Боковина - Игорь Алексеевич Фадеев

просто снимал происходящее на телефон. Наташа ткнула пальцем в сторону прибывших и радостно произнесла:

— Вот она, камериканка! Она сейчас всë разрулит!

— Ох, не знаю, — отрицательно качая головой, сказала Женя, — Мне кажется здесь ничего уже исправить нельзя.

В это же самое время, камериканка встала лицом к журналистам. С улыбкой полуобернулась назад и, показывая рукой на то, как несколько озверевших демонстрантов бьют палками и ногами извивающегося полицейского, воодушевленно произносила:

— Ах, как это здорово! Как демократично! Это глас народа!

Журналисты направили свои камеры на то место куда показывала женщина.

Между тем к протестующим, которые били полицейского, подбежали на помощь другие стражи правопорядка. Они набросились на демонстрантов, яростно лупя их дубинками, пытаясь освободить своего товарища. Заметив это камериканка поморщилась и раздражëнно воскликнула:

— Какой мерзкий, отвратительный режим! Посмотрите как представители закона беспощадно бьют беззащитных, невинных граждан! Снимайте, снимайте! Это должен увидеть весь цивилизованный мир.

Камеры вновь устремились на то место куда указывала женщина.

Тем временем сражение подходило к концу. Большинство из демонстрантов было повержено и лишь небольшая часть протестующих отчаянно сопротивлялась.

Женя снова перевела взгляд на камериканку. Рядом с ней появился какой-то невысокий худой мужчина в чëрной водолазке и такого же цвета брюках. Было видно как камериканка что-то шепнула ему, после чего он кивнул ей и пошёл в сторону сражавшихся. Мужчина в чëрном сделал, какое-то неуловимое движение ладонью и ветер, мощными порывами, поднимая пыль, умело обходя протестантов, стал отодвигать полицейских в другой конец площади.

— Ну вот видишь! — обрадовалась Наташа, — Я же говорила, что камериканка всë решит.

Женя молчала, пристально наблюдая за происходящим. Тем временем протестующие стали приходить в себя и начали преследовать полицейских, забрасывая их бутылками и камнями. Стражи правопорядка попятились, прикрываясь щитами.

Мужчина в чëрном быстро провëл одной ладонью поверх другой. И между бунтарями и полицейскими вспыхнула стена сиреневого огня высотой до двух метров. Этот огонь подгоняемый ветром наступал на стражей порядка, прижав их к стене дома.

— Ух ты! — воскликнула Наташа, — Смотри мы побеждаем.

Наконец, видимо приняв решение, Женя тяжело вздохнула, что-то прошептала и незаметно щëлкнула пальцами.

Над площадью появилась туча и из неë мощной струëй, как из пожарного шланга, на огонь извернулся поток воды. Через две минуты от пламени не осталось и следа.

Мужчина в чëрном растерянно вертел головой по сторонам, скривившись от злобы.

Полицейские, освобождённые от огня, начали воспряли духом. Они поднимали раненных и вооружение. Протестующие, утратив былой пыл, медленно отступали. Всë было кончено.

— Ну вот, — пробурчала Наташа, — Мы же почти победили! А теперь заново революцию делать придëтся! Ну ничего! Камериканка всë решит, во всëм разберётся и мы будем жить хорошо!

— Ты уверена? — спросила Женя, качая головой, — Я не думаю, что из вашей революции выйдет что-нибудь стоящее.

— Почему? Посмотри как люди верят камериканке!

— Ах, я сомневаюсь, — вздохнула маленькая путешественница.

— Да конечно! За госпожой Гадленд пойдут! Еë всё любят!

— Дело не в том, что твою госпожу Гадленд всё любят.

— А в чëм?! — удивлëнно спросила девочка-спаниель.

— Мне кажется, что она не любит никого. А тот, кто никого не любит, не будет делать другим хорошо.

Раздались сирены. Женя подошла к краю крыши и посмотрела вниз. К площади подъезжали машины скорой помощи. Рядом подошла Наташа и дрожащим голосом спросила:

— Ты думаешь мы не правы, что затеяли революцию?

— Я не знаю, — вздохнула маленькая путешественница.

— Пойдёмте посмотрим, что там внизу, — сказал брат Наташи.

— Садись, — подставляя спину, сказала Наташа.

Женя забралась на спину своей подруге и через секунду летающие спаниели взмыли вверх. Сделав круг над площадью, они выбрали место поспокойнее и приземлились. Повсюду были следы сражения. Везде были камни, кирпичи, много битых бутылок и очень много люминесцентно-синей жидкости:

— Что это? — спросила Женя.

— Это кровь, — помрачнев ответил Наташин брат.

— Кровь? — удивлëнно спросила Женя.

— Да, кровь, — стуча зубами от волнения, подтвердила Наташа, — Кровь снеговиков, сугробов, снежинок.

— Никогда не видела такую кровь.

— Я видела, — сказала Наташа, — Но не так много.

— Это что, всё мы? — ужас от страшной догадки, отразился на лице маленькой путешественнице.

— Ну я вообще-то так сильно не мог кинуть камень, чтоб кровь пошла, — уверенно заявил Нытик, который перед этим взобрался на макушку собачьей головы, — А вы конечно дел наделали.

— Ну, ты долго будешь сидеть на мне? — спросил Наташин брат.

— Ой, да ладно, ладно, какие всё капризные, — пробурчал снежок, сползая по собачьей лапе на землю.

— Вот они! — крикнул сухой морщинистый старик, указывая рукой на Женю и еë друзей, — Это они бросали камни с крыши!

— А ну стоять! — несколько полицейских двинулось в направлении девочки и летающих, спаниелей.

— Садитесь быстрее! — сквозь зубы произнëс Наташин брат, быстро оценив ситуацию.

— Ой! Да ничего они нам не сделают, мы ж дети! — сказала Наташа.

— Нет, нет, нет Наташенька, вот теперь ты точно неправа, — забираясь на спину девочки-спаниеля, сказала Женя, с опаской оглядываясь назад.

— Почему? — удивилась Наташа.

— Да потому что мы теперь не дети, а преступники!

Только сейчас Наташа поняла весь ужас их положения, шерсть еë встала дыбом. Лапы подкосились и задрожали.

— Ну миленькая ты чего? — спросила маленькая путешественница.

Наташин брат подскочил к ней и начал лупить лапами по морде, пытаясь привести в чувство:

— Летим! Летим! Летим!

Наконец девочка-спаниель пришла в себя, закрутила хвостом и взмыла в небо.

— Меня! Меня возьмите! — кричал снежок, вцепившись в лапу Наташиного брата и дрожа от страха.

— Да лезь ты быстрей маленький утырок! — нервничал Наташин брат, видя бегущих полицейских, — Ну, Забрался?!

— Да-а! — истошно заверещал снежок, зажмурившись и вцепившись всеми конечностями в шерсть летающей собаки.

Наташин брат оторвался от земли, и виляя из стороны в сторону, рванул за своей сестрой. Раздалось два выстрела. Услышав их Нытик заорал:

— Гони родимый! Гони! Они ж нас пристрелят!