Штрафники не кричали «Ура!» - Роман Кожухаров

Увлеченные процессом, штрафники не сразу уловили далекий гул. Он возник неожиданно. Тут же появилась взмыленная, залитая потом физиономия запыхавшегося унтера. Он, видимо, возвращался бегом.

— Герр унтер-офицер… ваши галеты и сардины!… — доложил Хаген.

— Самолеты! Самолеты!… Сейчас нас накроют… Рассредоточиться в поле и замереть. Пережидаем…

Гул уже вызрел до басового утробного рокота. Непонятно, откуда они приближались. Вначале Отто показалось, что со стороны русских — с востока. Потом гул словно переместился севернее. Наконец, он заполнил все небо. Такой густой, широкий и низкий рев могли создать несколько машин. Возможно, это два или три звена бомбардировщиков. К тому же их наверняка прикрывают истребители. Если батальон заметят в поле, от «пятисотых» действительно ничего не останется.

Этот звук, казалось, имеет свой вес — непомерный, будто свинцом наливающийся. Чем ближе он становился, тем сильнее он давил на мозги, на руки, на все тело. Как будто многотонную плиту опускало на тебя небо, синее и заполненное до краев этим, страшным как смерть, звуком.

Отто сделал усилие, чтобы приподнять голову и оглядеться. Ужас и страх застыли на лицах тех из новичков, кто оказался рядом с ним. Никто не находил в себе смелости посмотреть наверх. Да, унтер здорово их напугал.

Отто заметил черные точки. Они проступили в синеве небосклона на северо-западе. Странно. Они летели со стороны своих. Неужели это Люфтваффе? Или русские отбомбились и теперь возвращались домой.

Теперь уже можно было различить всю связку. В неровной цепи, по центру, — четыре бомбардировщика. Чуть позади, по бокам, — две пары истребителей. Они шли на достаточно низкой высоте прямо на батальон.

— Всем лежать! Никто не шевелится! — приказы командиров разносились над головами вжимавшихся в землю солдат и тут же захлебывались, придавленные ревом моторов.

VII

Отто все внимательнее вглядывался в их плоские силуэты. Черт побери, неужели он, бывший зенитчик, не отличит русские машины от немецких «юнкерсов»? Он уже издалека разглядел у четырех из шести машин торчащие шасси. Их нельзя было спутать ни с кем другим.

— Хаген, пригнись. Черт, не шевелиться…

— Герр командир, это наши… Наши «штуки»[3]…

— Какая разница, шайзе… — хрипел, уткнувшись в землю, унтер.

Они прошли прямо над распластанными по степи «пятисотыми». Четыре пузатых бомбовоза и две пары изящных и хищных «мессеров». Отто показалось, что он кишками ощущает, как гудят стальные моторы Люфтваффе. Самолеты пролетели, как на параде, удалившись на юго-восток.

— На нашу цель… Не иначе, будут готовить для нас почву…

Унтер-офицер Байер произнес это, глядя вслед удаляющимся машинам. Он отряхивался как ни в чем не бывало.

— Эй, третье отделение! Подымайте ваши задницы. Да поскорее. Сейчас же выступаем.

— Выходит, зря мы валялись брюхом в землю, — отозвался Генрих. Морщась и охая, он тем не менее поднялся на ноги одним из первых.

— Это же были свои, герр унтер-офицер… — не отставал он.

Унтер не стал на этот раз выказывать свои воспитательные навыки. Он ответил просто:

— Запомни, сынок, что на фронте ты ничего не делаешь зря, если ты делаешь это, чтобы сберечь свою гребаную, ни пфеннинга не стоящую жизнь. Запомнил? То-то же…

Байер ткнул рукой, сжимающей «шмайсер», вслед улетевшим самолетам.

— Они разбираться не будут… — процедил он. — Пройдут пару раз очередями, и уже не важно будет, свои пули тебя порвали на кусочки или чужие… Спроси вот его…

Он перевел свою указывающую руку на Отто.

— Спроси вот… испытуемого Хагена или Ульмана, чья артиллерия накрыла нас позапрошлой ночью. А?… Они расскажут тебе…

— Унтер-офицер Байер!…

Окрик застал унтера врасплох. Офицер вырос за его спиной словно из-под земли. Унтер повернулся на каблуках и вытянулся во фрунт.

— Я, герр лейтенант! — прокричал он, что есть мочи.

— Вы много рассуждаете о непозволительных вещах. А солдаты еще не готовы к маршу! Вы пойдете под трибунал!…

Отто даже не знал, как зовут этого худощавого лейтенанта с желчным лицом. Наверное, он прибыл с новой партией, для пополнения штаба батальона. Шинель была на нем новехонькая, точно только от портного. Но к ворсу уже прицепились ошметки пожухлой травы. Значит, тоже успел поваляться. Он орал на унтера, как на мальчишку. А тот только играл желваками, и глаза его сощуривались все уже.

