Дар - Даниэла Стил

— Ты сказала ему?

— Да. Он сказал, что хочет жениться на своей подружке и что она с ума сойдет, если узнает. Мне не хотелось портить ему жизнь… да и себе самой тоже. Я даже родителям не стала говорить, кто отец ребенка, потому что папа заставил бы его жениться на мне, а я не хочу выходить замуж за человека, который меня совсем не любит. Мне только шестнадцать, и моя жизнь была бы кончена. С другой стороны, — продолжила Мэрибет с унылым вздохом, — она и так кончена. Это был не самый лучший поступок, прямо скажем.

— А что сказали твои родители? — спросил Томми, ошеломленный ее рассказом, бесчувственностью Пола и тем, что она так решительно и мужественно вела себя в такой трудной ситуации.

— Папа велел мне убраться из дома. Он отвез меня в монастырь Сестер Милосердия, и я должна была там оставаться до самых родов.

Но я поняла, что долго там не выдержу. Уже через несколько недель я почувствовала, что лучше умереть, и тогда я села на автобус и приехала сюда. У меня был билет до Чикаго, потому что я рассчитывала найти там работу, но здесь мы остановились пообедать, и я увидела объявление в окне «Джимми Ди», что им требуются официантки. Меня приняли на работу, я забрала чемодан из автобуса, и все.

Она выглядела очень ранимой, такой юной и такой красивой. При взгляде на нее Томми переполняли нежность и восхищение.

— Папа говорит, что я могу вернуться домой после Рождества, то есть после родов. Тогда я снова пойду в школу, — сказала она слабым голосом, не в силах скрыть своего уныния.

— А что ты собираешься делать с ребенком? — спросил Томми, все еще пораженный тем, что с ней произошло.

— Отдам его… на усыновление. Я хочу найти хороших людей, которые бы его взяли.

Я сама не смогу его содержать. Мне только шестнадцать, и я не в состоянии вырастить ребенка… Мне нечего ему дать, и я не знаю, что с ним делать. Я хочу учиться в колледже, но если я оставлю ребенка, я буду связана навеки… и более того, я не смогу дать ему достойную жизнь. Надеюсь, что я найду семью, которая примет его с любовью. Монахини обещали мне подыскать приемных родителей, но для этого мне надо было бы туда вернуться…

А здесь я пока еще ничего не предпринимала.

Этот разговор давался Мэрибет нелегко, но в то же время приносил облегчение. Наконец-то она может не таиться и ничего не скрывать.

— А ты уверена, что не хочешь оставить его?

Он не мог представить себе, как можно отказаться от собственного ребенка. Даже для него, в его возрасте, это звучало ужасно.

— Не знаю.

Она почувствовала, как ребенок зашевелился внутри ее при этих словах, словно бы поднимая голос в свою защиту.

— Я просто не представляю себе, как смогу его растить. Родители не будут мне помогать.

Я не смогу зарабатывать, чтобы его прокормить… и это будет несправедливо по отношению к нему. И потом, я не хочу сейчас иметь ребенка. Это ужасно, правда?

Готовая снова заплакать, Мэрибет посмотрела на него в отчаянии. Ее признание в том, что она не хочет ребенка, было чудовищным, но это была правда. Она не любила Пола и не хотела растить его дитя и отвечать за чужую жизнь.

Она едва могла содержать себя, не говоря уже о маленьком ребенке. Ведь ей было только шестнадцать.

— Ну и дела, Мэрибет. Просто не знаешь, с какой стороны к этому подойти.

Томми придвинулся к ней ближе и снова обнял ее за плечи.

— Почему ты до сих пор молчала? Ты могла бы сказать мне.

— Да, конечно… — Она с вызовом посмотрела на него. — Привет, меня зовут Мэрибет, я случайно переспала с парнем, который женился на другой, и мои родители выгнали меня из дома, не пригласите ли вы меня пообедать?

Он рассмеялся, и Мэрибет тоже улыбнулась сквозь слезы, но уже через минуту ее вновь душили рыдания. Ужас, стыд и внезапное облегчение от того, что все раскрылось, смешались; она плакала в его объятиях, и силы ее, казалось, иссякали.

Томми нежно обнимал ее, переполняясь жалостью к ней и к ребенку.

— Когда он родится? — спросил он, когда Мэрибет немного успокоилась.

— В конце декабря.

Всего через четыре месяца. Они оба знали, как быстро пролетит это время.

— А здесь ты ходила к врачу?

— Я никого тут не знаю, — покачала головой Мэрибет. — Я не хотела никому говорить в ресторане, потому что Джимми может выгнать меня — зачем ему пузатая официантка?

Я наврала им, что мой муж погиб в Корее, поэтому никто особо не удивится, когда увидит мой живот.

— Здорово ты это придумала, — несколько удивленно сказал Томми, а потом неожиданно добавил:

— А ты его любила? Отца ребенка, я имею в виду?

Для него это имело большое значение, и он с облегчением вздохнул, когда Мэрибет отрицательно покачала головой.

— Я была польщена тем, что он обратил на меня внимание. Вот и все. Я просто совершила чудовищную глупость. По правде говоря, он вел себя по-свински. Его волновало только одно — чтобы его любимая Дебби об этом не узнала. Он советовал мне избавиться от ребенка. Я не знаю, как это делается, но думаю, что врач просто вырезает плод. Мне никто толком об этом не рассказал, но все говорят, что это очень опасно и дорого. Некоторые женщины даже умирают…

Томми смотрел на нее печальным взглядом. Ему тоже приходилось слышать кое-что об абортах, но о сути этой процедуры он знал не больше ее.

— Слава Богу, что ты этого не сделала.

— Почему?

Его слова удивили Мэрибет. Ему-то какая разница? Если бы она не была беременна, все было бы намного проще.

— Потому что я не думаю, что для тебя это было бы хорошо. Может быть, это будет… как Энни, в общем, наверное, так нужно, чтобы ты родила.

— Не знаю. Я много об этом думала. Я пыталась понять, почему это со мной произошло, но ничего не понимаю. Это просто жуткое невезение. С первого раза, ты только подумай!

Он неуверенно кивнул. Его познания в области секса были такими же отрывочными, как и у нее, может быть, даже еще в большей степени. И, в отличие от Мэрибет, он никогда этим не занимался.

Томми посмотрел на нее странным взглядом, и она поняла, что он безумно хочет спросить ее о чем-то важном.

— Что такое, Томми? Спрашивай о чем угодно, я отвечу…

Она чувствовала, что теперь они подружились навеки и между ними не должно быть никаких тайн. Томми теперь стал частью ее жизни — отныне и навсегда.

— А как это было? — наконец выдавил он, покраснев до корней волос и до смерти смущенный.

Но ее этот вопрос не ужаснул. Ее теперь вряд ли могло ужаснуть что бы то ни было.

Томми стал ей братом, лучшим другом или даже чем-то большим.

— Это было приятно?

— Нет. Для меня, во всяком случае, нет.

Для него, наверное, приятно. Но мне кажется, что все могло быть по-другому… я чувствовала нечто вроде головокружения. Знаешь, ты в эти минуты не способен думать, принимать правильные решения, искать смысл в своих поступках. Как будто въезжаешь в туннель в экспрессе. А может быть, это был джин… не знаю, но с любимым человеком это, наверное, просто потрясающе. Я не хочу это повторять.