Лобное место. Роман с будущим - Эдуард Тополь

Но в тот сектор, где Акимов репетировал с актерами, мы, конечно, не зашли, а остановились в соседнем у большого, в полстены, монитора. И я впервые увидел Акимова в роли не оператора, а режиссера. Вообще-то, на кинопробах есть два метода отбора актеров. Одни режиссеры актерам ничего не подсказывают, не репетируют и не поправляют, а дают им минутный диалог из сценария и смотрят, что актер сам, от себя может принести в эту сцену. А другие, наоборот, тратят на каждого актера по полчаса, чтобы понять, что они могут из этого актера или актрисы вытянуть и слепить. Акимов, я увидел, добавил к ним свой, операторский метод – ходил вокруг актера и актрисы, наклонялся от них то глубоко влево, то вправо и, зажмурив один глаз, смотрел, как они будут выглядеть на экране. Между тем актеры буквально гнали свой текст, невольно косясь на него если не глазами, то мысленно, эмоционально.

Следователь Акимова: Вы пришли на Красную площадь один?

Литвинов: Я отказываюсь отвечать.

Следователь Акимова: Была ли договоренность с другими подсудимыми о времени и месте встречи?

Литвинов: Не было.

Следователь Акимова: Почему вы выбрали именно Лобное место?

Литвинов: Основные мотивы: отсутствие движения транспорта, и Красная площадь – это подходящее место для предания гласности обращения к правительству.

Следователь Акимова: Кто выбрал место и время?

Литвинов: Я отказываюсь отвечать.

Следователь Акимова: Когда в последний раз перед двадцать пятым августа вы виделись с каждым из подсудимых?

Литвинов: Не помню и отказываюсь говорить о других.

Следователь Акимова: Была ли между вами предварительная договоренность?

Литвинов: Не было.

Следователь Акимова: Выходит, то, что вы с ними оказались на площади в одно и то же время, это случайное совпадение?

Литвинов: Думаю, что это не случайное совпадение.

Следователь Акимова: Как же так?! Вот вы физик, должны рассуждать логично. Если это не случайность, значит, была договоренность.

Литвинов: Нет, это не противоречит логике. Я могу изложить несколько иных возможностей. Например – я не утверждаю, что так было, но возможен следующий вариант: некое третье лицо сообщило и мне, и остальным о том, что двадцать пятого готовится демонстрация. Мы могли там встретиться без всякой предварительной договоренности, но в то же время не случайно.

Следователь Акимова: Если бы вы были один, вы бы все равно пошли?

Литвинов: Безусловно.

Следователь Акимова: Чем же вы объясните, что оказались двадцать пятого именно в двенадцать часов на Красной площади?

Литвинов: По-моему, это не имеет отношения к существу дела.

Следователь Акимова: Вы должны быть заинтересованы в выяснении всех обстоятельств дела, а вы все время отказываетесь отвечать.

Литвинов: Я не вижу ничего предосудительного ни в моих действиях, ни в действиях других подсудимых.

Следователь Акимова: Если вы не видите состава преступления, то тем более непонятно, почему вы не хотите говорить о них.

Литвинов: Потому что вы считаете их преступными, я не хочу вам помогать.

Следователь Акимова: Но я спрашиваю о ваших поступках.

Литвинов: Я отказываюсь говорить о себе то, что может служить отягчающим обстоятельством для других.

Следователь Акимова: Вы держали в руках плакат. Откуда он появился?

Литвинов: Я не снимаю с себя ответственности ни за один плакат, бывший на площади, и не вижу причины отвечать на этот вопрос.

Следователь Акимова: Какой вы держали лозунг?

Литвинов: «За вашу и нашу свободу», но я не снимаю с себя ответственности ни за один лозунг.

Следователь Акимова: Каков внешний вид плаката?

Литвинов: Кусок полотна с палочками, двадцать – двадцать пять сантиметров длиной.

