Бох и Шельма (сборник) - Борис Акунин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выскользнул Яшка наружу, подполз на четвереньках к белой кибитке. Распластался на земле, навострил слух.
Ничего внутри не молились, а разговаривали, по-татарски. От первой же фразы Шельму кинуло в холод.
– …Желтоглазый хитер и ловок, однако далеко вперед видеть не способен, – говорил мурза.
Это же у меня глаза желтые, вздрогнул Яшка. С кем он про меня? Зачем? Почему? Что я такое рядом с превеликим мурзой? И где Бох, там иль нет?
Дальше пошло непонятное.
– …Он привык доверяться моему совету, и будет делать, как я скажу. Поэтому его надо поддерживать. Хромой – сам себе голова, ничьих советов не слушает, однако с ним мы договоримся. Он понимает выгоду и, если можно получить ее без войны, за меч не возьмется. Самый опасный для торговли Тешлек. Задирист, упрям и любит звон стали.
«Хромой» – похоже, самаркандский властитель Тимур, начал соображать Яшка. «Тешлек» – турецкая порода ухватистых псов, которые если во что вцепятся своими зубищами, нипочем не отпустят. Должно быть, речь о свирепом Тохтамыше, хане Синей Орды. Тогда «желтоглазый» – никакой не Яшка, а Мамай, боле некому.
И сразу полегчало.
Но в следующий миг Шельма опять дернулся.
– Тешлек – природный «князь войны», вроде английского Черного Принца, который наконец покинул землю и теперь горит в аду.
Сказано это было с отвращением – голосом Боха, и притом по-татарски!
– Мы поможем Желтоглазому заключить равноправный союз с Хромцом, – проговорил Шариф-мурза. – Вместе они раздавят Тешлека с двух сторон. И тогда всё получится, как ты хочешь. В Великой Степи установится прочный мир. Обещаю тебе это, чтоб мне не насмешить Аллаха. Но сначала, конечно, понадобится маленькая война. Нужно помочь моему Желтоглазому навести порядок в его русских владениях, иначе Хромец не захочет считать его ровней и не отдаст дочь. Ибо что это за правитель, который не может собрать дань с половины собственных земель? Московский эмир обнаглел, его придется проучить. Ничего. Желтоглазый собрал большое войско и сговорился с литовским ханом Ягайлой. Тому Москва тоже, как кость в горле. Война будет недолгой.
Бох со вздохом молвил:
– Не люблю я войн, но эта в самом деле неизбежна. А всё, что неизбежно, является благом. Даже если это война. Ты видел силу моих бомбаст. Они могут стрелять и большими железными ядрами, которые проломят стены московской цитадели. Без моих пушек твой Желтоглазый каменную крепость не возьмет.
– С пушками ясно. – Мурза хлюпнул – видно, отпил кумыса или еще чего. – А теперь скажи, чтоб мне не насмешить Аллаха, привез ли ты новые зеленые стекла, как я просил? С тех пор, как старые разбились, я вынужден ходить, как дурень, с зеленой тряпкой на лице. Через шелк мало что видно, но очень уж глаза болят от яркого света. Правда, мне теперь ни на что не хочется смотреть. Я всё на свете уже видел.
– Ты состарился, Шариф, – добродушно заметил купец. – А мне по-прежнему всё интересно.
Мурза хихикнул.
– Помнится, ты говорил, что стареть и умнеть – одно и то же. Значит, я стал умнее тебя, чтоб мне не насмешить Аллаха.
– Всё та же присказка. – Шлепок, будто ладонь хлопнула по плечу. – А если Аллах любит, когда его смешат?
Оба хохотнули. Что-то зашуршало, звякнуло.
– Держи, слепая курица. Вот тебе очки с зелеными стеклами, взамен старых. А вот еще одни.
– …Зачем они мне? В них прозрачные стекла.
– А ты надень.
Яшке стало невыносимо любопытно, что это они там рассматривают? Он осторожно приподнял нижний край шатра, пристроился подглядеть.
Приятели – а судя по беседе, Бох с мурзой были именно приятелями, причем старинными, – сидели друг напротив друга, у низкого столика со снедью. Татарин вертел в руках штуковину: причудливо изогнутая золотая проволока, и в нее вставлены два малых круглых стеклышка. Нацепил на нос, удивленно крякнул.
– Новинка, – сказал Бох. – Флорентийская.
– Давно я так ясно не видел! – вскричал Шариф-мурза. – Неужто и читать смогу?
Он взялся за витой шнур, что висел у него через плечо, и вытянул из-под мышки сверкающую золотом табличку. Прочел:
– «Силою Вечного Неба, покровительством Великого Могущества. Кто посмеет отнестись без благоговения к носителю сего знака, тот навлечет на себя гнев Гияс-ад-дин Мухаммед-Булак-хана и кару Всевышнего». Читаю, читаю, чтоб мне не насмешить Аллаха!
