Всяко-разно об искусствах - Август Котляр

2013 году, это был полный редевелопмент фешенебельного магазина Saks 5th Avenue. Более-менее похожие вещи, только для монобутиков самых дорогих брендов мира делал Питер Марино, нью-йоркский гений роскошных интерьеров. Плоткин же предложил концептуально новую вещь — как фасадные решения с тысячами меняющих цвет светильников, так и с шахматным планарным остеклением. Планарное остекление — это когда стена полностью состоит из фрагментов стекла, скреплённых специальными крепежами, пауками-спайдерами, и держится эта конструкция на тросах-растяжках. Для России это вообще была диковинка, потому что и производителей было немного этих спайдеров, и монтаж был сложным. В частности, по уму, закреплять стеклоблоки болтами нужно было специальными ключами с динамометрами, показывающими усилие: недовернёшь — будет стекло болтаться, ибо из-за перепадов температур стеклоблоки линзуются, стекла становятся то выпуклыми, то вогнутыми, и расшатывают крепление; выпавший с высоты третьего этажа стеклоблок рубит человека пополам, как огромная гильотина с лезвием весом в триста килограмм. Если же перетянешь болт — стекло лопается. Проект на тот момент было шедевральный, необычный, революционный для Москвы. Тюменцев кредитные деньги не экономил, строил как для себя, от души и на совесть. И тут едет по кутузовскому проспекту тогдашний мэр Лужков и кто-то из доброжелателей обращает его внимание на уже почти законченную постройку. Что тут началось! “Вырвать этот гнилой зуб из моей Москвы! — визжал Лужков. — Кто это разрешил? Как Москомархитектура это разрешила? Где там красота? Это же уродство! Не подпишу! Не позволю! Пусть переделывают!” Бедный Плоткин, нежнейшей души человек. У него ещё мама тяжко болела, и тут такое. А Лужков требовал украсить здание “архитектурой” — ну хотя бы пристроить любимые его супругой Е.Батуриной башенки, которые так и назывались в её честь “е-батуринами”. Ну, кое-как, с подключением крайне серьёзных и неулыбчивых людей, к мнению которых даже Лужков считался, вопрос утрясли, бумаги подписали, здание ввели в эксплуатацию в срок, это место потом долго было самым козырным в Москве, а всё благодаря талантливой концепции Плоткина и добросовестным подрядчикам — черногорскому монолитчику Саше “Роклеру” и московскому сербу Роману Гиричу, взявшему на себя смелость и риски планарного остекления и внутренних работ, где сплошное остекление сочетается с отделкой состаренным дубом. Это до сих пор производит впечатление дороговизны и минималистичной роскоши.

Проблема архитектурных проектов в той же России состояла не отсутствии талантов у архитекторов — таланты в России как раз мощнейшие, — а в отсутствии продвинутости и прошаренности у отдельных должностных лиц. Нет общей культуры, нет знания истории искусств, в том числе и истории мирового зодчества, и посему чувства и вкусы неокультурены, неоцивилизованы, необточены. Плюс к этому дико-варварские устарелые СНИПы, строительные нормы и правила, и кишковыматывающая процедура согласования. Когда строились те же “Времена года”, на согласования ушло семь лет, а на стройку два года. Чтоб что-то построить нехитрое, надо было собрать около полутора тысяч подписей, и занимало это два года и больше. Плюс самодурство. Когда другой выдающийся российский архитектор Сергей Скуратов спроектировал дон-строевский комплекс на Мосфильмовской, и уже коробка стояла, и тепловой контур был закрыт, Лужков внезапно решил, что одно из зданий, которое повыше, нарушает ландшафтную красоту Москвы, и потребовал срезать несколько этажей. В конце концов, новый мэр Собянин оказался мудрее, здание оставили как есть, но крови у Скуратова было выпито немало.

Мой товарищ Дмитрий Глухов, человек сложной судьбы, задумал в своё время построить торговый комплекс “Наутилус” на Лубянке. Задумано — сделано. “Какой самый яркий эпизод во всём строительстве тебе запомнился наиболее отчётливо?” — спросил я его как-то. Он говорит: “Яркий солнечный день, мы роем котлован в самом начале Никольской улицы. Вдруг, говорит, сзади меня обхватывают стальными клешнями, ласты мне заворачивают за спину по самое немогу, мягко так приподнимают и забрасывают в чёрную “Волгу” с занавесочками. Везут. Недалеко, совсем рядом. И беседуют ласково, но очень строго: оказалось, ковшом наш экскаватор перебил два толстенных кабеля, соединявших Лубянку с Ясенево. Ну я им и говорю: пардон, но они ж тут на картах не обозначены. А они мне: у нас много чего нигде не обозначено… Сердились сильно… Ругались. Потом, короче, видят, что мы приличные придурки, делом всё-таки занимаемся, а не вредительством, у уладили вопрос”. Сейчас Дмитрий Глухов, под именем отца Родиона, принял постриг и в монашеском подвиге отмаливает свои девелоперские и прочие художества в Оптиной Пустыни.

Плохая архитектура плохо влияет на людей. Это давно известно, что в кварталах однотипных высотных жилых застроек люди пребывают в депрессивных состояниях, хоть в Париже, хоть в Москве. Но ведь это было вызвано суровой необходимостью — надо где-то расселять людей в условиях постоянной нехватки бюджетных средств на расселение и благоустройство. А это тяжкая градостроительная задача — всё же завязано на занятость, где люди работают, чтоб выжить, куда ездят каждый день работать и ночевать. Если изначально было всё сделано бездарно и ещё бездарнее, то как теперь выправлять косяки пятидесятилетней, а то и вековой давности? И это с нашей точки зрения решения были бездарными, а с тогдашней, скажем, когда затеяли строительство хрущоб, это было прогрессивное решение — быстро и дёшево расселить людей из подвалов, бараков и коммуналок. Маленькие площади, чтоб дешевле было отапливать, пять этажей, чтоб не нужен был лифт, заводское изготовление всех элементов и лишь сборка на площадке со скоростью этаж в день. Семье из трёх человек переехать из комнаты в 11 метров в коммуналке с 10 семьями в отдельную двухкомнатную квартиру 43 метра, с балконом, с кладовкой, с горячей водой — это это уже был без пяти минут обещанный коммунизм. Ещё и хлеб, чай и горчица в столовках были бесплатными одно время, это был уже настоящий коммунизм, без всяких глупостей — можно было в СССР выжить без денег в начале 1960-х годов.

Можем копать. Можем не копать.

Архитектор — заложник как заказчика, который блажит как хочет, и согласовательно-разрешительных инстанций, которые дуркуют как заблагорассудится. Есть сложные случаи, когда заказчик, какое-нибудь государственное учреждение, передаёт заказ девелоперу, на которого перекладывает весь ассортимент хлопот, забот, нервотрёпки и неприятностей, которые в простом русском обиходе называют медицинским термином “геморрой”; часто нахлобучивание геморроя девелоперу не сопровождаются справедливыми финансовыми вливаниями, а только обещаниями финансировать строительство по мере. То есть девелоперу предлагается наживать геморрой за свой счёт или брать кредит в банке под обещания заказчика заплатить, если выполненная работа ему понравится. Это не шутка, так было с подрядчиками “Олимпстроя” — вы стройте, деньги будут. Многие жаловались, что денег