Господь низвергает своих ангелов (воспоминания 1919–1965) - Айно Куусинен

Это было выше моего понимания! Разве мне не было сказано, что я пробуду в Японии несколько лет? Отчего же вдруг эти перемены, именно сейчас, когда мне удалось завязать много ценных знакомств? Как же я объясню свой внезапный отъезд знакомым?

Вечером я послушно пошла в цветочный магазин, купила два цветка. Там меня ждал толстый немец. Он не представился, и я не стала спрашивать его имени. Мы взяли такси и приехали в скромную двухкомнатную квартиру Зорге. Он подтвердил сообщение, но причины вызова не знал. Я должна ехать через Сибирь, в Москве остановиться в гостинице «Метрополь», там меня найдут. Затем он попросил передать в Москве несколько сообщений и дал денег на дорогу.

Толстый немец был главным помощником и радистом Зорге (позже я узнала, что его звали Макс Клаузен[149]). Он просил меня сказать в Москве, что может открыть в Иокогаме магазин радиотехники и электротоваров — это будет прекрасная ширма и, кроме того, даст Клаузену средства к существованию. Для открытия предприятия нужно двадцать тысяч долларов.

Через несколько дней я прочитала в «Джапан Таймс», что в Шанхае арестован таинственный шпион по фамилии Абрамов (Элли, по-видимому, ареста избежала). Хотя причин, по которым меня отзывали, могло быть множество, я сразу подумала, что скорее всего это вызвано арестом Босха. Правда, я с октября 1934 года с ним не виделась, но могло стать известно что-нибудь, меня компрометирующее. Босх был центром всей советской дальневосточной разведки, и вполне вероятно, что арест его вызвал в Москве беспокойство.

В бюро Интуриста я узнала, что лучше всего ехать морем из японской гавани Шимоносеки до китайского порта Дайрен. Оттуда по железной дороге я доберусь через Маньчжурию до Харбина и поеду дальше сибирским экспрессом.

Ехать так на восемь суток быстрее, чем ждать парохода на Владивосток. Я заказала транзитный билет через Советский Союз и Берлин в Стокгольм, куда, естественно, и ехала Элизабет Ханссон.

Но Элизабет Ханссон должна была ещё получить советскую транзитную визу. Это было не так-то просто. Я боялась, что за советским посольством в Токио ведётся наблюдение и, не желая привлекать лишнего внимания, поехала в Кобэ, где было советское консульство. Там мне пришлось оплатить телеграмму, которой консул запросил разрешение на визу. Через какое-то время в моём паспорте проставили транзитную визу, и заодно я получила разрешение пробыть в Москве трое суток.

Друзьям и знакомым в Токио я объяснила, что вынуждена ехать в Швецию по семейным обстоятельствам и что постараюсь вернуться как можно скорее. Садясь в поезд на Шимоносеки, я поняла, сколько друзей приобрела за год. На вокзале меня провожало около двадцати человек, среди них барон Накано со своей матерью. Как трудно было расставаться с этими людьми и их прекрасной страной!

Путешествие прошло без приключений. Пароход, на котором я плыла из Шимоносеки в Дайрен, был уютный и чистый, зато гостиница в Харбине, где я провела одну ночь, — необычайно грязной.

Проезжая через Маньчжурию, я отметила, что страна наводнена японскими солдатами. Затем девять суток однообразного пути через Сибирь, и лишь в начале декабря 1935 года я оказалась в знакомой обстановке гостиницы «Метрополь». На следующий день после моего приезда в гостиницу пришёл офицер четвёртого управления майор Сироткин. Я выразила ему своё недовольство тем, что меня так скоро отозвали из Японии, как раз когда у меня завязались хорошие контакты.

— Но мы решили, что вам грозит опасность, — сказал Сироткин, — и, кроме того, наш новый начальник генерал Урицкий хочет с вами встретиться. Он считает, что вы должны вернуться в Японию.

Я удивлённо спросила, где генерал Берзин. Сироткин ответил уклончиво и заговорил о Зорге. Сведения Зорге якобы неточны, часто не соответствуют истине. Ещё Сироткин сказал:

— Между нами, в отделе полный хаос, даже командование не знает, чего хочет.

Уходя, Сироткин обещал устроить мне как можно скорее встречу с Урицким.

Я всегда заранее старалась выяснить черты характера и уровень образования людей, с которыми мне предстояло встретиться. Поэтому попросила Сироткина описать мне Урицкого. Он не сразу согласился, но в конце концов рассказал, что Урицкий — опытный в делах разведки человек. Во время гражданской войны командовал конной бригадой. Я спросила, не родственник ли он руководителю петроградской чека Урицкому[150], убитому в августе 1918 года, в тот самый день, когда Фанни Каплан стреляла в Москве в Ленина. Сироткин ответил, что Моисей Урицкий был дядей генерала Урицкого. Под конец Сироткин попытался меня приободрить — бояться мне нечего, начальник дружелюбен и образован.

В тот же день я позвонила Ниило Виртанену. Он тотчас ко мне приехал и без обиняков как бы продолжил наш разговор 1933 года, когда я приехала из Америки. Зачем я вернулась? Разве я не знаю о страшных чистках? Берзин уволен, финские функционеры в Карелии отстранены, многие из них арестованы. Если это только возможно, я должна вернуться в Японию, ни в коем случае нельзя оставаться в Москве! Сам он скоро по заданию четвёртого управления едет в Китай, но боится, что его жена и сын не получат разрешения выехать из СССР. Виртанен рассказал о своей случайной встрече в августе в Москве с Зорге. Они вместе провели весёлый вечер в ресторане гостиницы «Большая Московская». Зорге, как обычно, много выпил и в пьяном виде прямо говорил о своём сложном положении. Ему надоело работать на русскую разведку, но нет возможности отказаться и начать жизнь снова. Он чувствовал, что в СССР он в опасности, но знал, что Германия для него закрыта, там он сразу будет арестован гестапо. Оставалось вернуться в Японию, хотя он и предвидел, что работать ему там оставалось недолго.

Только Виртанен ушёл, зазвонил телефон. Это был Отто. Он опечален, что я не приехала к нему, сказал он. Хочет со мной поговорить о каком-то важном деле, но это не телефонный разговор. Не могу ли я сегодня вечером прийти? Я не сразу ответила, но потом обещала прийти в девять вечера, в тот самый огромный Дом правительства, который был мне так хорошо знаком.

Отто заметно постарел, двигался и говорил медленнее, не так живо, как два года назад. Расспрашивал о моей поездке и жизни в Японии. Но рассказам об оставшихся в Японии друзьях и о моих там занятиях не поверил. Глубоко вздохнув, очень серьёзно сказал:

— Когда-нибудь тебя арестуют как шпионку и приговорят к смерти.

Я его убеждала, что задание у меня совершенно не опасное, я могу заниматься чем угодно, что сейчас я изучаю японский и знакомлюсь с обычаями этой страны.