Леонид Леонов. "Игра его была огромна" - Захар Прилепин

Всё, война окончилась! Больше тебе ни «Красной вести», ни «Красноармейца», ни «Красного бойца», ни «Красного воина». В ближайшие семь лет Леонов не напишет ничего такого, что выдавало бы в нём бывшего журналиста и политработника. Скорее, напротив…

«Деяния Азлазивона»

Одну из первых своих серьёзных прозаических вещей — «Деяния Азлазивона» — Леонов написал в декабре 1921 года в самый разгар работы в «Красном воине».

«Деяния…» очевидно дают понять, насколько далека была журналистская подёнщина Леонова от потайного его дела.

Рассказ этот — уже настоящий Леонов, пошедший в путь свой и упрямо различающий ту дальнюю звезду, к которой влеком. Написаны «Деяния…» крепко, мастерски, в 21 год такие вещи получаться ещё не должны; но, видимо, что-то сдвинулось тогда во временах, что позволило совсем ещё юным людям формулировать и седым мудрецам малодоступное.

Сюжет рассказа «Деяния Азлазивона» таков: кочует по лесам ватага разбойников во главе с неким Ипатом; всего их 26.

(Заметим, что в мифологии цифра 26 не встречается вообще — а вот расстрел 26 бакинских комиссаров в сентябре 1918 года стал одним из первых официальных советских мифов; слишком большого значения этому совпадению придавать не нужно, но определённые ассоциации имеют смысл.)

Долгое время разбойники«…вышагивали с кистенями да с песнями столбовые дороги, обдирали проезжих, вычёсывали подчистую случайных незадачных людей, обрабатывали купцов на скорую, немилостивую руку».

«С ними тогда случай случился. О неверную рассветную пору вытряхнули из возка богатого купца, полоснули без писку, заглянули, а в возке баба барахтается, купцова жена. Светало, спешили, а баба окричала попусту душегубами Ипатовых робят.

А был во хмелю Ипат. Шибануло ему винным паром в голову, надвинулся на бабу растопыркой, гаркнул по всю грудь:

— А ты, непутная, встречного молодца не отведав, не хули!

Вдарил её наотмашь ножом, глухим концом, сердце вон вышиб.

Тут робята розняли на ней кохту, — бабы-де, золото на грудях прячут, а там, увидели, образок небольшой расколот разбойным ножом. Новгородский Нифонт, попалитель смущающих, на нём. Распался его взгляд надвои, и обе закосившие половинки того взгляда нелюбно в Ипата глянули».

Ночью к Ипату в «сонном явлении» трижды является святой Нифонт Новгородский, и разбойник решает прекратить дурные дела навсегда, уйти в скит.

Для поддержания своего ослабшего духа разбойники воруют из одной деревни попа Игната. Деревни наименование — Конокса; заметим, что в Леонове кие времена действительно существовало селение с подобным названием в Архангельской области.

Поп Игнат, как все священнослужители в прозе Леонова, мягко говоря, своеобычный. Молился, к примеру, о таком:

«— Да-ай, Осподи, чтоб дочка у Васьки Гузова рабёночка б от заезжева молодца понесла…

— По-одай ты мне, Осподи, приход вроде Коноксы, только побогаче. Да чтоб протопопица-т как кулебячка была!..

— Пода-ай, Осподи, отцу Кондрату сломление ноги…»

Получив себе такого знатного попа, ушли разбойники в «тёмную непроходимую дебрь».

«День-другой, кельи рядками повыросли. Третий-четвёртый — частокол, а за ним ровик, защита от блудящего зверя. И в конец второй недели, нежданная, как цветок на болоте, маленькая церквушка зелёной маковкой зацвела во имя новгородского Нифонта.

В исходе той недели опять пришёл Нифонт к Ипату:

— Отступаюсь от тебя на десять годов. Безустанным моленьем да зорким глазом сам себя все десять лет храни. Приступит к тебе Азлазивон, бес. Сам Велиар посетит тебя в месте твоём. Будь крепок. Сустоишь — приду, превознесу имена ваши».

Ипат принимает новое имя — Сысой; и скит его с той поры называется Сысоевым.

Нифонт Сысоя не обманывает: разбойников начинает донимать нечистая сила в самом разном обличье.

Корчевали как-то всей ватагою пни, в числе прочих бывших разбойников был мужик Никифор.

«Взмахнул Никифор над пнём, а пень-то поднатужился да и плюнул ему в рожу самую. У того и топор из рук повалился и сам пластом рухнул. А из пня выпорскнул чёрный мыш. <…>

Стал с той поры Никифор как бы порченым. Стал на карачках ползать. Заросла щека его синим бородатым узором, как текла по ней пнёвая слюна…»

За первые шесть лет бывшие разбойники от бесовских проделок потеряли троих человек.

Наслали бесы белогривую собаку, питающуюся землёй, но Сысой подкараулил её в воротах, «окатил суку ведром свящёной воды. С грохотом провалилась в дыру собака, а из дыры пламень. Лизнул пламень в самое лицо Сысою, выел ему разом и брови и бороду Был и без того ряб, а тут стал и с бритобрадцем схож, даже неприятен глазу».

Потом пришла в скит Рогатица, бесова сестра, но отслужили молебен, и та пропала.

Затем налетело стадо песьих мух и Зосиму-инока укусили насмерть.

Не стерпевший непрестанного бесовского разгула поп Игнат задумал сбежать, но в дороге умер.

И здесь важная цитата:

«…не скорбел в скиту Сысой по Игнатовой пропаже, говоря так:

— Ушёл от нас Игнат. Ино так лучше. Не хочу, чтоб даже малая скважня была в корабле моём. Впредь сам буду службу править. Мирской поп — адов поводырь».

На седьмом году приходит в скит бес в обличье юноши-богописца и, поселившись, пишет икону Нифонта. Но когда собираются иноки кропить водой икону, случается «лютое чудо»:

«Прыснули бесы с иконы врассыпную, кто куда, скрипя жестоко зубами. Понесло легонько палёной псиной. Поднял беспамятно архиерейские ризы свои Нифонт и, за голову схватясь, ринулся в дверь стремглав. Копытами простучал, пхнул Сысоя плечом, Мелетия рогом хватил наотмашь… И нет никого, — и пусто, и голо, и лукаво».

Вводят несчастных в искус и женщинами, и яствами, а потом главный бес Азлазивон приходит самочинно, и тут Леонов наделяет свой, с апокрифическими интонациями, сказ иронией:

«В пятницу о Духовом дне вошёл Пётр на пекарню, а из квашни здоровущий хвост торчит, и на конце его рыжий волдырь. Обиделся Пётр, подскакнул к кади да и зачал крестить. До поту Пётр несчастную кадушку аминил, запыхался весь. Заглянул в кадь, а там чёрный ком. Пыхтит и топорщится вкруг него посиневшее тесто.

Злость Петра взяла, кадь запоганил, щенятина. Повернулся Пётр к Сысою бежать, а из кади хрипучий глас к нему:

— Петру-ух!..

— Ну?

— Разбей кадь-от, выпусти…

— А ты пошто лез? тебя кто пяхал?..»

Пойманного Азлазивона загоняют в могилу, ставят сверху крест и затем приходят туда всем скитом мочиться.

Не стерпев такого унижения, пошли бесы к самому Велиару (Велиар, Белиал или Велиал, заметим в скобках, — дух зла, в Средние века считавшийся антагонистом Христа) с жалобой на Сысоя и тех его сотоварищей, что ещё остались живы.