Серебряные крылья, золотые игры - Иви Марсо

эта книга напомнила мне о заветном личном экземпляре «Книги бессмертных» моей матери.

Боль пронзает мою грудь, такая острая и резкая, что перехватывает дыхание.

Я скучаю по тебе, мама.

Если бы только она была здесь, чтобы дать мне совет. В детстве я постоянно попадала в переделки, и она неизбежно оказывалась рядом, чтобы заключить меня в свои объятия с терпеливыми кивками и мудрыми словами.

Помню, как она оседлала Мист для охоты на лис, а я умоляла разрешить мне поехать с ней на одной из фермерских лошадей. Мне было не больше четырех лет. Я едва доставала до лошадиного живота.

― Ты еще не научилась ездить верхом, Сабина, ― сказала она.

— Мне и не нужно учиться, ― возразила я, топая ногой. ― Я могу разговаривать с лошадью. Сказать ей, что делать.

Она опустилась на колени и с терпеливой улыбкой погладила меня по волосам, которые уже спускались до середины спины.

― Мое сердце говорит, что общение ― это не просто разговор. Слова не проникают дальше ушей. Чтобы по-настоящему понять друг друга, слова должны попасть в самое сердце.

Я с тоской посмотрела на конюшню.

― Не понимаю, какое отношение это имеет к охоте на лис.

Она рассмеялась.

― С лошадью можно говорить, но нельзя заставить ее слушать. Посмотри на нас с отцом. Он постоянно говорит мне что-то делать, но как часто я его слушаю?

Я лукаво улыбнулась.

― Никогда.

― Именно так, мое сердце. Чтобы общаться с лошадью, требуется нечто большее, чем твой дар. Доверие формируется со временем. Ты говоришь руками и ногами. А главное, ты слушаешь не только своим даром, но и сердцем.

Сейчас я провожу пальцами по родимому пятну крестного поцелуя, глядя в пространство. Так вот что произошло на арене? Неужели я достучалась до тигра на более глубоком уровне, чем слова?

Потирая лицо, я вздыхаю и открываю книгу, наконец-то найдя разборчивый раздел на полстраницы:

ПЕРВЫМИ ВСТАЮТ, ПОСЛЕДНИМИ ЗАСЫПАЮТ. Бессмертный Вэйл был последним из богов, кто погрузился в сон. Ему предшествовал бессмертный Мейрик, чей жестокий суд над людьми поверг семь королевств в такой лютый холод, что воцарился голод. Десятки тысяч людей погибли. Таков путь фей.

Пусть они никогда больше не восстанут.

― Эпоха Мороза Год 22

Странный холод заставляет пальцы ног мерзнуть даже в тапочках, словно сам Мейрик веет проклятым холодом по полу моей спальни.

Эпоха Мороза ― древний способ определения времени, существовавший до появления современного календаря. Быстрые расчеты показывают, что 22-й год Эпохи Мороза наступил девятьсот сорок лет назад.

Я откидываюсь в кресле и смотрю на пятно на стене, по предплечьям бегут мурашки.

Из того, что рассказали мне Сестры, самая старая из существующих книг ― это трехсотлетняя копия «Книги бессмертных», принадлежавшая королю Йорууну, поэтому все, что мы думаем, что знаем о двух предыдущих возвращениях фей, ― это ненадежные, в лучшем случае, догадки семисотлетней давности.

Но если я правильно посчитала, это означает, что книга в моих руках была написана всего через шестьдесят лет после окончания Второго возвращения фей. Когда воспоминания были еще свежи. Когда люди, пережившие Второе возвращение, были еще живы.

У меня пересыхает во рту при мысли о том, что я держу в руках вещь, возраст которой почти тысяча лет, и которая написана теми, кто действительно видел богов. Райан должен знать, насколько ценна эта книга, верно? Почему же она не была под замком?

Вместо этого она лежала на полу, значит, кто-то взял ее почитать. Но кто?

Нетвердыми пальцами я перелистываю книгу в поисках более разборчивых отрывков.

…когда мир был лишь холстом, на котором боги рисовали свои прихоти, они правили железным кулаком. Вэйл Воитель с его могучим топором наслаждался хаосом битвы. Он требовал от смертных дань, пропитанную кровью, оставляя после себя опустошение и горе.

Дева Айюра, провозглашенная воплощением добродетели, была вероломной лживой сиреной. Она заманивала юношей и девиц в компрометирующие ситуации, а затем осуждала их за потерю невинности и запирала в бездонных тюрьмах с помощью красного ключа. Если бы не древесные корни Солены, богини природы, разрушающие каменные стены пленников, многие страдали бы там до сих пор.

Артейн Лучник, бог охоты, находил удовольствие в страданиях как хищников, так и их жертв. Его стрелы искали не только плоть зверей, но и сердца влюбленных. В его извращенной игре любовные узы разрушались, когда он направлял свои стрелы в самые уязвимые моменты страсти, превращая радость в сердечную боль.

― Черт. ― Слово срывается с языка, прежде чем я успеваю его сдержать.

В современной версии «Книги бессмертных» боги изображены озорными и развратными. Но нигде не сказано, что они были тиранами, стремящимися поработить человечество в угоду своим капризам.

Я переворачиваю последнюю страницу и читаю:

На этом заканчивается первый том, повествующий о пробуждении фей и ужасах их Второго возвращения; во втором томе будет подробно рассказано о том, как десять богов были, наконец, побеждены и погружены в сон.

Я снова осматриваю корешок. Да, эта облупившаяся краска может быть «Томом I». Так где же, во имя богов, находится второй том? Тот, кто владеет знанием о том, как усыпить богов, держит в своих руках судьбу нашего мира.

Я кладу ладонь на обложку книги, потом отдергиваю ее, понимая, что ладони влажные. Я бросаю быстрый взгляд на дверь своей спальни. Бастен наверняка чувствует запах пота. Слышит мое сбивчивое дыхание.

Все в порядке? ― Спрашивает мышонок, тыкаясь в мою руку.

Я захлопываю книгу, пока сердце отбивает по ребрам ритм опасности.

Я в порядке, ― отвечаю я, хотя страх, подкатывающий к горлу, говорит о другом. Язык высовывается, чтобы смочить губы, пока я осматриваю комнату. ― Мне нужно спрятать эту книгу. Так, чтобы служанки не нашли.

Иди за мной! ― Мышонок спускается по ножке стола и пересекает ковер. Он скребет своими маленькими лапками деревянный плинтус, который прижимает ковер. Ковер приподнимается, давая мне достаточно