Серебряная пуля - Виталий Гдадкий

Странный старик… Чтобы не сказать больше. Впрочем, много ли мне известно об окружающем мире? Всякое бывает. Может, это его фазенда и он тут в летнее время вроде как на курорте. От детей-внуков нет покоя, бабка, старая язва, до печенок достала… Вон, сам великий Лев Толстой сбежал в весьма преклонном возрасте от семейной «идиллии». Классический пример. Может, и Макарыч пошел по его стопам.

Старик вернулся с куском проволоки, которая идеально подошла в качестве отмычки. Вскоре «браслеты» валялись на земле, а я ел уху да нахваливал.

Она и впрямь была потрясающе вкусной. Такой я еще не едал. Наверное, у старика был какой-то кулинарный секрет. Я не удержался и спросил.

Макарыч рассмеялся и ответил:

— А есть, есть… Я, мил-человек, в разных травках-корешках разумею. Очень они пользительные для организма. Собираю, сушу… Для себя, не на продажу. Вот и в уху кой-чего добавил. А еще есть у меня напиток знатный. Отведай, Алексеюшка.

Он подал мне небольшой кувшинчик.

— Пей прямо из него, — сказал старик, заметив, что я ищу глазами кружку.

Я немного поколебался, — кто знает, что в этом кувшинчике, вдруг какое нехорошее зелье? — но затем плюнул на свои опасения (чему быть, того не миновать) и приложился не по-детски. Напиток был прохладным, словно из холодильника, ароматным и немного хмельным. Когда я наконец оторвался от кувшинчика, мир показался мне удивительно светлым и прекрасным. Неужели я так быстро захмелел?

Насытившись, я поблагодарил старика и поднялся с намерением следовать дальше.

— А ты погодь, сынок, погодь… — Макарыч смотрел на меня с каким-то странным выражением на морщинистом, сильно загорелом лице. — Тебе в мир спешить не стоит.

Что он подразумевал под словом «мир»? Я уже намерился задать этот вопрос, но тут старик продолжил:

— Беда над тобой висит, ох беда. Тебе бы в пущу, в скит какой, затворником, да помолиться с полгода… гляди и отпустит. Ты, чай, крещеный?

Опять двадцать пять! — вспомнил я знахарку. Одна отправляла меня незнамо куда, а этот странный старик уже уточнил направление и смысл задачи.

— Крещеный я, крещеный… В православной вере. Но кто бы мне сказал, в чем заключается эта беда?! — спросил я резко.

— А никто тебе этого не скажет, — ответил Макарыч. — Потому как зло многолико и несть числа разной нечисти, которая не поддается никаким определениям. Только сам человек может узнать, узреть ее личину. Правда, иногда это бывает слишком поздно…

— Считайте, что вы утешили меня, — сказал я грубо. — Меня это радует, но не очень. Кто бы мне помог в моей беде. Хотя, если честно, никакой такой беды я не чувствую. Живу как прежде. Правда, кое-какие события мне не по нутру, да что поделаешь, жизнь есть жизнь, в ней всякое бывает.

— Ну, как знаешь. Вольному — воля.

Неожиданно я почувствовал, что меня начало клонить ко сну. Наверное, сказались переживания. Фигура старика стала расплываться, я принялся тереть глаза, которые слипались помимо моей воли, но сонная истома оказалась сильнее. Я пробормотал:

— Я немного подремлю… Но прежде скажите…

Мне хотелось спросить старика, кто он и что тут делает, но сон начал наваливаться на меня, будто мягкая пуховая перина, и я уснул на полуслове…

Пробуждение мое было похоже на выход из комы. Казалось, что по мне проехался каток асфальтоукладчика. К моей радости, кости были целы, но остальные части тела напоминали желе. Я еле оторвал тяжелую голову от земли и сел. Вокруг меня высился лес, порхали какие-то птички, любопытная ящерица даже осмелилась забраться на мою штанину… но где же шалаш?!

Небольшая поляна была пуста. О костре напоминало лишь серое пятно посреди нее, но когда я наконец поднялся — кряхтя и постанывая, словно столетний дед, — и присмотрелся к пеплу, то сразу определил, что костер здесь разжигали давно, примерно месяц назад.

Неужто мне все приснилось?! Я шел, затем присел отдохнуть и уснул. Вполне возможно. Эта картина мне знакома. Так почти всегда бывало со мной после опасного поиска или рукопашного боя. Когда остальные ребята, возбужденные до предела, обменивались своими впечатлениями, я отходил в сторонку, садился и мгновенно засыпал. Сон мой был короток — от силы пятнадцать — двадцать минут, — но после этого я мог еще сутки скакать, как горный козел, по горам, не ощущая усталости.

