Греческое сокровище - Ирвинг Стоун

Однажды, легко поужинав и уже переодевшись в ночную рубашку, он вдруг заметался по их рабочей комнате.

— Что случилось, Генри?

— Больше нельзя ждать! Нужно отвести от основной траншеи боковые и через них выносить грунт. Мне нужен помощник, а где его взять?! В Чанаккале?..

— Ты потратишь несколько дней на одни разъезды, а времени в обрез, скоро начнутся дожди. Может, как-нибудь пока обойдемся? А в будущем году привезем из Афин десятников…

— Да… ничего не попишешь. — Он искоса взглянул на нее и тихо рассмеялся. — Есть тут у меня на примете…

— Не я ли? — встревожилась Софья.

— Именно ты!

— Генри, ты сам знаешь, что в этих краях женщину ни во что не ставят. И потом, кто меня станет слушать, я же им в дочери гожусь!..

— Ну, что-нибудь придумаешь. Она с сомнением покачала головой.

Генри решил повести боковые траншеи под прямым углом в обе стороны от основной. Наутро он сделал необходимую разметку, отобрал по десять землекопов на каждую траншею и объявил:

— Распоряжаться вами будет госпожа Шлиман. Она женщина образованная, посвящена во все мои планы. Всем ее распоряжениям оказывайте такое же уважение, как моим собственным. Нарушителей я немедля уволю.

Ответом было угрюмое молчание. Какое унижение! Как они посмотрят в глаза другим рабочим и просто соседям в деревне, когда станет известно, что ими помыкает баба?! Их засмеют, им в собственном доме не будет жизни.

Софья сочувствовала им от всей души: ей ли не знать, как щепетильно самолюбивы ее соплеменники! А потерять их никак нельзя: они позарез нужны Генри. И самое лучшее, решила она, не мозолить им глаза, а что-то делать самой, что угодно, но не стоять без дела. Она взяла лопату, с силой уперлась в нее ногой и стала снимать пласт вдоль отметки. Она ни слова не сказала своим рабочим, даже не глядела в их сторону. А те разбились на кучки, достали самосад и задымили.

Софья копала, лопату за лопатой выбрасывая землю вниз по склону. Постепенно напряженная атмосфера разрядилась. Один за другим рабочие разобрали лопаты и подстроились к ней, но копали вяло и неохотно.

«Ладно, — думала она. — Пусть подуются. Сегодня я им ничего не скажу. Обойдется».

Возвращаясь вечером в Хыблак, Генри буквально рвал и метал: работали спустя рукава!

— Завтра я С ними потолкую!

— Ни в коем случае, Генри! Я сама должна перебороть их, причем так, чтобы они слушались меня в охотку. Дай мне самой справиться.

На следующее утро уже то было хорошо, что все явились. Она приветливо и одновременно сдержанно поздоровалась с ними. Они все так же с прохладцей помахивали кирками, не спеша относили наполненные корзины. Софья словно ничего не замечала. После часа такой работы странно было увидеть красное, мокрое от пота лицо. Софья потрогала у рабочего лоб: жар. Посоветовавшись с Генри, она сказала Яннакису:

— Посади его на мула. Отвезем его в Хыблак. Драмали без особой радости следили за тем, как Яннакис

волочил на второй этаж больного человека, но отказать доктору Шлиману. передавал потом Яннакис их слова, «не посмели, потому что он выходил нашу дочь».

На полу рабочей комнаты Яннакис соорудил постель. Софья отмерила шестнадцать гран хинина и поднесла к пересохшим губам чашку с водой. Ночью она дала рабочему вторую дозу, на рассвете еще одну. Днем выздоравливающий сам прибрел к ним, а вечером вместе с товарищами отправился домой.

Утром следующего дня обе бригады быстро разобрали кирки и лопаты — и закипела работа.

К концу октября жить в Хыблаке стало непереносимо трудно. Зарядили дожди. Дороги раскисли, превратились в непроходимую грязь. Во дворе перед домом жалась скотина. Возвращаясь в сумерках с работы, они непременно попадали ногой в какой-нибудь гостинец, в спальне было не продохнуть от запахов из окна. Кирпичные стены не защищали от холода, изнутри отсырели, по ним бежали струйки воды, на разбухшем деревянном полу стояли лужи. Их верхняя одежда истрепалась и по-настоящему никогда не просыхала. Не чувствуя под собой ног, они ложились в постель и на четыре-пять часов проваливались в сон.

Как они вынесли такой быт вместе с изматывающей работой днем?..

