В последний раз - Гильермо Мартинес

наизнанку. Инверсия ценностей. Если все так, размышлял Мертон, это объясняет также успех и провал А. в каждом его новом романе: читателям было слишком удобно – и шли они слишком быстро – в разношенных башмаках традиции, даже не замечая, что на дороге попадаются камешки. Да, А. был одновременно, точно так, как он это излагал, пошлейшей миссис Хайсмор и недостижимым Лимбертом, и, как в случае с двойным надгробием Элисенды, было трудно, даже невозможно, находясь на одной из сторон, увидеть другое лицо. Что же до критиков, на которых А. так горько сетовал, Мертон склонялся к тому, чтобы их оправдать. Кто мог разгадать загадку, распознать в каждом из его романов смесь из других книг, обозначенных в списке, хранившемся в монастыре под замком, поверх которых А. писал свои тексты, будто брал листы, с одной стороны исписанные, и вставлял их в каретку «наоборот», чтобы, стуча по клавишам, напечатать свое творение?

Добравшись до дома и открыв ворота, Мертон сразу увидел припаркованный автомобиль Морганы. Саша выскочила ему навстречу и проводила до самого кабинета, радостно подпрыгивая, забегая то с одной, то с другой стороны в ожидании ласки. Дверь была приоткрыта. Моргана резко обернулась, услышав шаги Мертона. Складывалось впечатление, будто она перерывала все в доме или искала что-либо конкретное, поскольку на лице ее, до того как она пришла в себя и поздоровалась, мелькнуло сконфуженное выражение. Разглядев со своего места упавшую на пол рядом с креслом «Камасутру» с запиской Мави вместо закладки, Мертон забеспокоился, не заметила ли это Моргана.

– Извини, – произнесла она, все еще смущенная, – я воспользовалась тем, что ты ушел, и решила посмотреть, не нужно ли чего-нибудь постирать, достаточно ли еды в шкафчиках. Ведь мы вчера так быстро уехали… Я все думала, как ты тут устроился с ужином.

Он включился в игру и ответил, что весь остаток месяца мог бы ужинать этими запасами. Разговор иссяк, и Мертон, поймав взгляд Морганы, спросил, как себя чувствует А. Хорошая новость, сообщила она, врачи позволили привезти его обратно. Плохая… с этих пор он будет постоянно присоединен к баллону кислорода, и его, когда он пытается говорить, почти невозможно понять. Его оставили на ночь в больнице, чтобы сделать трахеотомию, а он, очнувшись после анестезии, бился, будто в бреду, норовил сорвать с себя канюли, смотрел на нее в отчаянии, и ей удалось уловить из его невнятной речи, что он непременно, так, как есть, должен вернуться домой. Правда, что-то еще говорил о монастыре. Она поняла, что имелся в виду монастырь Педральбес.

– Да, – кивнул Мертон, – вчера, перед тем, как его увезли, он дал мне подсказку: сегодня я туда ходил.

– Тогда все понятно. Он и тебя упомянул. Ты нашел то, что искал?

В тоне Морганы ощущалось странное равнодушие, словно она из вежливости спрашивала о решающем состязании в виде спорта, который ее вовсе не интересовал. Мертон только сказал, что вроде бы да, но он надеется переговорить с А., чтобы удостовериться окончательно. Как ей кажется, придет ли он в себя, чтобы можно было увидеться с ним прямо сегодня вечером?

– После обеда ему дали успокоительное, думаю, он проспит еще несколько часов. Но я скажу Донке: если он проснется в ясном рассудке, пусть передаст ему, что тебе надо с ним поговорить. Уверена, он согласится. А теперь, если есть минутка, я должна кое о чем тебя спросить.

Моргана качнула головой в сторону спальни.

– Ты уж меня прости, – продолжила она, – но из комнаты Мави видно все, что делается в кабинете, а я не хочу, чтобы она смотрела, как мы беседуем.

Моргана обошла кровать и закрыла ставни, будто опасалась, что кто-то может подглядывать из рощи. Потом села на край постели и похлопала по покрывалу, приглашая Мертона устроиться рядом. Он снова почувствовал подавляющую близость ее тела, аромат духов, увидел прямо перед собой вырез белой блузки, которая, мнилось ему, переливалась и трепетала в такт ее дыханию, жаркому, разгоряченному, от которого в полумраке спальни поднималась и опускалась грудь. Моргана повернулась к Мертону, взяла его за руку, словно собиралась поведать нечто очень личное, деликатное.

– Это касается Мави, понимаешь? Я из-за нее волнуюсь, потому что сегодня, когда мы приехали из больницы, я увидела, как она направляется сюда, хотя мы обе знали, что тебя нет. Когда я спросила, она ответила, что хочет подождать тебя, почитать книгу. Не нравится мне это, заявила я, не следует ей входить без твоего разрешения, а она рассмеялась и говорит: ты, мол, будешь рад ее видеть. Только это и сказала, но с таким вызовом, и это заставило меня задуматься, да и одета она была как-то не так, как обычно, а главное, на ней не было лифчика.

Моргана глядела на него с недоумением, но ни о чем не подозревая, будто просто хотела поделиться своей тревогой. Мертон приложил все усилия, чтобы ни один мускул не дрогнул в его лице, и промолчал, ожидая продолжения.

– Конечно, я не позволила ей зайти. Уверена, ты бы не пожелал воспользоваться случаем, но вы, мужчины, иногда думаете вовсе не головой, а Мави всегда была упрямой девчонкой. Она испробует все, особенно когда узнает, что ты скоро уедешь. – Говоря с ним, Моргана, словно в рассеянности, поглаживала тыльную сторону его ладони, от запястья до кончиков пальцев. Она склонилась к Мертону, будто приступала к самому трудному, и ей было нелегко продолжать. Взгляд ее приковывал, рука, которой она завладела, оказалась очень близко от ее груди. – Считай меня дурочкой, но когда сегодня я увидела Мави, то спросила себя, могла ли я, мать, что-нибудь сделать, чтобы помешать этому. Не могли бы мы с тобой заключить маленький… договор? – Моргана замолчала, ожидая его согласия или предугадывая остальное.

– Конечно, – произнес Мертон с опаской, все еще не веря в то, какой неожиданный предлог изобрела Моргана, чтобы оправдать себя в своих глазах, изобразить жертву, призвать себе на помощь высшую причину, отличную от единственно верной, и подумал, что «третья составляющая», воплощенная в Мави, сейчас сотворит ему во благо диалектическое чудо.

– Два года назад, когда мы встретились на банкете, мне в какой-то момент показалось, что я тебе понравилась. Но после того, как Мави за ужином наговорила гадостей, я все думаю, что, может, и ты меня видишь так же, как она: старой, страшной, потерявшей надежду. – Она еще сильнее прижала к себе его руку, так, что тыльная сторона ладони коснулась шелковистой ткани блузки, крутого контура соска. Мертон, не отрывая от нее взгляда, невольно затрепетал, дыхание его прервалось, и жаркая волна прокатилась по