Кундуз-Гардез. Бригада уходит в горы - Равиль Бикбаев

Это я тебя научу сучара! Оружие к бою! Ну пи…р тыловой попробуй, поучи меня. Ствол пулемета в живот офицеру смотрит, затвор уже передернут. Красные круги в глазах. Убью падла! И убил бы такая накатила злоба.

— Рафик на столе умер, — слышу за спиной бесцветный голос, не оборачиваюсь, я на капитана смотрю, вот сделает он хоть шаг ко мне, стреляю.

— Оставь солдат, — тот же голос слышу, — опусти оружие.

Капитан, что у меня на прицеле был, делает шаг назад, подносит руку к головному убору — полевой фуражке отдавая честь:

— Товарищ подполковник! Разрешите доложить…

— Да х…ля тут докладывать, — негромко обрывает его подполковник, — вы что не видите, боец ранен.

Опускаю ствол пулемета, оборачиваюсь. Подполковник в полевой форме, на вид лет сорок ему, загорелое лицо в морщинах, нос тонкий кривоватый, губы в тонкую линию сжаты. По выправке, по форме, по выражению лица, по манере носить оружие, а главное по исходившей от него спокойной уверенности, сразу чувствую это офицер, а не звездное дерьмо в погонах.

— Ты солдат почему оружие не сдал? — спрашивает рассматривая меня подполковник. Глаза у него серые, а выражение непонятное, то ли наплевать ему на все, то ли так за…бала его война, что он уже ничему не удивляется.

— А вы товарищ подполковник, что своим бойцам скажите если они в чужой части личное оружие побросают.

— Ничего не скажу, — пожимает плечами офицер, — пи…лей отвешу только и всего.

— У нас в бригаде, — напряженно улыбаюсь я, — так же рассуждают.

— Рафик на столе умер, — повторяет подполковник и кривит лицо, — отличный солдат был из Пензы.

— И Витька утром убили, — невесть зачем тихо объявляю я чувствую как задрожали губы.

— Прокопенко! — негромко зовет офицер, и тут же как ниоткуда материализуется подтянутый солдатик.

— Отведи нашего гостя умыться, дай ему переодеться и укажи место в палатке, пусть отдыхает.

— Есть! — бодро по-уставному отвечает солдатик.

— А ты воин, — прищурившись смотрит на меня подполковник, — после излечения доложишь своему командиру, о наложенном на тебя взыскании, — после короткой паузы объявляет, — Делаю вам замечание за неуставной ответ дежурному по части. И еще, — чуть подумав прибавляет он, — передай своим офицерам, что они правильно своих подчиненных воспитывают.

И отдав честь уходит, за ним семенит капитан. Ну не х…я себе! Вот и порядочки в этом полку.

— Это кто таков? — спрашиваю я у солдатика.

— Наш комполка, подполковник К*** — отвечает подтянутый солдатик, — Нормальный мужик, служить с ним можно. Ну пойдем что ли…

Товарищ подполковник! Не знаю как сложилась ваша военная судьба, какие звания и ордена вы заслужили, но свою высшую воинскую награду вы от солдат уже получили: «Нормальный мужик, служить с ним можно!» Не про каждого командира так солдаты говорят.

От лекарств, от прошедшего нервного возбуждения, от потери крови слипаются глаза. Кое-как умылся у самодельного рукомойника. Поддерживаемый за руку подтянутым солдатиком добрел до койки, разулся, скинул на табурет одежду, свалился на чистое постельное белье и тут же заснул. Весь день проспал. А вот сейчас ночью проснулся. Давит на мочевой пузырь, надо вставать. И где тут у них сортир? Покряхтывая стараясь не потревожить ноющую ранку встаю. Первым делом смотрю где оружие, тут он мой родненький РПКСик стоит, рядышком с койкой на сошках. Потом ищу свои вещи. Мое тряпье на табуретке, а еще перекинутое через спинку кровати висит новенькое х/б, на полу рядом с рваными кроссовками блестят непотертой кожей ботинки, рядом удобные без задников тапки. Это мне? Ну спасибо!

Беру свой пулемет, выхожу из палатки, бреду в поисках нужного места. Не нашел, опорожняюсь по-солдатски, где придется. По-солдатски: это как угодно; где угодно; но не на оружие; не на воинское знамя и не на спящего товарища. Слышу как в соседней палатке приятный тенорок напевает:

А где-то даже женщин обнимают,Которые не стоят ничегоА в Файзабаде по ночам стреляютИ пули пролетают сквозь окно

В надежде стрельнуть покурить, а то и просто поболтать иду в палатку на голос.

Там давешний, раненый в руку разведчик, тоже не спит. В палатке больше никого. Пустые без матрасов койки. А этот сидит себе на коечке напевает и рисует здоровой рукой в альбомчике.