— Что вы так на меня смотрите? Хотите дырку просверлить в моем лице? — еще больше нажимал лейтенант. — Может, вы хотите мне что-то возразить? Отвечайте, унтер-офицер, когда вас спрашивает старший по званию!…

— Никак нет, герр лейтенант… — унтер цедит каждое слово сквозь зубы. Кажется, еще секунда, и он взорвется. Попросту схватит лейтенанта за его тощее горло и будет душить, пока не сделает начатое. Но руки его по-прежнему остаются по швам. Лейтенант злорадно улыбается ему прямо в лицо.

— Я вам покажу, что такое железный закон дисциплины, унтер. Вы и ваше отделение будете находиться под моим неусыпным контролем. Вам ясно? Не слышу!…

— Так точно, герр лейтенант!

VIII

Команды строиться звонко разносились по степи в удалявшемся самолетном гуле. Неожиданно другой звук разорвал безоблачное осеннее небо. Далекий, но явственно слышный рев донесся оттуда, куда несколько минут назад ушли бомбардировщики вместе с «мессершмиттами». Похоже, что «юнкерсы» вышли на цель и принялись за работу.

Отто еще со времен службы в зенитных войсках хорошо усвоил, как ревут сирены пикирующего бомбардировщика. Они входили в оснащение «штуки». Сирену летчики включали после того, как, набрав положенную высоту, срывались в пике, выходя на намеченную цель.

Такую бомбежку Отто своими глазами видел в начале войны, на границе с Литвой. Они стремительно наступали. Их зенитный расчет вместе с взводом мотопехоты оторвался от полка. Они несколько часов блуждали по окрестным дорогам, заполненным беженцами. Попадались даже группки русских солдат. Они понуро брели прямо по дороге, как будто не понимая, что происходит вокруг. Они не обращали на русских внимания. Только Гельмут, его товарищ по зенитному расчету, пару раз принимался палить по русским, так, чтобы пули летели над головами. Он кричал: «Рус Иван, сдавайся!» Его стрельба и крики вызывали у остальных приступы хохота. Особенно они разошлись, когда Гельмут все же попал в одного русского.

Отто вдруг поймал себя на мысли, что он будто вспоминает эпизод не из своей, а из чьей-то чужой жизни. Да, тогда, летом сорок первого, им было очень весело… Они неожиданно выскочили на этот чертов железнодорожный переезд. Метрах в пятистах впереди — товарные составы, заполненные людьми, техникой. Казалось, ничто не сможет распутать это хаотическое нагромождение техники и вагонов. Но оно появилось. Оно превратило сотни мечущихся людей в остолбеневших от ужаса жертв. Сначала сирена. Как будто трубный глас архангела расколол небо, возвещая о конце света.

Действовало безотказно. Кровь стыла в жилах у тех, кому суждено было погибнуть спустя какие-то секунды. Еще бы, каково тебе будет, когда с неба на тебя валится многотонная махина, нафаршированная бомбами.

«Юнкерсы» не заставили себя ждать. Они буквально вывалились из брюха высоких туч, жуткие ангелы смерти. Вот о чем думал Вагнер, создавая свой «Полет валькирий»! Ужас был в том, с какой раскованностью и свободой эти ревущие создания падают носами вниз, выпустив свои хищные лапы. Особенно устрашающий вид придавали эти не заправленные внутрь шасси. Казалось, они хотят обрушиться на обреченных всей своей массой.

Но внезапно, почти у самой земли, метрах в пятистах над железнодорожным узлом, машины резко выравнивались. В какой-то миг они зависали в мертвой точке. Именно сейчас летчик отжимал кнопку сброса бомб. Самолет задирал нос, и, одновременно, сотни килограммов мертвого бомбового веса сыпались из-под крыльев и бомболюка. Опорожненная, облегченная машина набирала высоту, а снизу, будто вдогонку ей, из огня и дыма летели кверху части человеческих тел, вагонных досок, искореженных шпал и колес.

Вслед за первой машиной тут же пикировала вторая, потом третья, четвертая… «Юнкерсы» работали над целью пятнадцать минут. За это время они полностью распутали транспортный узел, но на свой манер. Там, где толпились сотни людей, спустя четверть часа чернело выжженное пространство, мертвое месиво, в которое превратился железнодорожный переезд.

IX

— Теперь в этой чертовой степи мы точно не заблудимся… — оживленно сказал Ульман и кивнул Отто в сторону бомбежки. Батальон двигался как раз в этом направлении. Все заметно приободрились. Даже те, кто еле ковылял в хвосте колонны, подтянулись. Командование расщедрилось и решило оказать «пятисотым» поддержку с воздуха.