; «Ты мне еще должен остался!»

Следует медленный, исполненный непререкаемого достоинства поворот Пашиной фигуры к киоску. Губы искривлены в презрительной и печальной усмешке.

«Это ты не правду говоришь, — произносит Леонов чуть глуховатым голосом, в котором слышится жесткость и почти детская обида на слова продавца. — Я уже два с половиной года никому ничего не должен. Понимаешь? Никому и ничего».

Тяжелый подбородок чуть приподнят, отчего Пашина фигура напоминает памятник какому-нибудь героическому деятелю. Уже два с половиной года он никому и ничего не должен. То есть он ничего никому не должен аж с девяносто шестого года или около того. Помнится, именно в девяносто шестом его выперли с работы. Что ж, логика понятна, но зачем так болезненно переживать свое увольнение по прошествии почти трех лет?…

— Вот ты где! — это опять Гарик, он убежал вперед, не заметив моей остановки, но теперь вернулся. — Что ты плетешься как черепаха?

— А ты с каких это пор стал великим легкоатлетом?

— С таких! Как начал с тобой прогуливаться… В гробу я видел такие бары! Лучше буду с дочерью в кукольный театр ходить, чем с тобой в такие притоны! — ругался Гарик, привалившись к стене рядом со мной. — Заставить меня бегать от милиции, это же надо!

— Не все же тебе быть преследователем, — возразил я. — Имей представление о том, как чувствуют себя те люди, за которыми ты несешься…

— Хреново чувствуют, — признался Гарик, ноги его подогнулись, и он сел на корточки, дыша широко раскрытым ртом. — Ох, как хреново они себя чувствуют. Но мы вроде бы уже достаточно далеко убежали… Как ты думаешь?

— Пожалуй, — сказал я. — Можно передохнуть.

— Уговорил, — облегченно выдохнул Гарик.

И словно эхом отозвалось сказанное в ту ночь Пашей Леоновым. Точнее, это была уже не ночь, дело шло к рассвету. Мы стояли на перекрестке и пытались обменяться телефонами.

«Уговорю, — бормочет Паша. — Если я ее уговорю…. А она может и не согласиться, но я должен уговорить…» — Внезапно к этому уже десятки раз проигранному в моей голове монологу добавляется нечто новое, то, что до сего момента было потеряно, забыто, утрачено. И вот это слово появляется, как будто из глубины океана всплывает затонувший десятки лет назад корабль, вытягиваемый могучими лебедками на поверхность…

И я понимаю, что всегда знал это слово, что оно крутилось у меня на языке, что составляющие его буквы были мне известны, но я не знал, в каком порядке их сложить.

В один миг все стало на свои места. Словно кто-то всемогущий повернул ручку, усиливая громкость, и мне стало слышно окончание фразы. «А она может и не согласиться, но я должен уговорить…» — Это я помнил, а сейчас появилось завершающее слово. Завершающее имя.

"Я должен уговорить Марину, — сказал тогда Паша Леонов. Или даже так:

— Я должен уговорить Маринку".

Интересно, насчет чего он собирался уговаривать эту Маринку? «Может, тебе кто из знакомых позвонит. Дай-ка мне десяток визитных карточек, знакомым раздам». Марина, вероятно, одна из тех знакомых, кому Паша хотел раздать мои визитки. Так, дальше. «У меня проблем по горло… поэтому и карточки беру». Я в ответ сказал ему, что не смогу обслужить сразу всех его друзей с их проблемами. А он? Что он сказал?