Орел-завоеватель - Саймон Скэрроу

— Хмм.

Стремление императора получить божественный статус всегда воспринималось Веспасианом как некий нонсенс. Ведь, не правда ли, весьма трудно поверить, что путем простого голосования римскому сенату дано превратить человека в бога. Тем более столь мало походящего на божество человека, как нынешний правитель Рима. В конце концов, боги отличаются от людей тем, что они бессмертны, а разве то, что Калигула объявил себя богом, помешало врагам убить его? Создавалось впечатление, что обожествление императора свидетельствует о его безумии и предшествует его убийству.

Веспасиан заглянул старшему трибуну в глаза.

— Послушай, Вителлий, идет война, и мы ведем тяжелую, опасную, затяжную кампанию. В таких обстоятельствах мне меньше всего нужен соглядатай, шпионящий за мной и моими людьми.

— А можешь ли ты представить себе лучшее время для ведения шпионской деятельности, командир? Когда мысли людей сосредоточены исключительно на сражении, они обычно меньше следят за своим языком. Что значительно упрощает мою задачу.

Веспасиан посмотрел на него с откровенным презрением.

— Порой мне делается совсем тошно от тебя и твоих высказываний, трибун.

— Понимаю, командир.

— Так вот, шпионь там или не шпионь, но если ты станешь мешать легиону выполнять свои задачи, если посмеешь встрять между ним и остальной римской армией, даю слово — я тебя убью, причем лично.

— Понятно, командир.

Ответ Вителлия прозвучал без всякого выражения, во всяком случае, Веспасиану ничего уловить в нем не удалось. Некоторое время легат и трибун молча, не шевелясь, смотрели один на другого. Потом Веспасиан откинулся в кресле.

— Я уверен, что мы поняли друг друга, Вителлий.

— О, так же как и я, командир. И потому, надеюсь, договоренность, достигнутая нами в отношении сведений о поведении твоей супруги и моей неудавшейся охоты за казной остается в силе.

Веспасиан, плотно сжав руки, кивнул.

— Да, пока ты сам ее соблюдаешь.

— Не беспокойся, командир. На данный момент твоя супруга в полной безопасности, каковая зиждется на моей молчаливости.

— Если предположить, что в том, что ты рассказал мне о ней, есть хоть крупица правды.

— Крупица правды? — улыбнулся Вителлий. — Я думаю, ты бы очень удивился, узнав, как далеко готова пойти Флавия для достижения своих политических целей. Гораздо дальше, чем позволительно жене человека, связывающего свою карьеру с честным служением императору.

— Это ты так говоришь, — медленно кивнул Веспасиан. — Но пока я не слышал от тебя ни единого доказательства прозвучавших обвинений. Ничто из сказанного тобой ни один суд не примет.

— Суд! — издал смешок Вителлий. — Как это странно. С чего ты вообще взял, что любые обвинения против Флавии или тебя самого будут переданы в суд? Тихое слово императора, и маленький отряд преторианцев нанесет тебе визит, после которого вы оба почему-то окажетесь мертвыми. Никакого обвинения в черной измене, а в сводке новостей даже поместят вполне хвалебный некролог. Нынче дела делаются именно так, пора к этому привыкать.

— Ничего, я привыкну. Так же как и тебе стоит свыкнуться с мыслью, что я всегда смогу довести до кого следует информацию о твоей — причем, заметь, реальной, а не какой-то вымышленной — измене.

— О командир, уж об этом-то я помню всегда. Именно по этой причине мы и ведем с тобой данную маленькую дискуссию. Склонен предположить, ты позаботился о том, чтобы со своей стороны надежно подстраховаться.

— Конечно, — солгал Веспасиан. — Я отправил подробное письмо в Рим моему юристу с указанием хранить его до тех пор, пока я не затребую его обратно или не погибну. Какое бы из этих событий ни произошло первым, как только оно случится, письмо будет вскрыто и прочитано перед сенатом и императором. Надеюсь, тебе вполне ясно, что, с судом или без суда, но переживешь ты меня на очень короткое время. Тебе придется последовать за мной так скоро, что у нас будет шанс переправиться через Стикс в одной лодке.

— Я бы счел это за честь, командир. — Вителлий позволил себе усмехнуться. — Но ты, надеюсь, согласен, что в подобном развитии событий мы оба совсем не заинтересованы?

— Согласен.

— Тогда и говорить больше не о чем, командир.

— Не о чем.

— Я могу идти?

Веспасиан помедлил с момент и покачал головой.

— Не совсем, трибун. Прежде чем уйдешь, ответь на один мой вопрос.

— Слушаю, командир.

— Что ты… что тебе известно об «освободителях»?

Вителлий поднял бровь в нескрываемом удивлении. Он поджал губы и лишь после некоторого замешательства произнес:

— Похоже, это тоже связано с твоими семейными неурядицами?

Веспасиан не только не стал удовлетворять любопытство трибуна, но и досаду на прозвучавший в словах собеседника намек попытался не выказать.

— Я так и думал, — кивнул Вителлий. — «Освободители». Это словцо все чаще и чаще звучит в последние месяцы. Ну-ну, командир, наша Флавия еще более темная лошадка, чем можно было предположить. Тебе нужно приглядывать за ней в оба, пока она не натворила таких дел, что ее станет проклинать весь твой род.

— Значит, тебе о них что-то известно?

— Скажем так, кое-что, — уклончиво ответил трибун. — И лишь по слухам. «Освободители» — это некая тайная организация, поставившая своей целью свержение императорской власти и восстановление республиканской формы правления. Предполагается, что эта организация существует еще со времен Августа и что ее члены достаточно тщеславны, раз уж посмели назвать свое общество точно так же, как именовали себя убийцы Юлия Цезаря.

— Слухи? — задумался Веспасиан. — И это все?

— По нашим временам этого достаточно, чтобы полетели головы. Люди Нарцисса обшаривают и Рим, и провинции в поисках хоть каких-нибудь выходов на это тайное общество. Толкуют, будто уцелевшие участники заговора Скрибония имеют связи с «освободителями». Интересно, сколь многое знает о них твоя жена. Представляю себе, как захотел бы Нарцисс допросить ее, появись у него такая возможность.

Веспасиан не стал реагировать на эту плохо завуалированную угрозу, все равно ведь ни один из них не может сейчас ничего выиграть, подставив другого. Он сосредоточился на мыслях о Флавии и о ее возможной связи с заговором, берущим начало в достаточно давнем прошлом. Из того, что он знал о Нарциссе, глава императорской канцелярии был человеком жестоким, неотступно упорным в преследовании врагов императора и совершенно безжалостным. Не приходилось сомневаться в том, что, сколько бы времени ни занял процесс сыска, сколько бы подозреваемых ни умерло под пытками, заговор будет раскрыт, а его участники тихо устранены.