Следователь Акимова: Как вы были одеты?

Литвинов: В белой рубашке и серых брюках.

Следователь Акимова: Могли ли вы спрятать плакат в одежде?

Литвинов: Отказываюсь отвечать.

Следователь Акимова: Почему? Ведь это имеет прямое отношение к фактическим обстоятельствам дела.

Литвинов: На мой взгляд, фактические обстоятельства заключаются в том, что мы сели на тротуар и подняли плакаты. За это сотрудники КГБ и милиции нас избили и арестовали, Файнбергу выбили зубы. Горбаневскую, мать грудного ребенка, били даже в машине.

Следователь Акимова: Какая же она мать, если с ребенком приперлась на демонстрацию? Ее место в психушке. Представляли ли вы себе, что ваше появление около автомобильной трассы может повлечь за собой нарушение движения?

Литвинов: Не представлял, так как знал, что там нет автомобильного движения.

Следователь Акимова: А знали ли вы, что то, что вы собирались сделать, представляет собой нарушение закона?

Литвинов: Я знаком с Конституцией и законом. Статья 125 Конституции гарантирует свободу демонстраций.

Следователь Акимова: Вы так хорошо знаете статьи Конституции о своих правах, а знаете ли вы 130 статью Конституции?

Литвинов: Я не знаю по номеру, но содержание, наверно, знаю.

Следователь Акимова: Статья 130 обязывает каждого гражданина соблюдать законы.

Литвинов: Я хотел соблюдать закон и считаю, что соблюдал его.

Следователь Акимова: Знаете ли вы 112 статью Конституции?

Литвинов: Мы рассматриваем конкретное обвинение или вы экзаменуете меня на знание Конституции?

Тут я не выдержал, открыл дверь в студию и сказал:

– Извините, Сергей Петрович, можно вас на минуту?

Акимов махнул оператору выключить камеру и вышел из студии:

– В чем дело?

– Дай мне этот текст, я его сокращу втрое.

Акимов нахмурился:

– Зачем?

– Потому что актеры или живут в кадре с первой реплики, или не живут никогда. Эта актриса не твоя бабушка.

– С чего ты взял? Она красавица!

– И еще какая! Мэрилин Монро! Каждый мужик в зале захочет ее раздеть. Ты хочешь, чтобы все зрители раздевали твою бабушку?

Акимов секунду смотрел мне в глаза, потом повернулся и ушел в студию.

– По-моему, этой репликой ты убил его наповал, – улыбнулся мне Закоев.

– Ничего, – сказал я. – Он мой должник, он тоже бил меня наповал.

В этот момент вернулся Акимов и молча протянул мне три страницы текста. Я порвал первые две и вернул ему последнюю:

– Поехали! Давай следующую Акимову.

Акимов взглянул на оставшийся текст, он начинался с реплик его бабушки « Вы держали в руках плакат. Откуда он появился?» и «Какой вы держали лозунг?». В принципе хорошей актрисе даже этих двух реплик достаточно, чтобы сыграть советского следователя. И, слава богу, Серега это понял.

– Сволочь ты, – улыбнулся он и ушел в студию, вызвал следующую актрису.

– Да, теперь понимаю, зачем ты ему нужен, – сказал мне Закоев. – Ладно, я пошел. Когда выберете актрису, придете ко мне.

Но ни следующая Мэрилин (ей-богу, не хуже, чем Монро!), ни та, что была еще краше после нее, в следователи не годились. И вдруг…

Я узнал ее, как только она вошла в кадр! Нет, не Монро, а нечто между Татьяной Дорониной и Натальей Гундаревой, только с васильковыми глазами, рыжей халой на голове и веснушками на круглом лице. Мне кажется, я даже рот открыл от изумления и шока, ведь еще вчера она неуклюжей толстушкой выходила из воды, ей было всего шесть лет, и бабушка кричала ей «Алена! Алена!» А сегодня… Ну да, ей уже двадцать шесть…