Биография любви. Леонид Филатов - Нина Шацкая

— Нюсенька, да все нормально, только сними ты эту безобразную маску со стены, — выброси!

Решили выбросить немедленно. Встав ногами на кровать и протянув к ней руку, я почувствовала страх: она мне угрожала. Со словами «Лёська, мне страшно», — быстро про себя произнесла молитву, отяжелевшей от ужаса рукой сорвала ее со стены. Подбежав к окну, постаралась забросить ее подальше… Она валялась на тротуаре, все еще страшная, без одного рога. Как ни странно, в доме задышалось легче.

У наших друзей в квартире висела похожая маска, но она, очевидно, была с добрыми намерениями, не влезала в человеческие взаимоотношения, — поэтому гостит у них до сих пор.

Отыграв спектакль «Мастер и Маргарита», я пригласила в гости Веру, молодую женщину, которая каждый раз для этого спектакля приводила дога «играть» сцену с Понтием Пилатом.

Мы — дома. Говорим о театре, о коллегах. Где-то к концу посиделок она просит меня встать у окна на фоне штор, во что-то всматривается, потом заявляет, что кто-то наводит на нас с Лёней порчу, и этот кто-то мне знаком. Вера уходит, а меня вдруг потянуло проверить входную дверь снаружи. Открываю ее, внимательно оглядываю и обнаруживаю девять хорошо замаскированных булавок. Конечно, звонок — другу и, конечно, зло вернется к отправителю. Кстати, за день или за два до этого эпизода поздно вечером я слышала шорох возле нашей двери и звуки убегающих ног.

Такие же булавки, только не девять, а две, я нашла в своем купальнике. Много лет я ходила в бассейн «Москва», а в тот день со мной плавали девочки из нашего театра, — Груднева и Сидоренко, обе Татьяны и обе — близкие подруги Лёниной «бывшей». Не хочу брать греха на душу, подозревая их: со свечкой не стояла, но догадаться, откуда могла исходить угроза (зло), было несложно.

Глава 4 Отношение к сыну

Именно он был для Дениса настоящим отцом…

Особенно трогательным, удивительным было отношение его к сыну — не родному по крови, но которого любил как родного. Он называл Дениса своим сыном, а Денис его с гордостью — отцом. С мужем я развелась в 1979 году, когда Денис учился в третьем классе, и вплоть до армии, все эти годы его, Золотухина В., как бы не существовало, не было даже телефонных звонков: тогда его маленький ребенок не интересовал. Только Лёня — нет-нет, да и напомнит: «Тебе не стыдно, Денис? Позвони отцу!» Но Денис, отвыкший от отца, мог и не позвонить. А перед тем, как получить паспорт, что-то провернув в голове, он просит Лёню его усыновить и поменять свою фамилию Золотухин на Ленину фамилию — Филатов. И я знаю, что Лёня с радостью бы усыновил Дениса, но посчитал это неправильным, несправедливым по отношению к родному отцу, о чем он мягко, чтобы не обидеть, постарался ему объяснить: «Денечка, это нехорошо, — я бы тебя усыновил, но ты же первый, когда вырастешь, не простишь мне этого поступка, что я вовремя тебя не остановил, тем более что отец тебе ничего дурного не сделал». «Но и хорошего — тоже», — подумала я. Тема была закрыта, больше к ней сын не возвращался. То, что Лёня мог большую часть своего времени отдавать воспитанию Дениса, — это вообще особый разговор. Даже когда у нас дома собирались друзья, он мог через какое-то время встать из-за стола и уйти к нему часа на два, на три, в течение которых много рассказывал про жизнь и учил всему тому, что могло ему пригодиться в жизни. Иногда, имея незрелую точку зрения, Денис вступал с ним в спор, который много раз кончался бурной сценой. Он настаивал на своем, не понимая Лёниных точных аргументов, оглушенный азартом спора. У Лёни подскакивало давление, но Денис, видя это, все не успокаивался, продолжая спорить, шум, крик, я набрасывалась на Дениса, обвиняя его в нечуткости, устыжая и обращая внимание на Лёнино нездоровье, а доведенный до крайности Лёня коротко обрывал спор: «Пошел вон!» Но даже оставаясь один, он продолжал спор с выгнанным Денькой, губы его, — я видела, — шевелились, очевидно, придумывая все новые и новые убедительные аргументы. А я носилась от одного к другому, говоря одному, что «он же ребенок еще, многое не понимает, — зачем ты так…», другому, что у него «самый лучший в мире отец, который любит его, но он нездоров, и его нужно жалеть и понимать…» и т. д. и т. п. Через какие-нибудь 10–15 минут, — здесь было два варианта, — либо Денис приходил к Лёне с извинениями, либо Лёня уходил к нему в комнату, и я слышала их мирную беседу, все успокаивались, и снова все были счастливы.

