Школьный бунтарь (ЛП) - Харт Калли

Мне хочется ударить его кулаком в лицо, точно так же, как я ударила в окно его машины. Вместо этого, когда он делает медленный, очевидный шаг ко мне, то падаю в объятия и рыдаю на его груди. Руки крепко обнимают меня, и впервые с той ночи в ванной в доме Леона Уикмана я плачу, когда меня обнимают. Запах стирального порошка, сосновых иголок и Алекса ревет в моей голове, когда я делаю вдох за вдохом. Мои руки сжимают его футболку, сильно натягивая ткань, но он не отталкивает меня. Даже когда я отпустила и ударила сжатым кулаком по его груди. Или еще пять или шесть раз, когда била его изо всех сил.

— Шшшшш. Все нормально. Дыши, Сильвер. Дыши. Все хорошо. Я держу тебя.

Он не должен был... он не должен держать меня. Все это не имеет к нему никакого отношения, и все же я никак не могу освободиться от него. Это чертовски больно. Боже, я знала, что это так, знала, что это было там, разъедая меня, но так эффективно дистанцировалась от боли, что даже не представляла, насколько это будет подавляюще, когда она наконец одолеет меня.

Я теряю себя на долгое время, и Алекс не колеблется. Он стоит твердо, прижимая меня к себе, шепчет мне на английском и итальянском, а вышедшие из-под контроля эмоции постепенно отступают. После того, что кажется целой жизнью, на меня наваливается тупое, оцепенелое спокойствие, и я начинаю чувствовать себя глупо.

Ноги дрожат, я отталкиваю его, вытирая лицо тыльной стороной ладони.

— Мне очень жаль. Боже, прости меня. Я думаю... возможно, я слишком бурно отреагировала. — Стараюсь не застонать, когда замечаю, что передняя часть его серой футболки промокла, и на ней проступает уникальный Роршаховский узор (прим.перев. Тест Роршаха — психодиагностический тест для исследования личности. Известен также под названием «Пятна Роршаха». Это один из тестов, применяемых для исследования психики и её нарушений. Испытуемому предлагается дать интерпретацию десяти симметричных относительно вертикальной оси чернильных клякс) моего горя. Глаза Алекса больше не спокойны. Они горят, пылают, мышцы на его челюсти сердито подпрыгивают, когда он смотрит на меня сверху вниз.

— Не надо, не делай этого, — рычит он. — Это я прошу прощения, Сильвер. Я, бл*дь ... — он вцепляется кулаками в волосы и тянет, прижав локти к ушам. У него такой вид, будто он сам вот-вот врежется в окно машины. — Я наделал много глупостей, но никогда еще не был так чертовски глуп, — бормочет он. — Даже не подумал, что случится, если я просто появлюсь на пороге. Конечно, ты испугалась. Я тебя до смерти напугал. Чертов идиот.

При любых других обстоятельствах я бы с ним согласилась, но он так явно зол на себя, что не чувствую в этом необходимости. И все же мне нечего сказать, потому что он действительно напугал меня…

Алекс проводит рукой по лицу, резко вдыхая воздух. Когда он смотрит на меня, я понимаю, что это первый настоящий признак истинных, правильных эмоций, которые когда-либо видела на нем. Он выглядит так, как будто вот-вот сорвется.

— Мне очень жаль, Сильвер. Я просто гребаный идиот. Не хотел напугать тебя.

Я чувствую себя маленькой. Уязвимой. Честно говоря, мне немного стыдно за такой эпический срыв.

— Все нормально, — шепчу я.

Он качает головой, прикусывая нижнюю губу изнутри.

— Это не... это не нормально. Ничего из этого не нормально. Тебе позволено так говорить.

Я могу только вздохнуть, внезапно обессиленная, опустошенная до самых корней своей души.

— Как ты вообще узнал, где меня искать? — Спрашиваю я. Похоже, сейчас это единственный уместный вопрос.

Он смотрит вдаль, в темноту, на простор тенистых деревьев, и его брови недовольно хмурятся.

— Холлидей, — напряженно говорит он.

— Холлидей? — Острая боль пронзает мою грудь. Какого хрена? Вполне логично, что он разговаривал с Холлидей, поскольку она была на том видео, такая же голая и такая же пьяная, как Кейси и Зен. Но мне кажется неправильным, что она говорит обо мне с Алексом. Из всех девушек Холлидей была единственной, кто не поставил своей единственной целью превратить мою жизнь в сущий ад. Это заставляет меня чувствовать себя неловко, неуютно в моей собственной шкуре. Алекс должен был видеть выражение моего лица.

