Биарриц-сюита - Бронислава Бродская

своей диссертацией 17 лет, став еще более нервной и раздражительной, чем была, и вымещая на муже и сыне все свои неприятности. Но, она диссертацию все-таки добила, защита была на носу, и Егор маме пригодился. Они даже подружились. Потом он принял решение учиться в школе бортпроводников, снял квартиру. И мать опять понесло, она бесновалась из-за никчемности сына. Опять орала, "что ей стыдно, что ее сын – уборщица, и за что ее бог наказал таким ублюдком… что лучше бы он сдох…", но Егор слышал ее крики все реже и реже.

Егор стал летать, наслаждаясь вожделенной холостяцкой свободой: выпивки, даровые гостиницы и казавшиеся "шикардосом" бассейны, дружки-бортпроводники, набеги на дешевые базары и лавочки, мелкая спекуляция, деньги, какие-то подруги, имена которых он не очень-то запоминал. Подруги были похожи: молодые, ухоженные, глуповатые кошки, никогда им не ценимые.

Поскольку мама говорила о девушках только плохо: они были хитрые, наглые, расчетливые, жадные…, то Егор в глубине души тоже стал их всех такими считать. Мама не захотела научить его быть джентльменом или хотя бы просто воспитанным мужиком. Егору ничего не стоило, проснувшись с перепою с какой-нибудь девицей, сказать ей, чтобы она ехала на работу на троллейбусе, что он "просто встать не может". Девушка недоуменно уходила, а Егор продолжал спать. Женщинам он не доверял, никогда. Поначалу он умел быть светским, обаятельным, шутил, угощал, дарил подарки, но когда он, подсознательно желая, иметь семью, начинал с девушкой жить, его хватало всего на несколько месяцев. Женщина ему быстро надоедала, и начинала безумно раздражать: она неграмотно говорила, делала идиотские ударения, некрасиво ела, была грязнуля, у нее были мерзкие духи, она не умела готовить, или подшить ему брюки, и вообще… он уже и сам не знал, что он мог в ней найти. Раздражение всегда выливалось в физическое отвращение. Егору хотелось, чтобы очередная подруга ушла и он опять остался один. Он расставался с ней без страданий, наоборот с облегчением.

Он просто не умел жить с женщинами, не понимал, что такое семья, не привык ни о ком, кроме себя, заботиться, не умел ничего терпеть, ничего прощать, ни в чем никому уступать. Женщины перед ним были в неоплатном долгу, а он перед ними – нет. Иногда он ходил с девушками в ЗАГС, но это не помогало. Через несколько месяцев приходилось туда возвращаться, чтобы развестись. Каждый раз, женившись и выпив по-этому поводу, познакомив жену с родителями, Егору казалось, что мать им будет довольна, что она полюбит его жену, что начав возиться с внуками, подобреет к нему, и он, наконец увидит, что любим. Но… ничего не получалось. Ни с женой, ни с детьми, ни с матерью.

Егор так погрузился в свои мысли, что даже не заметил, что влюбленные ребята ушли, и никто в темноте больше не целуется. Чужие поцелуи его не умиляли, наоборот, скорее расстраивали. Ему никого не хотелось целовать, в том числе и Лору. Ему ничего не надо было от женщин и это наводило на мрачные мысли. Егор поднялся со скамьи, и вышел наружу. Опять захотелось курить, да и пора было обедать. На углу площади толпились туристы. Оказалось, что речь идет о Музее Шоколада. Егор хотел купить билет, на с радостью обнаружил, что по выходным вход был бесплатным. Музей его утомил и ничего такого уж интересного он там не нашел. Читать про какао-бобы, которые использовали еще древние Майя, было лень. Егор вообще не любил музеи, не мог ничем заинтересоваться. Он зашел в какой-то ресторан, и уселся в тени платана на террасе. Заказал soupe aux crevettes и свинину в остром соусе Pays Basque, подумал и попросил принести ему местное вино "un demi". «Посижу здесь, отдохну. Пол-литра вина будет в самый раз», – подумал он. Люди вокруг ели салат "maison" из листьев и свежих овощей. «Тьфу, как кролики. Жрут свою капусту» – отметил Егор. Он никогда не ел свежих овощей, не любил, хотя теперь это было везде модно, даже в северной Москве. Официант принес много свежего хлеба и масла. Егор аккуратно размазал масло по ломтику батона и с удовольствием откусил. Настроение начало чуть исправляться. Он стал думать про деньги. Перевел примерную стоимость обеда в рубли, а потом в доллары. Он, собственно, чаще всего думал о деньгах. Деньги были его гордостью, печалью, заботой и ответственностью. Хотя Егор не так любил их тратить, как зарабатывать. Деньги были его жизненным драйвом…

Даже по московским понятиям, он не беден, хотя, смотря с кем сравнивать. Мать он похоронил, никаких ни перед кем обязательств у него не было. Последняя молодая подружка, с которой он ездил отдыхать на модные курорты, теперь ничего, кроме омерзения не вызывала. Как хорошо, что они давно расстались. Она была одновременно и глупая и хитрая. Мать его всегда от таких предостерегала. Ее уроки начали давать серьезные всходы: Егор начал сторониться людей, потому что люди все были злы и лживы.

До недавнего времени в его жизни не было женщин, удовольствий, книг, друзей… ничего, собственно не было, кроме денег, которые он не умел тратить. Пришло осознанное желание, что-то в жизни изменить. Так не могло дальше продолжаться… он это понимал, хотя и не верил по– настоящему, что сможет быть счастлив. Не верил уже давно. Он, по-сути, никогда и не понимал, что он ждет, что для него счастье?

А тут все так быстро получилось: Америка, Лора, будущий ребенок! Егор поел, покурил, опустошил свой графин. От вина его прямо "валило", захотелось вернуться в номер и лечь. Где был его отель? Егор запутался и пришлось спросить. Минут через двадцать он с облегчением развалился на широкой кровати. Глаза сами собой закрылись. Егор провалился в сон.

Лора

Лора проснулась довольно поздно. Она теперь никогда себя ни в чем не подстегивала: не хотелось вставать – лежала, хотелось есть ночью – ела, хотелось смотреть дурацкие сериалы – смотрела. Через пару дней вернется Егор, и Лорина полная свобода будет урезана. Ей придется все время помнить, что она не одна, что есть он. Это не всегда было легко. Лора посмотрела на часы, и попыталась представить, сколько времени в Европе, но не смогла… Что он там сейчас делает, у тети? Спит, гуляет, разговаривает? Неизвестно. Лора была просто не в состоянии сосредоточиться. Она встала, долго принимала душ, смотрела на себя в зеркало: да, вид был… прямо скажем. Бедра и без того широкие, раздались, грудь