Вольер - Алла Дымовская

Вилла «Монада»

Сначала он и помыслить не смел, что это дом. Ему показалось – перед отступившей назад березовой рощей выросло некое невообразимое сочетание из синюшно светящихся камней, опутанных густо вьющимся плющом‑ползунком, а у подножия бархатной рекой расплескались волнообразные мхи, отливающие в лунном луче лиловыми и желтыми красками. Как будто плавно перетекающие один в другой холмы, сложенные в необыкновенные формы. Если бы Тим ведал о таком понятии, как «совершенная гармония», он бы, безусловно, употребил его применительно к представшему его взору сооружению. Он очень скоро понял, что это именно сооружение. Ведь дикая, не ухоженная природа, подобная заграничной равнине, не родит, пусть и прихотливо, но все же упорядоченных созданий из земли, камня и трав. А здесь во всем присутствовал порядок, нечто противоположное буйному и самовольному поднебесному миру, свободному от нарочной заботы, как если бы сооружение это тоже создал «железный дровосек», только куда более мудрый, ловкий и лукавый. И камень касался камня в нужных местах, то рассеивая, то усиливая глубокой тенью сгущающуюся голубизну, и плющ‑ползунок оплетал поверхность мерцающих камней слишком уж тщательным образом – не убавить, не прибавить, дозволь ему расти чуть вбок или на малую толику вниз, и все, пропадет красота. Что‑что, а красоту иных вещей Тим чувствовал, будто свое собственное тело. Он отчего‑то решил: тут все предназначено, чтобы молиться, может, Соборная площадь, иначе Соборный холм для загадочных обитателей здешних лесов и полей. И ждал, что Фавн вот‑вот возденет распростертые руки к черному небу или даже непосредственно к этим камням и мхам и воздаст хвалу Радетелям. Может, именно в таком месте Фавн и должен обращаться к ним с молитвой. Может, изначально он тоже из числа обитателей диких равнин, если, конечно, таковые вообще живут на свете.

Фавн, однако, никому молиться не стал. Он просто стоял и смотрел. При этом фыркал недовольно – в мягком, но достаточно ясном лунном сиянии было видно, как выпячивались и судорожно дергались его синеватые губы. Будто он думал о чем‑то важном, хотел вспомнить, но получалось это с большим трудом. Тим не мешал, все равно он не знал, что делать дальше. Хвалу Радетелям возносить в одиночку ему не хотелось, да и не за что пока было. Разглядывал, потихоньку и словно украдкой, причудливо‑узорный переплет на камнях, и воображение уже рисовало ему то распластавшую крылья небесную птицу, то скользящую по речной волне шуструю рыбку, то мохнатую кляксу‑облако. И плющ был уже не плющ, и мхи не мхи, а нечто, имеющее отношение к миру иному, не существующему нигде более, как в его усталой голове.

– Пойдем со мной. Я впереди, ты следом, – сухим и колким голосом сказал ему Фавн, прервав сказочное очарование сумеречной череды образов.

– Хорошо, – согласился Тим, не спросив ни о чем. Наверное, Фавн закончил думать и вспоминать, и лучше его не трогать, иначе опять старик может впасть в остолбенелую спячку, а тогда личные дела Тима не продвинутся никуда. Не век же ему стоять и пялиться на картинки из мхов. Не за тем он шел, не за тем терпел несусветный страх, чтобы прохлаждаться по рощам и холмам. Красота, конечно, несказанная, но одной красотой умиротворен не будешь.

Неожиданность случилась в том, что Фавн пошел отнюдь не прочь от голубеющих на краю рощи камней, а, напротив, прямо к ним. Прямо на них, так оно вернее, – сказал про себя Тим и отчего‑то испугался. Беды в тех камнях не таилось вроде никакой, но все равно ему стало страшно. Потому что непонятно, зачем к ним идти? Стоят себе и стоят – это пока далеко, а подберись поближе, кто знает? Нет уж, за подмогу благодарствую, но довольно, кушали! Замедлил шаг. Вспомнил он и руку Лжерадетеля на своем плече, и мертвенный хлад, приключившийся от ее прикосновения. Хотя чего ему и терять‑то теперь? Через ВЫХОД он прошел, а как обратно попасть, да и пустят ли в то «обратно»? Как‑то все здесь не так. Очень нарочно, затейливо и обманчиво. «В этом мире все не то, чем поначалу кажется», – тут же вновь пришли на ум пророческие речи Фавна. А вдруг старик и прав? Будто бы он, Тим, сейчас во сне, и что снится ему, то и нужно проверять – явь или морок, или того и другого понемножку.

И вот когда подошли они к голубеющим во тьме холмам вплотную, когда уже – дотянись и коснись пальцами, если ты смел или безумен, вот тогда Тим и догадался сразу, будто резануло его. Это дом. Человеческий дом. И то постороннее в нем, что невиданной доселе формы. Все равно есть дверь – словно из цельного дерева вырезанная темная и теплая поверхность, как раз нужного размера. Стало быть, вершина тех холмов и будет крыша. А прозрачный камень, если думать и дальше по порядку, может быть, окна. Что дом от макушки до подножия человеческий, в том Тим нисколечко не усомнился. Зачем, к примеру, Радетелям крыша или проем входной, коли по небу они свободно парят и куда угодно в нем летают. И ни ливень им не страшен, ни град, потому что их обитель – превыше всех небес. Да разве почтут они за труд разогнать тучку дождевую или вьюгу снежную! Вот уж кому дом ни к чему. Тем паче с окнами, да с дверями, да еще мхами расцвеченный: неужто Радетели, ежели такие всемогущие, не захотят себе звезды с дальних небес собирать в украшение?

Фавн тем временем осторожно повернул здоровенную рукоять. Обычную дверную рукоять, что и в каждом поселковом домишке имеется. Разве непривычно искристого железа и вырезаны на ней узоры причудливые, будто бы фигура скалящегося в злобе зверя. Тим и в «Азбуке» такового не видывал. Хотя уж где‑где, а в ней на всякое сказочное зверье нагляделся. Помнил он и «льва рычащего», и как «слон пьет хоботом», но вот такой лютой шишковатой головы, утыканной колючками, с глубокими ноздрями и клыкастой пастью, из коей торчал собственный же хвост гада, нет, такого доселе он не видал.

– Фавн, а Фавн! – позвал он, едва тяжелая на вид, гладкая дверь начала приоткрываться. – Слышишь, старый, это чего? Или кто? – спросил он и указал на чудище, не выдержал все‑таки томления любопытства, хотя втайне изругал себя: ишь, нашел подходящее время, сейчас для досужих расспросов самый‑то раз!

Фавн замер на полдороге «отсюда‑туда», а дверь сама продолжала раскрываться, хотя и не держался уже старик за рукоять. Еще бы, решил, наверное, будто Тим с ума съехал, если лезет нынче с пустяками. Однако же не заругался, но и ответил не слишком‑то любезно: – Кто‑кто? Дракон‑уроборос! Ну? – последнее означало, мол, не задавай глупых вопросов. Или: легче тебе теперь от этого стало, что ли?

Не легче, это верно. Но от дальнейших расспросов Тим счел за лучшее воздержаться. Хотя не понял ничего, да и слово само толком не запомнил. Ракоброс какой‑то. Ну пусть. Только чего же он своим хвостищем давится? А Фавн уже вступил внутрь дома. Тим поспешил за ним. След в след, как велено. И черт с ним, с этим ракобросом. После разберется. Если будет на то отпущен срок.