Позволь ей уйти (СИ) - Монакова Юлия

— Даш? — обеспокоенно спросил он. — Тебя обидели мои слова?

— Нет, — она задумчиво покачала головой. — Давай… давай попробуем.

=46

Таганрог 2008

Когда Милка уже совсем потеряла надежду и практически отчаялась (ну в самом деле — кому охота удочерять взрослую девчонку с довольно тяжёлым и скверным нравом, которая вот-вот превратится в ещё более трудного подростка, если гораздо проще взять из детдома какого-нибудь милого славного малыша), ею вдруг заинтересовалась супружеская пара. Всё случилось так стремительно, что даже немного пугало: несколько встреч, пара совместных прогулок… и вот они уже спешно собирают документы на удочерение.

А когда дело было совсем на мази, Мила вдруг огорошила Пашку заявлением, что не хочет, чтобы её забирали в эту семью.

— Они тебе не нравятся? — озадаченно спросил он. — Вроде нормальные…

— Нормальные. Только я недавно их разговор с Высоцкой подслушала, — вздохнула Милка. — Знаешь, почему они мной заинтересовались? Потому что у них год назад умерла дочь, моя ровесница. От какой-то генетической болезни. Так вот, они уверяют, что внешне я очень на неё похожа!

Пашка завис на несколько мгновений, пытаясь въехать в суть проблемы.

— Ну и что тут странного или страшного? — спросил он наконец. — Ты её им напоминаешь, поэтому они тебя и выбрали из всех остальных детей… Логично, не?

— Да потому что я им на самом деле не нужна! — сердито сказала Милка. — Они не обо мне думают, а о своей дочери! Только про неё и говорят, вспоминают, какая она была умница да красавица.

— По-моему, ты сама себе это всё придумала, — вздохнул Пашка. — Чушь какая-то.

— Ничего и не сама! — вскинулась Милка. — Высоцкая им тоже сказала: типа, они пытаются мной восполнить свою потерю, и что формально ей не к чему придраться, со справками и документами всё в порядке, “но вы же понимаете, что внешнее сходство — это ещё не значит, что внутренне, по своему характеру и темпераменту человек будет таким же?” Я совсем другая. Не их Вика! А они хотят мне и имя, и фамилию официально поменять, чтобы совсем как у их родной дочери: Виктория Рязанова. Да не хочу я ничего менять! У меня есть моё собственное имя, и оно мне очень нравится, — психанула девчонка.

— Да, — сник Пашка, — что-то как-то не очень весело.

— И самое-то главное, — вспомнила Милка, — они через несколько месяцев в Москву переезжают и хотят забрать меня с собой! Я что — дура, чтобы соглашаться на такое?!

Глаза у Пашки заинтересованно блеснули.

— В Москву? — быстро переспросил он. — Так это же… клёво. Тебе разве самой туда не хочется?

— Ты дебил? — устало вздохнула Милка. — Ну как я уеду? А ты здесь один будешь? Нет уж, не нужны мне такие родители. Если бы они в Таганроге остались, а не переезжали, я бы ещё подумала, а так…

И он решился.

— Мил, я, наверное, тоже скоро уеду в Москву.

Она захлопала глазами.

— В смысле? Тебя тоже усыновляют?

— Нет. Летом я буду поступать в хореографическую академию при Театре балета. Ксения Андреевна со мной поедет, у неё там знакомые… а бывший муж так и вообще — ректор! Короче, я поступлю — сто процентов, — торопливо и сбивчиво заговорил он.

Мила долго молчала, переваривая новость.

— И давно ты… собираешься? — тихо спросила она наконец.

Пашка по-настоящему смутился.

— Ксения Андреевна уже несколько месяцев об этом твердит.

И тут Мила задала самый главный вопрос, которого он так боялся:

— А я… я не должна была знать?

— Мил, — сконфуженно промямлил он, — я собирался тебе сказать. Честно. Просто не знал как. Подбирал слова…

— И долго бы ты их подбирал и собирался?! — воскликнула она. — Пока не уехал бы?

— Мил, ну прости, — покаянно произнёс он. — Но ведь всё в итоге к лучшему, правда? Видишь — и у тебя всё удачно складывается, так классно совпало, что мы оба скоро будем в Москве.

— А если бы не сложилось? — прошептала она. — Паш, тебе вообще… что важнее в жизни? Балет или я?

— Ты, — быстро ответил он. — И… балет. Блин, ну я не могу сравнивать! Это разные вещи.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Всё ясно, — мрачно констатировала Милка. — Вали в свою Москву, балерун. Можешь хоть сейчас начинать собирать вещички. Ты мне больше не друг.

— Мил! Ну перестань! — он вскочил, встряхнул её за плечи. — Пожалуйста, послушай…

— Ты предатель и трус, Паша, и я ненавижу тебя и твой балет, — отчеканила она. — Вот я бы никогда тебя не бросила.

— Да не собирался я тебя бросать! Я что-нибудь придумал бы… — в отчаянии воскликнул Пашка.

— Что придумал? — язвительно уточнила Мила. — Попросил бы свою бабку-балерину, чтобы она и меня взяла поступать? Ну а что, раз у неё муж там работает, он бы меня принял…

— Она не бабка, — зло возразил он.

— Вот видишь, даже она тебе дороже, чем я! — закричала Милка. — Балет, Хрусталёва… а я где-то сзади болтаюсь, как хвостик.

‌​‌‌‍Слёзы ручьями хлынули у неё из глаз. Он никогда ещё не видел, чтобы подруга так рыдала — взахлёб, в голос. Это походило на истерику, но Пашка совершенно не знал, что с этим делать. Позвать кого-нибудь из воспитателей или учителей? Он сбегал за водой, принёс ей бутылку. Милка судорожно пила, проливая на себя, икая и всхлипывая, а он молча сидел рядом, испуганно гладил её по плечу и ждал, когда она хоть немного успокоится.

— Это неправда, — сказал он ей наконец. — Ну, что мне все остальные дороже, чем ты. И вообще… ты же обещала, что будешь дружить со мной до самой смерти! И что, вот так бросишь меня одного… в Москве?

— Ладно, — дрожащим голоском произнесла Мила. — Я скажу им, что согласна. Но только ради тебя, понял? Никогда этого не забывай.

— Понял, — выдохнул он, чувствуя, как гора упала с плеч. — Спасибо…

Милку забирали из детского дома весной. До Пашкиного поступления оставалось ещё два месяца. Мила выглядела незнакомой — в новом плащике, с аккуратно заплетёнными косичками, даже непослушную лохматую чёлку удалось усмирить заколочками-невидимками, этакая домашняя девочка получилась. Счастливые приёмные родители суетились вокруг неё. Пашка знал, что Мила выиграла хотя бы один бой — отвоевала себе право оставить своё имя.

Высоцкая обняла свою — теперь уже без пяти минут бывшую — воспитанницу и заплакала, не скрывая и не стесняясь этих светлых слёз. Милка тоже зашмыгала носом. Затем она повернулась к Пашке, и у него сжалось сердце от предстоящей разлуки. Два месяца — это не навсегда, но всё равно так долго…

Она подошла к нему и строго потребовала, глядя прямо в глаза:

— Обещай мне, что поступишь.

— Поступлю, — серьёзно сказал он. — Обещаю, Мил. Мы скоро увидимся.

Она кивнула:

— Я буду тебя очень-очень ждать…

=47

Санкт-Петербург, 2017 год

Пока они ехали обратно в гостиницу, Павел ещё несколько раз проверял телефон, уже даже не особо пытаясь скрыть своё беспокойство.

— Что-то случилось? — спросила Даша, наблюдая за ним. — Ты ждёшь важного звонка?

— Н-нет, — откликнулся он рассеянно. — Всё нормально, правда. Так… по делам должны позвонить.

Однако настроение его заметно ухудшилось по сравнению с тем, каким оно было в ресторане и вообще в течение целого дня, Даша не могла этого не отметить.

Павел, как и накануне, пошёл провожать её до номера, и когда они уже почти дошли, его мобильный наконец зазвонил. Даша не хотела специально следить за его реакцией, это вышло абсолютно случайно, но… она увидела всё: и как вспыхнули его глаза, и как он рывком вытащил телефон и бросил взгляд на дисплей, молниеносно считывая имя звонившего, и как торопливо поднёс его к уху.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})