Это у него ханская пайцза, самого высшего ранга, понял Шельма. Перед такой все в Орде склоняются. Интересно. Но во стократ интереснее, конечно, было то, что они с Бохом друзья и что немец, хитрован, отлично знает татарский.
– Кстати о хане Мухаммед-Булаке. – Шариф отложил волшебные стекла. – Ты привез, что он заказал?
– Конечно. Безделица обошлась мне в сорок раз дороже, чем бомбасты. Но я рассчитываю выручить за нее втрое. Получилось очень красиво. Хочешь посмотреть?
– Если ему понравится – заплатит, сколько запросишь. А смотреть я не хочу, – равнодушно ответил татарин. – Видимая глазу красота меня больше не радует, чтоб мне не насмешить Аллаха… Помнишь, как мы с тобой в Иерусалиме были на диспуте ученых раввинов, и мудрый Аарон Бен-Эзра сказал: «Когда во мне иссякнет любопытство, я пойму, что пора умирать». Вот и мне, наверное, пора.
– А мудрый Исайя Бен-Акива ему ответил, – подхватил Бох: – «Ты забыл, что самое любопытное начнется после смерти»… Нет, по-еврейски это звучало лучше.
И они перешли на язык, не известный Шельме. Оба оживились, засмеялись и дальше говорили уже на этом кудахтающем наречии.
Но Яшка все равно перестал вслушиваться. Он думал: а сколько стоили бомбасты? Поди, недешево. Что же за сокровище может обойтись в сорок раз дороже? И, главное, где оно? За время пути вроде весь груз перерыл, и не один раз. Ничего такого нету – ни ларца, ни сундука.
Пришел в голову и другой вопрос – попроще, но тоже заковыристый.
Если Бох говорит по-татарски, зачем потащил к мурзе толмача? Уж не затем ли, чтобы увести из лагеря?
А коли так, именно там, в лагере, Яшке и надлежало сейчас находиться.
* * *Он несся по темному полю со всех ног, но все-таки опоздал.
В лагере не было ни души. Пустые палатки, да две повозки – Бохова и та, которая легкая. Воз с бомбастами пропал.
Яшка нагнулся к самой земле – уж не провалились ли сквозь нее люди с пушками.
Нет, не провалились. Вблизи был виден след от тяжелых колес. Он уходил в объезд кургана.
По этой колее Шельма и кинулся.
Вскоре из недальнего оврага донесся шум – звяг, скрип. Подле приметного расколотого камня, торчащего на самом краю балки, Яшка согнулся, осторожно выглянул.
Ночь была темнющая, но выручила способность прозирать тьму.
Сначала показалось, что на дне копошится какая-то куча-мала, но скоро Шельма понял: это кнехты засыпают яму. Повозка стояла неподалеку. Пустая.
Ах вот оно что.
Побежал обратно к татарскому стану.
Бох с Мурзой были всё там же, в шатре. Упившиеся ордынцы сладко спали. Бегал Яшка менее получаса.
Сел, стал чесать затылок, думать.
Скоро ли, не скоро ли в темноте послышались тяжелые медленные шаги. Так ступал хер Бох. Шельма, пока ничего не надумав, повалился на войлоки, рядом с татарами. Тоже захрапел.
Тронули за плечо – сделал вид, что проснулся.
– А? Помолились?
– Пойдем, – молвил Бох. – Пора уже.
Пора так пора.
Утром, когда ехали по степи, Яшка сделал вид, что удивлен – с чего это полегчал воз.
Кинулся к Боху: беда, бомбасты пропали!
Тот ответил как ни в чем не бывало:
– Пушки не пропали. Кнехты зарыли их в укромном месте.
Не соврал, надо же.
– Зачем?
– Я показал советнику канцлера фон Мамая товар. Теперь хочу получить за него плату. Потом мои люди покажут татарам, где спрятаны пушки.
– Но из Сарая сюда чуть не тысячу верст добираться! Коли Мамаю от твоей милости нет доверия, что и правильно, зарыл бы поближе.
И опять купец ответил похожее на правду:
– Ни к чему тяжелый груз таскать взад-вперед. Канцлер все равно скоро пойдет на Русь, через эти самые места. Скорым маршем, без тяжелых обозов. Взять бомбасты перед самой границей ему будет удобней. – Здесь Бох с любопытством взглянул на Яшку. – А не горько тебе, русскому, что Мамай на твою страну идет с мечом?
Шельма удивился.
– Он, чай, на Москву идет. А я новгородский.
– Ну-ну. – Немец отвернулся. – Ладно, поеду к херу Шариф-мурзе, окажу уважение.
Татары двигались сзади, сами по себе. То ли охраняли, то ли следили, чтоб караван никуда не сбежал. А скорей всего, и то, и другое.
И сопровождение это пригодилось.
Вечером того же дня из-за недальних холмов вдруг налетела конная лава, сотни в три всадников. С улюлюканьем, свистом, гиком – мороз по коже.