А работа с каждым днем набирала теми. Редкий день на холме работало менее восьмидесяти рабочих. У Генри определенно была инженерная жилка, но успех перехватили рабочие Софьи: вблизи главной траншеи они отрыли горшки, ради которых только и стоило огород городить, небольшие глиняные сосуды грубой работы — и битые, и совсем целые. Несомненно, это была кухонная посуда. Целые горшки Софья сразу от греха обернула мешковиной, пронумеровала и зафиксировала место находки. Непонятно, что делать с черепками: они лежали грудой и явно принадлежали одному хозяйству, но собрать их в целое, казалось, было невозможно.

— Собери их все до единого, — велел Генри, — отмой и выложи на верстак, а потом будем не спеша подгонять куски и склеим те, которые подойдут.

Они засиделись до глубокой ночи, отмывая горшки и составляя их опись; потом осторожно отмыли черепки и разложили их на верстаке.

— Соберем, когда дожди запрут нас дома, — предложил Генри, — а может, уже в Афинах: там будет гипс под рукой, чтобы восстановить недостающие куски. Еще надо будет сварить мездровый или рыбий клей.

Софья расстраивалась, что на керамике нет орнамента.

— Простая утварь, никакой заботы о красоте, — вздохнула она. — Как же мы определим возраст этой безликой глины?

— Ясно, очень древний возраст. Обидно другое: я еще ни разу не нашел на дне окаменевших остатков пищи. Все пожрало время.

— Неужели возможно, чтобы продукты сохранились?

— Посмотрим…

Следующие находки озадачивали даже больше, чем «приношения»— глиняные «волчки»! Они имели форму конуса, вулкана, полусферы примерно дюймовой толщины, и у всех посередине была дырка, вокруг которой симметрично располагался линейный орнамент. Выставив их в ряд, Софья подозвала Генри:

— Смотри: ни птиц, ни зверей, ничего—только линии и штрихи, а ведь те бляшки лежали немногим выше! Как ты думаешь, эти «волчки» — они принадлежат уже другой культуре?

Генри повертел вещицу, вгляделся в рисунок.

— Эта «свастика» встречается и в индийском искусстве, и в китайском. Да, «волчки» и бляшки принадлежат разным эпохам. Вопрос — какая из них более ранняя? Какое искусство старше: линейный орнамент или воспроизведение реальных образов? Посоветуемся с университетскими профессорами в Афинах. Они разберутся.

На глубине ниже двадцати футов открылись обгоревшие руины домов, стоявших как бы на голове друг у друга. Софья и представить себе не могла ничего подобного: она была в городе, а вернее, сразу в нескольких городах, располагавшихся слоями: люди рождались здесь, росли, обзаводились семьями и хозяйством— век за веком. Ей попалось несколько круглых позвонков из спинного хребта какого-то огромного зверя, а может быть. рыбы.

— Акульи позвонки, — определил Генри. — Из них делают мужские трости. Похоже, что в стародавние времена в Эгейском море водились акулы.

— А ты еще так неосторожно купаешься!

— Да там давным-давно нет никаких акул! — развеселился Генри. — Уже в гомеровское время их не было.

— Каким же образом акулы поднялись на добрую сотню футов выше уровня моря?! Может, они сохранились от тех времен, когда на всей земле не было ни клочка суши?!

— Может быть…

Она стояла в траншее, по колени уменьшившись в росте; волосы собраны в высокий пучок и от пыли покрыты турецким платком. Он ласково улыбнулся ей сверху.

— А может быть, другое: туши акул разделывали на берегу и зажаривази на огне. Обычно акулье мясо не употребляют в пищу, но с голоду чего не съешь… А сюда приносили их кости, делали из них всякие инструменты, оружие. Они выстояли в огне. Посмотри на эти обгоревшие остатки домов, на стене траншеи хорошо видны несколько слоев. Такое впечатление, что на этой глубине все постройки были уничтожены огнем. Мне кажется, каменных городов мы найдем три-четыре, не больше. Все прочие были деревянные, с камышовыми и соломенными крышами. Одной искры было достаточно, чтобы город сгорел дотла, чтобы все обратилось в прах, в пепел. Вот эти пласты золы, — он показал рукой, — позволяют представить такую картину: дождавшись, когда остынут уголья, люди возвращались на пожарище, разравнивали его, насыпали слой свежей земли и отстраивали город заново. Обычно они успевали запастись пищей, захватить инструменты и ритуальные предметы и переждать пожар у Скамандра. Конечно, это была беда, но беда поправимая: леса кругом сколько угодно — хоть стройся, хоть топи очаг. И за несколько дней они вполне отстраивали себе новый кров.

На следующий день они отрыли россыпи раковин мидий и устриц.

— Сразу видно—сородичи, — лукаво блеснула она глазами, — тоже любили дары моря! Согласно Гомеру, они тоже пекли пшеничный хлеб, сажали ячмень. Остается лишь найти кости животных, и мы узнаем, какое мясо они ели.