Ладно, все это хорошо и где-то понятно. Но что мне делать с «браслетами»? Они ведь так и остались на руках, в отличие от той картины, что я увидел во сне. И пить мне по-прежнему хотелось со страшной силой. Язык во рту стал похож на рашпиль и царапал нёбо. К реке! Нужно идти к реке. Она где-то недалеко.

Я уже сделал шаг по направлению к тропинке, уводившей в заросли, и застыл словно вкопанный. Возле костра лежала проволока! Очень знакомая проволока, как раз подходящая для отмычки. Я поднял ее и глазам своим не поверил: это была та самая, которую явившийся мне в сновидении (в сновидении ли?) старик принес из шалаша! У нее даже кончик был загнут, и это сделал я, своими руками.

Вконец замороченный, я снял наручники, постоял немного возле кострища, пытаясь привести в надлежащий порядок ералаш мыслей, но мне это так и не удалось. Отчаявшись что-либо понять, я решительно махнул рукой и быстро пошел по тропе — туда, где струилась живительная влага, так нужная моему организму и, главное, башке, совсем отупевшей от пережитого. Она была словно перегретый паровой котел и срочно нуждалась в охлаждении.

Глава 10

Майор Завенягин

Как хорошо оказаться дома! Едва за тобой закрывается входная дверь, как сразу минимум половина проблем остается за порогом. Квартира (или дом), особенно обжитая, — это крепость человека. Кажется, что множество крохотных созданий — домовых или кого там еще — моментально включается в работу, очищая твои легкие от дыма, извергаемого заводскими трубами, пыли и выхлопных газов, а голову от дурных мыслей. Ты сразу становишься расслабленным, немного разболтанным и превращаешься из трудоголика в сибарита.

Чашка хорошего кофе или чая, бутерброд с чем-нибудь, наконец, сигарета и мягкое удобное кресло располагают к отдыху и размышлениям, которые ни в коей мере не касаются твоих служебных обязанностей. Человек вмиг становится мечтателем, даже фантастом, рисующим в своем воображении картины, одна фантасмагоричнее другой. Вся серая обыденность осталась за стенами квартиры, все напасти кажутся мизерными, мелкими, не стоящими особого внимания, а тем более переживаний.

Я сидел в кресле, пил кофе и смолил сигарету. Перед этим я принял душ, смазал йодом царапины и сжевал добрый кус колбасы без хлеба — увы, в доме не оказалось даже сухаря. Что поделаешь, холостяцкая жизнь предполагает некоторые неудобства…

Однако мысли у меня были совсем не мажорные. Конечно, оказавшись в четырех стенах своей квартиры, я почувствовал огромное облегчение. Мне и впрямь, как улитке, требовалось забраться в свой домик, чтобы немного успокоиться и почувствовать себя в безопасности, а также проанализировать ситуацию.

Все выходило на то, что сегодня мне мылились большие неприятности, которые могли закончиться весьма печально. Но кому я мог понадобиться? Зачем меня похитили? Впрочем, понятно зачем — чтобы поспрашивать. С пристрастием. Ну-ка, признавайся, Алексей Богданов, что тебе известно… А ни хрена мне не известно!

И ежу понятно, что все мои, с позволения сказать, приключения происходят от Африкана. Может, кто-то не согласен с тем, что он отписал мне квартиру и немалые денежки? Так ведь это могли сказать прямым текстом. К чему ковбойские штучки с умыканием, которые поставили меня перед сложным выбором: идти в милицию и признаваться, что это я виноват в аварии «линкольна», сгоревшего на дне оврага, или затихариться и ждать дальнейшего развития событий.

Естественно, как любой нормальный человек, я выбрал второй вариант. Не хватало еще, чтобы меня обвинили в убийстве трех «невинных агнцев». Тогда точно хана. Даже если меня оправдают, судебная бодяга растянется минимум на год. И еще не факт, что я буду дожидаться приговора суда на свободе. А мне почему-то очень не хотелось тереть свои бока на замызганной койке в СИЗО.

Тут я вспомнил Завенягина. У меня не было сомнений в том, что он продолжит копать под меня. Если он такой правильный, как о нем отзывалось его начальство и отец, то моя фигура ну никак не могла быть пешкой в шахматной партии, которую разыгрывал его величество Случай, и майор просто не имел морального права оставить меня за кадром…

Звонок от входной двери меня совершенно не удивил. Я точно знал, кто стоит на лестничной площадке — майор Завенягин. Это знание не было наитием. Есть одно хорошее правило: не вспоминай то, чего опасаешься, что не хочешь знать и видеть, иначе оно тут же явится к тебе на рандеву.

Я распахнул дверь и сказал: