Лживый язык - Эндрю Уилсон

— Вы так думаете?

— Да.

— В отпуск приехали? Здесь красивые места. Прогуливаетесь?

— Вообще-то, у меня это нечто вроде рабочего отпуска, — ответил я. — Я изучаю историю искусств, пишу диссертацию.

— Чудесно, чудесно. Замечательно. Некоторые из этих экспонатов очень старинные, как вы, вероятно, уже поняли. Что ж, не буду вам мешать.

На прощание она махнула ножницами и поспешила по проходу к алтарю. Я обошел церковь, рассматривая интерьер: живописные и скульптурные изображения, в том числе довольно изящную запрестольную перегородку, замысловатую фамильную гробницу из белого мрамора и восхитительную дубовую подвесную дарохранительницу высотой девять футов. Пока я бродил по церкви, у меня созрел план, как заручиться содействием моей новой знакомой.

— Прошу прощения за беспокойство, — сказал я, останавливаясь возле женщины. Она как раз начала срывать засохшие листочки с растений над каменными сиденьями для духовенства.

Джун Питерс посмотрела на меня, улыбнулась, всем своим видом выражая готовность помочь.

— Видите ли, мне хотелось бы узнать немного больше о здешней коллекции.

— Ну да, конечно.

— Вы не могли бы рассказать что-нибудь о выставленных экспонатах?

— Боюсь, я знаю не много — вам бы лучше мужа моего расспросить, но одну замечательную историю могу рассказать. О том, как книга досталась аббатству. Вы про это слышали?

— Нет, — я отрицательно покачал головой.

— О, это воистину очаровательная и забавная история. Когда Джон Трегонуэлл… его семья жила в доме по соседству… Вы точно про это не слышали? Разве не видели таблички снаружи?

— Нет, — повторил я, улыбнувшись.

— Так вот, однажды маленький мальчик Джон — ему тогда, наверно, лет пять было, не больше — играл здесь и забрался на вершину башни. Вероятно, там было очень ветрено, а может, он слишком близко к краю подошел. В общем, он упал с высоты шестидесяти футов и наверняка разбился бы, если б не его нанковая сорочка, которая, полагаю, послужила ему своеобразным парашютом. В благодарность за свое чудесное спасение всю свою библиотеку он подарил аббатству. И вот благодаря его нанковой сорочке эта книга теперь здесь.

— Невероятно! — воскликнул я, быстро соображая. — Потрясающая история. Именно такие я и ищу.

— В самом деле?

— В основу своей диссертации я намерен положить устные рассказы, — объяснил я. — Хочу поспрашивать местных жителей о том, что они думают об искусстве.

— Понимаю, — неуверенно кивнула женщина. — В таком случае, как я уже говорила, вам лучше побеседовать с моим мужем. Он в этой области большой специалист. Сегодня после обеда он дома. Приходите, если хотите встретиться с ним.

— А это удобно?

— Почему же нет? Уверена, он очень обрадуется тому, что нашелся повод немного отвлечься от работы.

— Мне бы не хотелось отрывать его от дел.

— Глупости. Через пару минут я здесь закончу, пойду домой и скажу ему о вас.

— Вы очень любезны, спасибо.

— Не стоит благодарности. Я скоро буду, а вы пока походите тут еще. Здесь есть что посмотреть. Да, кстати, забыла спросить, как вас зовут.

— Адам, — сказал я. — Адам Вудс.

Джун Питерс покинула церковь. Массивная деревянная дверь с грохотом закрылась за ней. Я продолжал экскурсию по церкви. Прошел мимо алтаря в северный боковой придел, завернул за угол и увидел гробницу женщины. Ее подобие было вырублено в мраморе. В левой руке она держала книгу, вероятно, молитвенник, в правой руке — череп без нижней челюсти. Смотреть на череп было неприятно, и я, не сделав никаких заметок в блокноте, отвернулся и по приделу направился к выходу. На пути мне встретилась еще одна мраморная гробница со скульптурным изображением мужчины, смотрящего на лежащую женщину. Декоративные изыски: парчовое платье женщины, саржевый шнурок, опоясывающий ее талию, кисти на подушке под ее головой — все это было исполнено великолепно. Но мое внимание привлекли не эстетические достоинства надгробия, а позы мужчины и женщины: она лежит на спине, он смотрит на ее бездыханное тело. Я остолбенел.

Когда мы жили с Элайзой, я часто просыпался среди ночи и наблюдал, как она спит. Приподнимался на локте, ладонью подперев голову, и смотрел на нее. Временами ее дыхание становилось совсем тихим, неслышным, так что казалось, будто она умерла. В такие мгновения я особенно сильно ее любил. Но потом ее грудь вновь вздымалась и опускалась, она начинала шевелиться во сне.