— Она работает в Роквелл. Баре, где я работаю. Твой брат тусуется с ее братом или что-то типо того? Он сказал ей, что ты здесь. Она дала мне этот адрес.

Холлидей работает в баре? Она выглядит зрелой для своего возраста, но никак не может сойти за двадцатиоднолетнюю. Это не имеет смысла.

— Слушай, я действительно облажался. Мне не следовало приходить сюда. Мне следовало подождать, пока ты не вернешься домой. Но ты не отвечала на мои сообщения. Я хотел сказать тебе… — он проводит языком по зубам и снова качает головой. Отсюда я чувствую его разочарование. Минуту назад он обнимал меня, успокаивал, гладил по спине, по волосам, но теперь между нами разверзлась пропасть, и он не знает, что с собой делать. — Твою мать! — он кричит, и это слово эхом разносится по лесу. — Мне пора, — говорит он. — Это была огромная гребаная ошибка.

— Теперь ты здесь. — Я шмыгаю носом, натягивая рукава толстовки на руки от холода. — Скажи то, ради чего ты сюда пришел.

Он фыркает. Похоже, Алекс борется с самим собой, пытаясь понять, что же ему делать дальше. Хочет ли он говорить то, что хотел сказать.

— Я просто... понял после твоего сообщения, что ты видела это видео. Джейкоб разослал его всем в Роли. Он почему-то думает, что это чертовски весело. Кейси даже не выглядит обеспокоенной…

— Она не будет. Кейси использует свое тело как оружие. Она раздевается при каждом удобном случае. Наверное, она велела Джейкобу прислать его мне.

— Полный п*здец, — шепчет Алекс. — Слушай. Я знаю, что это выглядело плохо.

— Похоже, ты отлично проводишь время, заводишь новых друзей. Почему меня это должно волновать? — Боже, я совсем завралась.

Алекс бросает на меня взгляд, который говорит то же самое.

— Кому ты сейчас врешь, Сильвер? Потому что ты никого не обманешь.

— Кому? — Я указываю на открытый лес, окружающий нас, и слабо смеюсь. — Здесь нет никого, кроме птиц.

— Ты меня не обманешь, — уточняет он каменным голосом. — И ты не обманешь себя. — Он потирает затылок и морщится. — Ты еще не устала от всего этого, Argento?

— Я не понимаю, что ты имеешь в виду.

Ммм да уж, ложь просто продолжает изливаться.

Алекс с несчастным видом пыхтит себе под нос.

— Окей. Ну... давай на чистоту. Я не часто западаю на девушек. Обычно не провожу свои дни, злясь на себя, потому что не могу перестать думать о ком-то. Я могу с уверенностью сказать, что мне никогда по-настоящему не было дела ни до кого, кроме моего младшего брата…

— Не знаю, хорошо ли это признавать.

— Просто перестань. Перестань прятаться от сложных вещей. Я ни хрена не прячусь. Уже нет. Если ты не можешь быть настоящей хоть на секунду, то я сделаю это для нас обоих. Сейчас моя жизнь — это гребаный бардак. У меня столько всего происходит, и я изо всех сил стараюсь забыть, что ты вообще существуешь, но я не могу, понимаешь? Ты мне нравишься. Я беспокоюсь о тебе. Мне небезразлично, что ты, вероятно, думаешь, что я переспал с одной из этих тупых сучек на той вечеринке, когда этого не делал, когда я ушел, испытывая отвращение к тому, как жалко они себя вели. И я знаю, что ты не хочешь слышать ничего из этого дерьма. Твоя жизнь тоже не сахар. Но я вижу тебя, Сильвер. Я вижу, как ты смотришь на меня, и чувствую в тебе желание. Эта игра вокруг да около, хождение на цыпочках вокруг правды — это просто чертовски... это чертовски бессмысленно. Я тебе тоже нравлюсь. Ты тоже заботишься обо мне. Еще не знаешь почему, но я могу тебе показать. Я — это риск, представляющий опасность. Я ни хрена не безопасная ставка по чьим-то стандартам. Но могу быть тебе полезен, если ты мне позволишь. По крайней мере, я думаю, что могу. Ты первый гребаный человек в этом мире, который когда-либо заставлял меня хотеть попробовать. И... — у него кончается запал. Мышца снова тикает на его челюсти. Он пытается обуздать огонь, который, кажется, загорелся в нем, и ему трудно это сделать.