Длинный путь - Стивен Кинг

- Я берегу туфли, - пояснил Стеббинс, - на всякий случай. Но, думаю, они мне не понадобятся.

- А-а.

Они прошли радиовышку, скелетом стоящую в голом поле. На ее верхушке мерно, как сердце, пульсировал красный огонек.

- Думаешь увидеть любимых людей?

- Думаю, - ответил Гэррети.

- А потом?

- Что потом? Пойду дальше. Если вы все к тому времени не выйдете из игры.

- Не думаю, - Стеббинс улыбнулся. - А ты уверен, что не выйдешь из игры раньше?

- Я ни в чем не уверен. Не был уверен, когда это началось, и еще меньше сейчас.

- Думаешь, у тебя есть шанс?

- Нет, не думаю, - сердито ответил Гэррети. - И зачем я говорю с тобой? Это все равно, что говорить с ветром.

Где-то далеко в ночи завыли полицейские сирены.

- Кто-то впереди прорвался через ограждение, - сказал Стеббинс.

Какие они тут неугомонные! Только подумай, сколько еще людей ждет тебя впереди. - Тебя тоже.

- Меня тоже, - согласился Стеббинс, и они долгое время молчали.

- Удивительно, как сознание управляет телом, - сказал он наконец.

Средняя домохозяйка за день проходит шестнадцать миль, от холодильника до утюга и обратно, и к концу дня ног под собой не чует.

Коммивояжер может пройти двадцать, школьник, играющий в футбол, - от двадцати пяти до двадцати восьми... Это за весь день, с утра до вечера.

И все они устают. Устают, но не выматываются.

- Да.

- Но представь, что домохозяйке говорят: сегодня до ужина тебе надо пройти шестнадцать миль.

Гэррети кивнул:

- Вот тогда она вымотается.

Стеббинс промолчал. Гэррети показалось, что он недоволен его ответом. Разве не так?

- А ты не думаешь, что она пройдет их до обеда, а потом будет валяться перед телевизором? Я именно так думаю. Гэррети, ты устал?

- Да. Я устал.

- А вымотался?

- Не думаю.

- Правильно. Вот он вымотался, - Стеббинс указал пальцем на Олсона.

- Он почти уже готов. Гэррети посмотрел на Олсона, словно ожидая, что тот от слов Стеббинса упадет.

- Но что его держит?

- Спроси своего дружка Бейкера. Мул не любит пахать, но любит морковку. Вот ему и подвешивают морковку перед носом. Мул без морковки выматывается быстрее. Понимаешь?

- Не очень.

Стеббинс улыбнулся.

- Ладно, посмотри на Олсона. Он уже не любит морковку, хотя он этого еще не знает. Смотри на него и учись.

Гэррети посмотрел на Стеббинса внимательней, не зная, издевается он или говорит серьезно. Стеббинс рассмеялся - звонко и весело, заставив многих идущих удивленно обернуться.

- Иди. Поговори с ним. А если он не захочет, просто посмотри.

Учиться никогда не поздно.

- Хочешь сказать, что это важный урок?

Стеббинс перестал смеяться:

- Это самый важный урок, какой может быть. Урок жизни и смерти.

Реши это уравнение, и ты выживешь.

Сказав это, Стеббинс, казалось, потерял к нему интерес и снова стал смотреть вниз. Гэррети отошел от него и направился к Олсону.

Он попытался разглядеть лицо Олсона и не мог. Кожа его пожелтела и высохла от обезвоживания. Глаза глубоко засели в глазницы. Волосы на голове торчали во все стороны слипшимися прядями.

Это был уже не человек, а робот. Тот Олсон, что сидел когда-то на траве и рассказывал про парня, которого застрелили прямо на старте, исчез.

Его больше не было.

- Олсон? - прошептал он.

Олсон шел. Это был ходячий дом с привидениями. От него так и разило смертью.

- Олсон, ты можешь говорить?

Олсон шел. Его лицо смотрело в темноту, и в безумных глазах что-то светилось, что-то там еще оставалось, но что?

Они взбирались на очередной холм. В легких Гэррети оставалось все меньше воздуха, и он тяжело дышал, как собака в жару. Рядом с дорогой текла река серебряная змея в черноте ночи. Это Стилуотер, вспомнил он. В Олдтауне течет Стилуотер. Впереди рассыпались огоньки. Олдтаун. Они дошли до Олдтауна.

- Олсон! - позвал он. - Это Олдтаун! Мы дошли!

Олсон не отвечал. Теперь он понял, кого Олсон ему напоминает - "Летучий Голландец", несущийся вперед без экипажа.

Они быстро спустились с холма, свернули влево и перешли через мост. На другой стороне моста был знак: "Подъем. Грузовикам снизить скорость". Некоторые застонали.

Подъем возвышался перед ними, как гора, хотя он был совсем невысоким.

Но он был.

Гэррети сделал первый шаг. "На вершине буду задыхаться, как астматик, подумал он, и следующей мыслью было, - если доберусь до вершины". В ногах - от бедер до ступней, - встала протестующая боль. Ноги говорили, что не могут больше всего этого выдержать.

"Но вы выдержите, - сказал им Гэррети. - Выдержите или сдохнете".

"Нам плевать, - ответили ноги. - Можешь подыхать".

Мускулы, казалось, размякли, как мороженое на солнце. Они тряслись и прыгали, напоминая плохо управляемых марионеток.

Спереди и сзади сыпались предупреждения, и Гэррети понял, что скоро одно из них достанется и ему. Он уставился на Олсона, пытаясь попасть в такт его шагам. Они взойдут на этот проклятый холм вместе, а потом Олсон откроет ему секрет, о котором говорил Стеббинс. Сколько еще? Сто футов?

Пятьдесят?

Прогремели первые выстрелы, следом - пронзительный крик, заглушенный новыми выстрелами. Гэррети ничего не видел в темноте, да его и не интересовало, кто это был. Осталась только боль, режущая боль в ногах и в легких.

Холм спрямился и пошел под уклон. Этот склон был более покатым, но мускулы Гэррети не переставали дрожать. "Мои ноги сейчас откажут, думал он. - Они не доведут меня до Фрипорта. Даже до Олдтауна. Я умираю".

Тут ночь разорвал рев множества глоток, дикий и ужасный, повторяющий одно и то же слово:

- Гэррети! Гэррети! Гэррети! Гэррети!

Это Бог-отец. Бог лишил его ног за то, что он хотел узнать секрет, узнать секрет... Как гром:

- Гэррети! Гэррети! Гэррети!

Это был не Бог. Это были ученики олдтаунской высшей школы, выкрикивающие хором его имя. Как только они увидели его бледное, измученное лицо, скандирование превратилось в бурю аплодисментов. Парни вопили и целовали своих девушек. Гэррети помахал им, улыбаясь, и опять повернулся к Олсону.

- Олсон, - прошептал он. - Олсон!

Веки Олсона чуть-чуть дрогнули. Искра жизни, как последний поворот стартера в старом автомобиле.

- Скажи мне, Олсон. Скажи мне, что делать. Школьники ("Неужели я когда-то ходил в школу?" - с удивлением подумал Гэррети) прыгали теперь вокруг них, оглушая их криками.

Глаза Олсона с трудом поворачивались в глазницах, словно они заржавели и требовали смазки. Его губы издали какой-то звук.

- Ну, - прошептал Гэррети. - Ну, говори же! Говори, Олсон!

- А-а, - сказал Олсон. - А-а.

Гэррети подошел ближе и положил руку Олсону на плечо, вдыхая смесь пота, гноя и мочи.