Благодаря усилиям Лёни Денис полюбил читать, читал по Лениной программе, запоем и, кажется, знал всю русскую литературу и даже каждого писателя и поэта — по имени и отчеству.

— Имя-отчество Гаршина? — спрашивал Лёня.

— Всеволод Михайлович, — отвечал Денис.

— Панаева?

— Иван Иванович.

— Слепцова?

— Василий Алексеевич.

— Вересаева?

— Смидович Викентий Викентиевич и т. д.

А когда Лёня узнал, что Дениса его родной отец устроил в армию в химические войска, которых в первую очередь посылают туда, где происходит подобное Чернобылю, он пришел в такой ужас, что не мог успокоиться до тех пор, пока Дениса не перевел в другую часть. Чтобы как-то задобрить армейское начальство, Лёня, зная даже, что вечером у него концерт, утром садился в машину, три часа трясся по жутким дорогам, чтобы приехать к Денису и поговорить с его командирами. Я была рядом. Приехав, мы кормили его до отвала, — он ел с жадностью все подряд: фрукты, ягоды, мясо, курицу, шоколад и много-много всего разного, которое все, естественно, не съедалось, и потом он все это нес своим ребятам. Смотреть тогда на него без слез было невозможно: худой, метр девяносто четыре и тонкая-претонкая длинная шейка-ниточка. Гася внутренние рыдания, мы прощались, крепко обнимались, целовались и опять прыгали в машину, потому что уже опаздывали на концерт. А дорога — длинная, а наш душевный непокой — еще на долгое время служения Дениса в армии. И мне странно, когда я читаю в дневниках Валерия, что я сошла с ума, называя Дениса сыном Лёни или, наоборот, Лёню — его отцом. А кто же он? Дядька ему чужой, что ли? Именно он был для Дениса настоящим отцом и достойным ему примером для подражания. Сейчас у него перед глазами другой пример, но я очень надеюсь на его взрослость и на его понимание, каким должен быть настоящий мужчина.

Глава 5 Олечка

Для Лёниной любимицы — Олечки, когда она подрастет.

Боже мой, Лёнечка, как ты ее любил…

— «О! Сидись! Нитиво никому не сказаль, бабуле Клаве не сказаль — усоль!.. Спустилься на лифти и сидись на далеське, думаесь сто-то…» Так отчитывала «дедуську» Лёню его любимица, двухгодовалая внучка Оленька. Мы были в гостях у Клавдии Николаевны, Лёниной мамы. Лёня почувствовал себя неважно и чуть раньше нас спустился вниз на улицу Попрощавшись с мамой, в ожидании лифта, я с наигранным негодованием обращаюсь к ней: «Оленька, ну что у нас за деда? — не попрощался с мамой, ничего ей не сказал и нас не подождал — ушел!» Она внимательно слушала и — я видела — мои слова отражались на ее лице по-детски забавным возмущением, которым она сразу же окатила Лёню, сидящего на улице на корточках. Дед корчит гримасу горькой обиды. Оля настораживается — не притворяется ли, понимает — вроде нет и с чувством жалости и прощения крепко обнимает его и, кряхтя, помогает ему подняться на ноги.