Я услышал, как хлопнула дверь, и, обернувшись, увидел жену директора школы. Она смотрела на меня.

— У меня для вас хорошие вести, — сказала она, подходя ко мне. — Как я и предполагала, муж будет рад встретиться с вами сегодня. Он предлагает выпить с ним чаю в четыре часа, если вам удобно.

— Превосходно.

Женщина объяснила, как дойти до ее дома, находившегося на территории школы, затем извинилась.

— Простите, мне нужно бежать. А то бы я с удовольствием с вами поболтала. Я плохо представляю, о чем вы хотите писать, но, думаю, это замечательно, что вы интересуетесь искусством и прошлым. Просто здорово. У меня чуть слезы на глаза не навернулись, когда я увидела, как вы смотрите на ту скульптуру.

— Вы, должно быть, мистер Вудс. Тот самый молодой человек, о котором говорила мне жена, — сказал директор школы, открывая дверь своего большого викторианского дома. Он протянул мне руку. — Здравствуйте. Джеффри Питерс. Входите, прошу вас.

Седовласый щеголеватый мужчина провел меня через холл в просторную гостиную, где в камине потрескивал огонь, отбрасывавший теплые блики на стены цвета сливочного масла.

— Присаживайтесь. — Он жестом показал на глубокое мягкое кресло оливкового цвета. — Позвольте угостить вас чаем?

— С удовольствием, — сказал я, опускаясь в кресло.

— Я отлучусь на минутку, а вы пока устраивайтесь поудобнее.

Как только он удалился, я встал и принялся разглядывать со вкусом обставленную гостиную. Одну стену занимал огромный книжный шкаф с книгами по архитектуре церквей и соборов, с трудами о духовном начале и христианстве. На отполированном до блеска комоде из красного дерева стояли фотографии, на которых были запечатлены сам директор школы, его супруга и семья. Судя по этим снимкам, некогда директор был довольно полным человеком, но с тех пор заметно похудел. Из коридора послышались его шаги и позвякивание посуды на подносе. Я быстро вернулся на свое место.

— Угощайтесь, — сказал Джеффри Питерс, ставя поднос на журнальный столик между креслами. — С молоком и сахаром?

— Только с молоком.

— Сдоба? Джун печет великолепные кексы с цукатами и орехами.

— Не откажусь. Спасибо.

— Джун рассказала мне немного о вашей предполагаемой диссертации, — продолжал Питерс, передавая мне тарелку. — На первый взгляд, очень интересно, но не могли бы вы более подробно изложить суть вашей работы?

— Да, конечно, — сказал я, пытаясь не думать о специальной литературе в книжном шкафу, стоявшем передо мной. — Я плохо разбираюсь в храмовой архитектуре — я ведь совсем недавно защитился по специальности «История искусства», — но мне хотелось бы провести исследование о том, как экспонируются и воспринимаются художественные творения в таких уголках, как Уинтерборн-Эбби.

Питерс взял в руки чашку с чаем, в его глазах отразился глубокий интерес.

— Например, посещая музей — какое-нибудь всемирно известное место, такое как Тейт, или музей Виктории и Альберта, или Национальная галерея, — вы видите гениальные, умные творения непревзойденной красоты, но, как правило, я уверен, смотрите на них отстранений, не чувствуя своей причастности к этому искусству. А вот если живешь, учишься или работаешь в непосредственной близости от такого местечка, как ваше аббатство, где можно проследить вплоть до истоков историю каждого предмета в его коллекции, то, думаю, совершенно иначе воспринимаешь выставленные здесь экспонаты.

— Да, мне понятна ваша мысль, — произнес Питерс. — Интересная идея.

— Ваша супруга поведала мне потрясающее предание о маленьком мальчике, упавшем с башни.

— О да, очаровательная история, — рассмеялся Питерс. — Знаменитая нанковая сорочка.

— И о том, что, став взрослым, он подарил школе свою библиотеку. Мне было бы интересно изучить историю выставленной для обозрения в сокровищнице книги, а также, разумеется, триптиха из слоновой кости, потира, креста и остальных предметов. Ну и конечно, скульптур тоже. Некоторые из них — настоящие шедевры.

— Пожалуй, наша коллекция произведений искусств была бы гораздо солиднее, если бы в начале четырнадцатого века нормандская церковь, что стояла на месте нынешней, не сгорела после того, как в нее ударила молния.

— В самом деле?

— Увы. Totaliter inflammavit, columnis decrustatis.[26] Тот самый случай.