— Ты чего свистишь? — с ухмылочкой спрашиваю и без приглашения присаживаюсь к нему на койку.

Свой пулеметик пристраиваю рядышком на соседнюю койку. Лениво спрашиваю:

— Ну и где тут у вас стреляют?

— Пока наши духов по горам гоняют, тут не стреляют, а вот как закончится операция, так опять каждую ночь постреливать будут.

— Прямо по расположению части? — удивляюсь я.

У нас то в гарнизоне такого не было. Редко, редко, когда по позициям духи стрельнут.

— Ага, — отвечает парень, — постоянно постреливают, — спрашивает, — А ты чего не спишь?

— Уши пухнут курить охота.

— Возьми в тумбочке, мне ребята принесли.

Достаю из тумбочки сигареты, со смаком закуриваю. Хорошие сигареты «Ростов — на — Дону» крепкие и на вкус ароматные. Киваю на альбом:

— На дембель готовишься?

— Рафика альбом, — не прекращая рисовать, отвечает солдат, — ему обещал сделать, а тут хоть матери его память будет.

— А…

Пролетел тихий ангел, часто он среди нас летал, с горечью мы его встречали и без слез провожали. Здравствуй тихий ангел, ну расскажи-ка нам куда души наших ребят проводил? Тих ангел, он не отвечает, никогда и никому. До свиданья тихий ангел, ты уж наших ребят там не обижай…

— Тебя как зовут? — не глядя на меня и не отрываясь от рисунка спрашивает солдат.

Представляюсь по имени по роду по земле на которой родился.

— Да мы почти земляки, — улыбается солдат, — Я с Волгограда, Васёк.

Смотрю на его рисунок. Заштрихованные, чужие не родные нам горы. Идет к ним цепочка солдат. Не видно лиц, только сгорбленные от тяжести амуниции фигуры, только готовое к бою оружие, только усталость в каждой прорисованной линии. Мы все на одно лицо, мы так устали от тяжести, мы хотим домой, но готово к бою оружие, и мы уходим в чужие нам горы…

— Здорово рисуешь! — искренне восхищаюсь я, — Прямо как художник!

— А я и есть художник, — с гордой улыбкой отвечает польщенный Васек с Волгограда, — я художественное училище закончил, не Верещагин конечно, но…

— У него своя война была, — не отрывая глаз от рисунка тихо говорю я, — у тебя своя, — и прошу, — ты рисуй нас Васёк, рисуй, пусть память от нас останется. Настоящая память, а не лубочная картинка. Что б как у Верещагина в «Апофеозе войны» получилось, до дрожи, до боли, до…

— Гляди-ка! — негромко смеется Васек, — да ты и про Верещагина знаешь?

— Я когда до службы в Москве был, то первым делом Третьяковскую галерею посетил, — объясняя злюсь я, — все его картины там просмотрел, даже альбом с репродукциями купил, он меня дома ждет.

— Дома ждет, — грустно повторяет Васек, — вот только далеко отсюда наша Волга, дождется ли?

Меня дождалась, а тебя, а Васёк? Где твои картины? Ты что же теперь только одну рекламу рисуешь, а? Верещагин погиб на русско-японской войне, броненосец «Петропавловск» его могила, его картины вот ему памятник. А ты? Где ты Васёк с Волгограда? А может твои картины свалены в углу комнаты. Брошенные, запыленные никому не нужные, как и наша память об этой войне. Если так, то не сдавайся боец разведроты 860 Отдельного мотострелкового полка, должна же от нас хоть память остаться, а не фальшиво — раскрашенные рекламные картинки. Ты меня слышишь Васёк?

А где-то коньячок и осетринкаИ пива запотевшего бокалА в речке Кокча водится малинкаКостлявей рыбы в жизни не встречал

Негромко продолжает напевать Васёк и снова рисует, а у меня в животе заурчало. Осетринка, пиво, коньячок, как жрать то охота.

— Слышь земляк, а как бы нам выпить да пожрать раздобыть, — отрываю я Васька от искусства.

— Пожрать запросто достану, а вот выпить…

— Пехота, чмо ты и есть чмо, — с оттенком пренебрежения укоряю я Васька за то что среди ночи он не может раздобыть выпивку.

— Сам ты… — матерится Васек защищая честь и славу своего рода войск.

Ранен Васек в левую руку, это только и спасло его от моего гнева, когда я услышал, какими да еще и разэтакими являются потешные десантные войска вообще и я в частности.

— Где у вас фельдшер кваритируется? — подавив гнев, интересуюсь я.

— Тут же в ПМП в жилой палатке, — злобно все еще держа обиду отвечает Васёк.

— Зови дневального, пусть он нам его сюда представит.

— Зачем?

— Выпить хочешь?

— Ну!

— Тогда зови.