Подвал. 24 года в сексуальном рабстве - Аллан Холл

свете. Музыка, пульсируя, отдается в стенах. Это избитый фасад, скрывающий бордель: розовые лампочки в пластиковых абажурах мерцают по всей длине устеленной розовым ковром лестницы, а наверху розовые коридоры ведут в розовые спальни. Только гостиная, где завсегдатаи выбирают себе партнерш, не вписывается в эту цветовую гамму, она выдержана в коричневых и бежевых тонах, с софой в стиле семидесятых, под двумя «произведениями искусства»: лишенной головы обнаженной женской статуей и литографией с изображением воина племени апачей. Наверху — место, где принужденная игривость и жизнерадостность входят в распорядок дня. Обитательницы виллы угождают мужчинам, которые пока остались без партнерши, или тем, кто хочет «перчика», — например, обслуживают ночной мальчишник, каждый участник которого настаивает, что «еще чуть-чуть» и он покажет всем свою мужскую силу, бахвалится своей дутой репутацией и готов потратить отпущенные ему карманные деньги на секс.

Атмосфера натянутого веселья вскружила голову и Йозефу Фритцлю. Поскольку секс с Розмари давно прекратился, а его либидо ни в коей мере не утихало, вилла «Остенде» была одним из многих местечек, где он удовлетворял свои потребности. Элизабет страдала в своей камере, но в мире над ней происходили революции в общественных нравах — сексуальные и наркотические. Проституция в Австрии легализована, и у виллы «Остенде» есть свой веб-сайт, в местных газетах размещается реклама; местная публика мужского пола устраивает здесь распутные вечеринки. Отец Элизабет, не способный удовлетворить свое желание ею одной, заказывал в аптеках он-лайн в больших количествах «виагру» и другие возбудители специально для вечеров, когда отправлялся на виллу «Остенде». Поднимая коктейль из возбудителей, смешанных с энергетическими напитками вроде «Ред Булл», он говорил друзьям: «После такого этим делом можно часами заниматься».

Сексуальное насилие встречается во всех странах, и исследования указывают на его виды и классовые границы. Фритцль наслаждался домогательствами с того дня, когда впервые нашел противоположный пол привлекательным. Он обладал преувеличенным чувством собственной мужественности, склонялся к анонимным сексуальным взаимоотношениям, противоположным тем, которые основаны на эмоциональных узах, и число сексуальных связей считал почетным знаком отличия. Фритцль никогда не видел в женщине партнера, к которому можно относиться с уважением; скорее они представлялись ему врагами, подлежащими завоеванию и уничтожению. Ирония судьбы, возможно, заключалась в выборе комнаты — любимой комнаты Фритцля в «Остенде». Во время проводимых там ночей, в пошитых на заказ костюмах, с ног до головы облившись одеколоном, тщательно уложив остатки волос, в начищенных до яркого блеска ботинках, он просто менял одно подземелье на другое.

В подвале клуба, дабы ублажить клиентов, склонных к экзотике, была расположена камера с решетками и железной дверью, известная завсегдатаям как «секс-склеп». Для Фритцля она стала вторым домом.

Одна из тружениц секса, его любимица, рассказывала о том, какое наслаждение он получал, привязывая ее к самодельному кресту, сковывая руки и ноги наручниками. «Зови меня Учителем! — командовал он, изо всех сил ударяя ее по почкам, хлеща по лицу и ягодицам. — Я тебе покажу, как меня уважать, сука!»

«Он смотрел на меня в упор своим леденящим взглядом», — рассказывает женщина, которой уже за тридцать. При хорошем освещении, в гриме, она могла бы напомнить дочь Фритцля Элизабет. Называя себя Лола, она говорила, что приехала сюда из Граца, где прошло ее детство и где она ступила на путь проституции, чтобы поддерживать себя и свою единственную дочь. «Он заказывал меня много раз и был просто в исступлении от восторга. Он выбирал меня, потому что говорил, что ему нравятся молодые, пышные — но не жирные — девушки, которые рады отдаваться ему. Он всегда велел называть себя „учителем“ и не позволял заговаривать с ним, пока сам не начнет. Если от меня требовалось что-то сказать, я должна была начинать каждую фразу со слова „повелитель“ и заканчивать „повелитель, мой повелитель“. Он настаивал, чтобы я надевала черные туфли на высоком каблуке и кроме них только желтоватые нейлоновые чулки — никакого другого цвета. Еще я должна была пользоваться ярко-красной помадой, чтобы, по его словам, „выглядеть как настоящая шлюха“, и он никогда не позволял мне снимать трусики: просто сдвигал их в сторону. Все это время он тяжело дышал и выпучивал глаза. Он был ужасен. Но мне нужны были деньги — да кому они не нужны! И хотя отсос стоил 150 евро, мы могли выжать из него вдвое больше за дополнительные услуги.

Он платил, чтобы заниматься сексом в темнице, которую я терпеть не могла. Камера была темная, зловещая и сырая, но ему там больше всего нравилось. Обычно он брал меня сзади, награждал шлепками, называл „шлюхой“ или „сучкой“, получал удовлетворение и уходил, не сказав ни слова. При мысли о том, что он держал свою дочь и детей под землей всего в нескольких километрах отсюда и так же измывался над ними, мне теперь становится дурно. Я даже не знала, как его зовут. Мы с девочками называли его просто „Дракула“, потому что он часто одевался в черное и вид у него был, знаете, такой злой. Как-то я спросила его о семье, на что он ответил: „Я бессемейный“. Я думала, что он просто одинокий человек, но теперь-то я знаю, что он настоящий зверь. И место ему — в аду».

Многие годы Фритцль был завсегдатаем «Остенде» и местечек вроде подобной виллы. Он зачастил в бордели в семидесятые. Его аппетит возрос в восьмидесятые и девяностые. Фритцль поддерживал темп за счет возбудителей, которые заказывал он-лайн. С приближением нового тысячелетия склонность экстравагантного клиента причинять боль заставила проституток избегать его.

При воспоминании о Фритцле бармен Кристоф Флюгель вздрагивает. Он работал в «Остенде» шесть лет, многого навидался и многое хотел бы позабыть. Однако позабыть Фритцля ему не удалось. «Ему нравилось делать больно, и он хотел, чтобы некоторые девушки изображали мертвое тело. Он был жестоким и повелительным. Все девушки так и сказали: „С этим парнем мы больше никогда не пойдем“. Редкий случай в этом бизнесе. Девяносто пять процентов гостей обычно совершенно нормальные, три процента слегка „со сдвигом“. Фритцль принадлежал к двум последним процентам крайних извращенцев. Приходил регулярно. Так же как и его причудливые сексуальные вкусы, никогда не забуду его прижимистость. Если он заказывал напитки на девяносто семь евро, а платил сотенной купюрой, то всегда спрашивал три евро сдачи.

В баре он был полновластным хозяином. Ему нравилось разыгрывать перед служащими важную шишку, вечно он подсказывал, что делать да как. Если ему нравилась девушка, он заказывал для нее шампанское, но очень скоро стал вести себя как учитель с детишками, командуя: „Сядь