Ориноко - Аркадий Фидлер

Близилась полночь, и я стал собираться уходить, чтобы разбудить следующую смену, как вдруг услышал за шалашом трехкратное стонущее кваканье лягушки — условный предупредительный сигнал Арнака. Он, вероятно, что-то заметил. Я крепче сжал в правой руке палицу, а левой нащупал рукоятку пистолета.

Все было как и прежде, в начале ночи — ни темной, ни светлой. Черневшие перед нами стены шалаша, затененные выступавшим навесом, четко вырисовывались на фоне более светлой поляны. Вдруг мне показалось, что на этом фоне с левой стороны появилось какое-то темное пятно, словно кто-то стоял или припал к углу шалаша.

Толкнув Арасибо в бок, я указал ему рукой на этот загадочный предмет.

— Он! — возбужденно шепнул хромой. — Пришел…

Там был кто-то чужой, несомненно, не Арнак. Вечером мы договорились, что не будем покидать своих постов до сигнала тревоги. Но таинственный пришелец не был похож и на Карапану: он казался приземистым и коренастым, тогда как шаман был худ и высок. Человек крадучись пробирался к входу в шалаш. Я утвердился в мысли, что это не Карапана. А может, их двое? Возможно, шаман крался сзади, вслед за этим первым?

Заметив, что Арасибо собирается выскочить из укрытия, я схватил его за руку.

— Видишь? — выдохнул я ему в ухо. — Это не Карапана.

— Да! — согласился он.

— Бери его живым!

— Живым? — В голосе Арасибо слышалось разочарование и протест. — Зачем?

Рассуждать было некогда! Я с силой тряхнул его за плечо и приглушенным голосом прошипел:

— Только живым! И не вздумай иначе!

Арасибо стряхнул мою ладонь и с ножом в правой руке прыгнул вперед. Прыгнул с таким непостижимым проворством, какого я никогда в нем и не предполагал. От цели его отделяло четыре-пять шагов. Но противник был начеку. То ли его что-то насторожило, то ли он услышал наш шепот, но он вдруг отпрянул в сторону, и нож Арасибо рассек только воздух, а рука соскользнула с натертого жиром тела.

Враг метнулся к углу шалаша, где я впервые его увидел. Но уйти ему не удалось. Я бросился наперерез и палицей нанес ему удар по голове. Но удар, видимо, был слабым: он зашатался, казалось, вот-вот упадет, но не упал и рванулся было вперед, но тут же попал в объятия Арнака. Оба они упали. Я вновь огрел врага палкой по голове, а Арнак навалился сверху и прижал к земле.

— Бери живым! — крикнул я во весь голос.

— Не могу схватить! — прохрипел Арнак. — Он весь скользкий!

Противник продолжал бешено вырываться, но ему ничто уже не могло помочь. Обеими руками я охватил его за шею и крепко сжал, Арнак же вырвал у него нож и заломил руки за спину так, что хрустнули суставы. Наш пленник был совершенно голым, лишь со шнурком на талии, и весь натерт жиром, чтобы легче ускользнуть.

В темноте трудно было разобрать, кто это, но теперь не вызывало сомнений — это не Карапана. На наш вопрос, кто он, ответа не последовало.

Прибежала Ласана с веревками, и мы связали его. По всему судя, он был один — никого больше мы не нашли.

— Он приплыл на лодке! — сообщил Арнак. — Я слышал, как он причаливал.

— Он был один?

— Один. Больше я никого не видел!

— Сбегай к реке, посмотри, что с лодкой!

Лодка была на месте.

Разбуженная шумом мать Ласаны, решив, что на нас напали враги, подняла оглушительный крик. Проснулись соседи и стали сбегаться со всех сторон, вооруженные чем попало.

Тревога удалась на удивление. Не прошло и минуты после появления первого воина, как на месте оказались и все остальные. Многие были вооружены с ног до головы, никто не забыл и своего мушкета. Наш род оказался на высоте, и меня, несмотря на волнение, охватывала гордость: ведь такая боевая готовность во многом моя заслуга.

Кое-кто из наиболее предусмотрительных прихватил с собой на ходу зажженные факелы, а также плошки с жиром, и, когда их свет упал на лицо пленника, все оторопели: это был юный ученик шамана — Канахоло, парнишка всего лет четырнадцати, но, как видно, уже поднаторевший в преступном ремесле. Отбивался он от нас как звереныш и прихватил с собой нож, зато теперь связанный отравитель, лежа на земле, притих, и душа его, судя по всему, ушла в пятки. Видя над собой множество перекошенных от бешенства лиц, он решил, что наступил его последний час, и, по чести говоря, не так уж ошибался.

Манаури громко, чтобы слышали все, объяснил людям, что привело сюда юного преступника. По мере того как он раскрывал подлые интриги Карапаны, росло негодование против его ученика и сообщника. Более всего возмущались женщины. В какой-то миг мать Ласаны подскочила к мальчишке и хотела выцарапать ему глаза.

— Убийца! — неистовствовала она. — Чудовище! Ты убивал внука, невинное дитя!..

Я с трудом оторвал ее от него. Но другие и не помышляли оберегать жизнь пленника, требуя немедленной его смерти. Такое всеобщее возбуждение могло повлечь за собой непоправимые беды, и потому надо было как-то их усмирить, а из парня вытянуть как можно больше сведений.

Тем временем Манаури велел разжечь поблизости два костра и поручил нескольким юношам постоянно их поддерживать. Стало достаточно светло, и теперь можно было лучше рассмотреть пленника.

В первые минуты после того, как он был схвачен, лицо его не выражало ничего, кроме безумного ужаса, но, как только Канахоло заметил, что немедленная смерть ему не грозит, губы его упрямо сжались, в глазах мелькнуло коварство — конечно, шаман не выбрал бы своим учеником какого-нибудь простака.

Пленник лежал в неестественной позе, боком прижавшись к земле, а когда его перевернули на спину, он тут же переменил положение, приняв прежнюю неудобную позу. Произошло это, быть может, случайно, а возможно, и нет, но, во всяком случае, привлекло мое внимание. Не пытается ли Канахоло что-то укрыть от наших глаз под правым боком?

— Вы нашли у него ядовитые листья? — спросил я стоящего рядом Арасибо.

— Нет. Мы еще не искали. Подождем до рассвета. Тогда и поищем в траве…

— Это же самое главное! Листья — неопровержимое доказательство вины!

— Да, но сейчас темно искать.

— А может, надо получше обыскать его самого?

Арасибо окинул лежащего нерешительным взглядом. Пленнику, совершенно нагому, негде было укрыть яд. Ничего не было у него и в руках.

Манаури стал задавать ему вопросы, но ничего не добился: парень хранил упорное молчание и не проронил ни слова.

Люди стояли вокруг — человек тридцать, возможно, сорок: мужчины, женщины, даже дети, — и, хотя первое возбуждение уже прошло, их все еще обуревало неудовлетворенное любопытство; они ждали доказательств вины — доказательств убедительных.

Среди столпившихся вокруг пленника оказались и люди не из нашего рода, несколько ближайших соседей, привлеченных, как и другие, шумом. Они не были моими врагами, но не были и друзьями, а услышав из уст Манаури тяжкие обвинения, клеймящие Карапану, перепугались. Они почитали власть своего шамана, находились под его влиянием и не собирались легковерно отказывать ему в поклонении оттого лишь, что кому-то хотелось метать в него громы и молнии. Они стали перешептываться, а видя, что Канахоло упорно молчит, обступили Манаури: