Аркадий Бухов - Аркадий Сергеевич Бухов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет, что вы, что вы… Я очень благодарен…
— Я так, к слову…
Когда все расходились и толпились в передней, разыскивая калоши, Шванин вернулся с лестницы и, пожимая мне руку, предупредил:
— Вы его пальтецом прикройте, а то сверху еще чего, пожалуй… он нежный…
— О ком это вы так заботитесь? — с улыбкой спросила какая-то дама в капоре.
— Да вот галстучек ему подарил, а он человек молодой, неосторожный…
— А покажите-ка ваш знаменитый галстук… Ничего, милый… У вас есть вкус, Шванин…
— Ну еще бы… Четыре магазина… Три часа… Все приказчики…
Галстук я подарил швейцару. О Шванине почти забыл.
* * *
Встретил его только вчера. Шел по улице и думал, что в такую ночь ужасно тяжело быть одному. Бродить по улицам надоело, а дома была скука, темные обои и два книжных шкафа с намозолившими глаза корешками переплетов.
— Алексей Сергеич! Вы? Куда это?
Я оглянулся и увидел Шванина.
— Здравствуйте. Так брожу. Хмуро что-то на душе…
— Ай, бездомник, бездомник. В такую ночь домой бежать надо, к близким… Ночь-то какая…
— Да у меня никого нет. Дома тоскливо, одиноко… Приду — сейчас же спать лягу…
— Спать? Вы? Сегодня? Да я сейчас не знаю, что сделаю, если вы не пойдете ко мне…
— Ну что вы, право…
— Он еще думает, как бы обидеть человека… Да допущу ли я, чтобы человек один ходил здесь, когда… Извозчик, Спасская… Тридцать копеек…
Дома шванинская доброта, как вода у мельницы, пробила все плотины человеческой холодности и хлынула наружу неудержимым потоком.
— Ну, съешьте вот этот кусочек, — с дрожью в голосе говорил он, выковыривая какой-то ломтик ветчины, — ну, ради вашей молодости… Ну, я прошу…
Я ел во имя моей молодости, ради счастья шванинских детей, за грядущее счастье родины, пил кислый портвейн и затхлую мадеру за здоровье восемнадцати отсутствующих и незнакомых мне сослуживцев Шванина.
Только когда последний кусочек кулича беспомощно задержался в моей руке, не имея возможности протолкнуться через чем-то набитый рот, Шванин закидал меня сочувственными, соболезнующими вопросами.
— Скверная, говорите, комната? Холодная?
— Вода замерзает. Думаю сменить.
— И скучно одному?
— Бывает. Редко, а все-таки бывает…
— Как жалко… Такой молодой, и уже… И скверно возвращаться одному?
— Да, неважно… Ну-с, я пошел… Очень вам благода…
— Что? Уходить? И вы думаете, что в такую ночь я…
Через полчаса бесплодной борьбы с неиссякаемой добротой отзывчивого человека мне пришлось остаться ночевать у Шванина. Ночью он четыре раза осторожно заглядывал в отведенную мне комнату и шепотом справлялся:
— Спите?
— Нет, а что? В чем дело?
— Может, попить хотите, — так вот тут, на столике… Может, вам свет мешает?
— Не беспокойтесь, очень хорошо…
— Я все-таки прицеплю еще газетку к занавеске… Глаза молодые, они ночью темноту любят…
Когда я вернулся домой и стал переодеваться, в кармане пиджака что-то зашуршало. Я вскрыл конверт и изумленно вынул оттуда деньги.
«Не сердитесь, милый Алексей Сергеевич, — написал Шванин в маленькой сложенной записочке, — я сам был молод и знаю, что такое без денег праздник проводить. У меня эта четвертная, можно сказать, лишняя, а когда у вас будет, отдадите».
Я сконфуженно улыбнулся и переложил четвертную к пачке других бумажек, праздно лежавших у меня в бумажнике.
* * *
Доброта Шванина начала сказываться через четыре дня.
— Алло! Слушаю вас… Слушаю…
— Это вы, Алексей Сергеевич?
— Ах, Дмитрий Михайлович! Какими судьбами?
— Вы только не сердитесь, голубчик, но мне прямо даже обидно…
— В чем дело?
— Я даже не поверил сначала… Разве у вас такие скверные обстоятельства?
— У меня? Нет, кажется, ничего…
— Ну что там скрывать… Только почему вы не обращаетесь ко мне? Через несколько месяцев мы с вами, можно сказать, будем родственниками, я так рад, что я отдаю дочь за такого милого молодого человека, а вы идете сначала к чужим людям…
— Я, право же, ничего не понимаю…
— Мне Шванин звонил, говорил, что дал вам двадцать пять рублей и даже не назначил срока…
— Дмитрий Михайлович, поверьте…
— Да, я сам понимаю, дело молодое… В картишки продулись?
— Поверьте мне…
— Да вы не волнуйтесь… Мне только неприятно, что у меня в доме вы всегда говорите о хороших заработках, о свободных деньгах, а тут на самом деле…
— Я же не просил… Вы понимаете…
— Вы отдайте ему… Одолжите у меня и отдайте…
— Я очень вам благодарен, но мне не нужно ваших денег, кроме того…
— Я вам не навязываю, но мне просто неприятно… Вы извините меня, может быть, это мещанство, но что делать… Неприятно, что жених моей дочери ходит и занимает четвертные у каких-то…
— Я бы просил вас, если это возможно… Алло! Алло… Дмитрий Михайлович… Барышня! Что вы нас разъединяете? Что? Повесил трубку… Ага… Хорошо…
* * *
— Что же, вы подыскиваете комнату себе? Мне, конечно, все равно, если моей квартирой гнушаются, я так, как хозяйка спрашиваю… Билетик надо вывесить…
— С чего вы взяли, Мария Михайловна? Садитесь, пожалуйста…
— Ничего, я постою. Не я взяла, другие берут. Могли бы сами сказать, не через знакомых. Я не кусаюсь.
— Я же ничего не понимаю…
— Дай понимать тут нечего. Ваш же знакомый, господин Шванин… Прочитайте.
Она передала мне письмо, в котором Шванин образно и настойчиво укорял мою хозяйку в том, что она губит молодой организм своего квартиранта, не отапливая в достаточной мере комнат…
Дочитав, я скорбно посмотрел на хозяйку.
— Тут в соседнем доме комнатка хорошая есть, — уклончиво ответила она на мой взгляд.
— Тут недоразумение какое-то, — робко произнес я, — я ничего не говорил…
— Если у каждого жильца свое недоразумение будет, лучше уж так как-нибудь, — хмуро возразила она, — вы подумайте и скажите насчет билетика, когда вывесить можно. Не из-за удовольствия комнату сдаешь, чтобы потом сплетничали…
— Я просил бы вас…
— Нет уж, позвольте мне попросить вас… Мне это не нравится.
* * *
Верочку я встретил во время поисков комнаты.
— Ну как Расланова? — холодно спросила она меня, небрежно подав руку. — Томитесь по ней?
— При чем тут Расланова? — удивленно спросил я.
— Да так… Убитое настроение, муки одиночества, ночевка вне дома…
— Откуда вы знаете?.. Кто вам наболтал?..
— Совершенно незаинтересованный человек… Я слухов не собирала, а просто вчера встретила Шванина, он мне и рассказал… И о ваших жалобах на одиночество, и о вашей тоске и неудовлетворенности… Мне казалось бы, что человек, который собирается начинать жизнь с другим человеком, которого он называл любимым, не должен томиться из-за того, что какая-то артистка…
— И об артистке Шванин
