Освободитель - Александр Прозоров

Мартин Пятый принял просителей милостиво, обещая заступничество перед Всевышним и спасение от случившегося бесовства.

В силу благословенной случайности именно в эти дни в Авиньон совершал смиренное паломничество Великий князь Русский и император Священной Римской империи Георгий Заозерский. Встретившись с ним, папа Мартин возложил на сего паломника в качестве епитимьи за свершенные грехи обязанность взять на себя заботу о возвращении покоя и благополучия на христианские земли Франции, о безопасности честных католиков, проживающих в этих местах, и передачу несчастного короля Карла лично в руки папы Мартина, дабы тот мог денно и нощно молиться за очищение души больного, избавление его от проклятия и прояснение разума.

Булла папы Мартина Пятого была обнародована 20 мая 1415 года. Она провозглашала покровительство Святейшего Престола над душевно больным королем Франции и объявляла протекторат императора Священной Римской Империи над владениями безумца – отныне и до того часа, когда разум несчастного Карла удастся исцелить.

Уже через неделю булла, отпечатанная на многих и многих тысячах листов, была расклеена во всех городах и селениях Франции. И за те же дни на дороги и земли несчастной измученной страны внезапно выплеснулись десятки тысяч татар.

Никто так и не понял, откуда они взялись. Ведь не на ладьях же паломников приплыли! Но уже на следующий день после провозглашения буллы стремительные сотни степняков, одетых в стеганые халаты, опоясанных кривыми саблями, сидящих верхом на сильных, сытых и ухоженных лошадях, перехлестнули границы Авиньона и помчались во все стороны, заняв все дороги и пути, от широких трактов и до самых узких тропиночек. Всего за трое суток легкая конница дошла до Клермона, Лиможа, Ангулема и Роана, накрыв половину Франции сетью, больше похожей на паутину – крепко держащую жертву, что способна была лишь слабо трепыхаться в бессилии.

Жизнь здешнего общества слишком зависела от гонцов, передающих сообщения о тех или иных событиях, о приказах, новых законах и войнах. Увы, в этот раз получилось так, что известие о начале войны передвигалось даже медленнее вражеских войск. А когда оно добралось до Парижа – передать приказы о мобилизации, сборе войск, направлении движения полков и плане действий оказалось невозможно. Большинство южных городов узнали о напасти только по внезапно опустевшим рекам и дорогам, да еще от перепуганных сервов, сумевших сперва спрятаться от неведомых воинов, а потом убежать в ближайшую крепость. Крестьяне и рассказывали о стоящих на реках ушкуях с пушками, о сотнях сарацинов на дорогах, о грабежах и насилии.

Но кто, что, откуда, зачем? И что делать? Непонятно… День проходил за днем, неделя за неделей – но за запертыми воротами и поднятыми мостами царила звенящая неизвестностью пустота, и посланные на разведку дозоры исчезали в ней, словно в зачарованной трясине…

Между тем очень скоро французских сервов ждало неожиданное и радостное открытие: их не убивали и не разоряли!

Обычно, по законам европейской войны, пахарей, как самое ценное и доходное имущество врага, налетчики убивали, а их дома и дворы – жгли, разоряя противника, лишая его доходов. Но Вожников не искал разорения Франции. Он намеревался прибрать ее к рукам. И потому татары получили строгий приказ без крайней нужды никого не резать и ничего не жечь. Степняки даже полон не собирали. Вовсе не по причине внезапно возникшего гуманизма, разумеется, а потому, что возвращаться домой они предполагали нескоро. Таскать с собой несколько месяцев полон, кормить его, поить и охранять – головная боль еще та. Проще на время плюнуть и не связываться.

Больше того, даже по меркам татар большинство здешних крестьян были нищетой беспросветной, с которой и взять-то нечего. И потому основной целью грабежей стали дворянские гнездышки. Для захвата замков сил у легкой конницы не имелось, первыми их жертвами стали богатые дома мелких помещиков, потом усадьбы со слабыми укреплениями, затем – городские слободы, стоящие за пределами крепостных стен.

Крестьяне дураками не были и очень быстро бояться татар перестали, при их появлении пряча разве что девок и скот. Охотно показывали пути к жилью бывших своих господ, чужими руками избавляясь от тальи и барщины, или к ремесленным поселениям, в которых и сами находили чем разжиться после ухода столь удобного врага.

Горожанам было намного хуже. Рынки практически опустели, хлеб, яйца, сыр, мясо больше никто не привозил, рыбаки моментально взвинтили цены на рыбу до небес, но и той было совсем немного – при городах остались только те речники, что ловили совсем рядом. Из-за ближних излучин лодки зачастую уже не возвращались.

