Остракон и папирус - Сергей Сергеевич Суханов

Внезапно он услышал, как саммеот сквозь зубы ругается — Ты чего? — участливо спросил галикарнасец.

Не поворачивая головы, тот ответил:

— Волдырь содрал... И когда только успел натереть... Едва отплыли, Самос еще, наверное, видно.

Геродот ухитрился, пока тянул на себя весло правой рукой, левой сорвать головную тению. Махнув повязкой, повесил ее на плечо бедолаге.

— Держи! Оберни ладонь, полегче будет... Тебя как звать?

— Тимофей... А тебя?

Галикарнасец назвался.

Когда лохаг прогудел в раковину сигнал для новой смены, гребцы устало сгорбились на банках. Потом поднялись на палубу и улеглись на досках настила, укрывшись хламидами.

Тимофей опустился рядом с Геродотом:

— Спасибо, — сказал он, показывая обмотанную тенией кисть.

Галикарнасец дружелюбно улыбнулся.

Тогда саммеот добавил:

— Ктесикл велел разбиться по парам... Будешь моим напарником?

— Конечно, — чистосердечно ответил Геродот.

Товарищи пожали друг другу запястье.

2

Сослуживцы окружили двух сидящих на полу казармы гоплитов.

После утомительных занятий на палестре и послеполуденного урока по философии наступило личное время. Остаток дня до заката новобранцы коротали за игрой в кости.

Тимофей тряс кружку. Геродот с напряженным лицом смотрел за его руками.

— Давай! Закрути! Не тряси долго — удачу вытрясешь! — подбадривали товарищи.

Тимофей дунул в обе стороны, прогоняя злых духов. Затем резким движением выбросил астрагалы в медный таз перед собой. Две из четырех прямоугольных костей легли выпуклой стороной вверх. На каждой чернела окрашенная тушью дырочка.

Сослуживцы разочарованно загалдели:

— «Собака»! Не повезло! Не умеет!

Тимофей обиженно фыркнул.

Геродот сгреб астрагалы. Успел погладить фигурку Гермеса Эрмуния — подарок Херила. Долго тряс кружку руками, не сводя глаз с соперника. Он уже выиграл один кон, но и один кон проиграл. Теперь предстоял решающий бросок.

Галикарнасец с придыханием откинул ладонь. Белые кости выпорхнули из кружки как подросшие птенцы из гнезда. От черных дырочек зарябило в глазах.

Болельщики ахнули:

— «Афродита»!

— Итак, два к одному, — объявил судья. — Победил Геродот.

И пододвинул лопаткой горку медных оболов к галикарнасцу.

Потом, оглядев сослуживцев, спросил:

— Желающие есть?

Еще двое эфебов заняли места у таза.

Геродот обнял друга:

— Не обиделся?

Тимофей рассмеялся:

— Вот еще! Но с тебя выпивка, — он подмигнул галикарнасцу. — Пошли, что ли?

— Куда? — удивился Геродот. — Мы у софрониста не взяли увольнительную... А без нее часовой не выпустит.

— Да ладно, — беспечно заявил саммеот. — За дровяником в изгороди есть новый лаз. Мегакл из «Беты» вчера проделал, когда в пандокеон бегал... Софронист его еще не нашел.

Протиснувшись сквозь щель между жердями, друзья нырнули в кизиловые заросли. Вскоре они спускались по склону холма, оставив позади казарму новобранцев.

Эфебы были уверены, что часовой на вышке не будет поднимать тревогу, просто доложит разводящему о самовольщиках, когда смена закончится.

Но сегодня разводящим был хороший приятель Тимофея, а значит, с ним всегда можно договориться. Так что таксиарх Демонакт про самоволку не узнает.

За сосняком открылась хора. Распаханные делянки, разделенные каменной кладкой, тянулись до самого моря. Раздолбанная телегами межа уводила к пойме Псарьи, над которой вдали белела крепостная стена Карфаса.

Солнце скатывалось к Проватскому хребту. Синяя гладь Хиосского пролива темнела на глазах, наливаясь тенью облачного купола. На севере над горой Орос стояла стена дождя. Далекие островки между Хиосом и азиатским побережьем казались потерянными в море скалами.

Свернув на дорогу Аполлона, эфебы двинулись к Карфасу. Закат только разгорался, поэтому через Каломотийские ворота они прошли беспрепятственно, затерявшись среди пешеходов, запряженных волами или ослами повозок и стаек обросших грязной нечесаной шерстью овец.

Где находится пандокеон, самовольщики уже знали от товарищей. В полутемной трапезной стоял шум голосов. Пахло чесноком, уксусом и горелым маслом.

За столами потягивали вино завсегдатаи: ремесленники, сборщики фисташковой мастики, мелкие менялы, стригали... Девушки держались ближе к лампам, чтобы быть на виду.

Усевшись за исцарапанный деревянный стол, эфебы заказали вина, маринованных маслин и, конечно, сыра. Подошвы сандалий елозили по яичной скорлупе, луковой шелухе, хлебным крошкам...

На снующих между ногами кур никто не обращал внимания. Но пол был сухим — здесь пили по-простому, без возлияний Зевсу, потому что в таком злачном месте и идола-то приличного не найдешь, в общем, дыра дырой...

Первый кувшин зашел хорошо. Геродот перестал обращать внимание на грязь, духоту и корявый диалект хиосцев. Даже нарушение воинской дисциплины казалось ему теперь незначительным проступком.

— Опа! — приблизив лицо к другу, Тимофей горячо зашептал. — Вон те цыпочки в нашу строну глазами зыркают.

Он кивнул на соседний стол. И впрямь — две полные хохотушки строили эфебам глазки. Рядом с ними пара увальней с осоловелыми глазами мрачно жевала вяленую рыбу. Один краснорожий, другой бровастый. Поведение соседок их явно не волновало.

— И что? — спросил Геродот.

— А то, — в тон другу ответил саммеот. — Намечается опасное сближение бортов. С последующей атакой, заброской абордажных крючьев и полной капитуляцией... Ты как?