Разумеется, некоторые запасы имелись в любой крепости. Но они делались на случай осады. Здесь же положение складывалось непонятное. Ни то, ни се.

Что будет происходить дальше, Егор Вожников мог предсказать чуть не по дням – недаром исходил здешние дороги своими собственными ножками, побеседовал со многими местными жителями, пронюхал о здешних интригах, обычаях и разногласиях.

Пройдет еще недели две-три, прежде чем сеньоры французских городов поймут, что для пересылки писем нужно отправлять с гонцом никак не меньше сотни воинов – целую армию. Такие большие отряды татары трогать не станут – они не любят погибать в сечах. Города, купившие у короля право на самоуправление, вообще никого посылать не станут – будут беречь силы для самообороны.

Где-то через месяц при королевском дворе наконец-то разберутся в обстановке и успеют исполчить для войны преданных дворян. Армия получится небольшой – ведь сторонниками короля являются арманьяки. А графство Арманьяк находится здесь, на юге, и обложено, как медведь в берлоге. Ни людей, ни припасов, ни средств из главных своих владений сторонникам власти не получить.

Самое раннее в июле французы попытаются снять осаду с крупных городов, следуя обычной тактике: выступят в поход. Татары, пасущие коней на королевских полях и лугах, веселящиеся в разоренных усадьбах, войска, разумеется, пропустят – и сомкнутся за их спиной. Зачем им воевать с армией, если можно безопасно грабить обозы?

Побродив с месяц от города до города и изрядно изголодавшись, арманьяки поймут, что в этой странной войне невозможно кормиться с земли, на которой воюешь, и сражаться нужно не за города, а за безопасность своих обозов – линий снабжения. Это будет уже август. Восстановив силы и откормившись, арманьяки смогут ответить Империи разумно и болезненно – либо ударив по близким, богатым и почти неприкрытым Лотарингии, Люксембургу или Льежу, либо храбро и по-рыцарски начав наступление через горы на Лангедок. Но в любом случае это будет уже только в сентябре.

Между тем до сентября Франции еще нужно дожить. Английский король Генрих, уже собравший армию и жаждущий французской короны, вряд ли сможет спокойно смотреть, как она уплывает в чужие руки. Равно как и бургиньоны, во главе с герцогом Жаком Бесстрашным, не упустят возможности ударить в спину своим давним недругам, открыв против любимой Франции второй фронт[36]…

Итак, механизм собран, просчитан и сбалансирован, хорошо смазан всеобщей ненавистью и тамплиерским золотом и запущен громогласной папской буллой. Теперь осталось только ждать.

Не забывая, конечно же, и об исполнении своей роли.

21 мая, во исполнение воли Святого Престола, границу Священной Империи пересекли возле Арля тяжелые армейские обозы, сопровождаемые опытными русскими и булгарскими пушкарями, под охраной тяжелой кованой конницы. Тем же вечером войска добрались до могучего древнего Нима и стали неторопливо располагаться возле богатого города лагерем. На следующий день, в трехстах шагах от расшитого золотом, с яркими атласными пологами шатра императора, угличские и вологодские литейщики оборудовали позиции крупнокалиберных пушек. Самых последних, новеньких, с полированными каналами ствола под оперенные снаряды со свинцовыми поясками, улучшающими обтюрацию.

На третий день Вожников послал к воротам глашатая, который объявил волю императора. Егор и в этот раз использовал методику, столь удачно показавшую себя при походе на Польшу и Литву. Либо город, во исполнение папской буллы, сдается без боя и присягает на верность императору – тогда он платит небольшой откуп, сохраняет прежний образ жизни с прежним местным сеньором или бургомистром, либо сдается после начала обстрела – и тогда, помимо крупного выкупа, он принимает наместника, назначенного Империей. С имперским гарнизоном, разумеется.

Упрямство, проявленное после начала обстрела, означало штурм и разорение.

Разумеется, горожане подняли глашатая на смех и отогнали, забрасывая ночными горшками с их содержимым. Ничего другого Егор и не ожидал. В этом мире, привыкшем к требушетам и спорящем о преимуществах луков над арбалетами, еще не подозревали об истинных возможностях пушек, использовали их редко и без особого успеха. В то время как под рукой великого князя были лучшие пушкари мира[37], да и сами стволы он успел хорошо усовершенствовать, опережая открытия этого времени как минимум на три столетия. Здесь же главным способом покорения городов была осада, а штурмы являлись редкостью, причем тоже готовились месяцами.