Русско-литовская знать XV–XVII вв. Источниковедение. Генеалогия. Геральдика - Маргарита Бычкова

В 1646 г. приехал из Дании поляк Иван Петров сын Салтыков. Его расспросная речь необычайно интересна. Он родом из Волуйковичей, в 13 лет был отдан на службу польскому королю вместе с князем Петром Трубецким (возможно, он служил непосредственно Трубецкому), попал в плен к туркам, был выкуплен отцом и вскоре после этого уехал из Польши во Францию, где находился на военной службе, затем переехал в Испанию, также воевал; потом попал в Данию. Из Дании он был послан гонцом в Москву. После этой поездки у него начались неприятности с королем и, побеседовав с русским послом в Дании Василием Апраксиным, Иван решил выехать в Москву[431]. Салтыков был пожалован в стольники, получил поместный оклад и двор в Москве.

Осип Пирожский рассказал, что его отец имел владения в Кременецке (Волынское воеводство); после смерти отца и разорения их владений татарами, Осип с матерью переехал в Киев и оттуда был взят в Москву в певчие. Показания Пирожского подтвердили шляхта воеводства Волынского, его родственники и кн. Гедеон Четвертинский. На основании этих документов Осип Пирожский был записан в Посольском приказе как выезжий, о чем было сообщено в Разрядный приказ думному дьяку В. Г. Семенову[432].

Кн. Александр Курбский в челобитной указывает на свое родство с кн. Андреем Михайловичем Курбским; в расспросных речах пишет свою биографию[433]. Его отец был взят в плен под Луками, крестился в православную веру, какое-то время служил русскому царю, затем вернулся в Польшу, когда к ней отошли Полоцк и Витебск.

Сам Александр Курбский служил с кн. Дмитрием Вишневецким, но прошло уже четыре года, как он оставил службу. Узнав, что его брат Яков выехал в Москву, также приехал.

Биография Петра Лохмановского напоминает биографию Ивана Салтыкова. Он родился в Варшаве, 9-ти лет уехал «в ыные государства для учения», был в Германии, Голландии, пять лет жил в Париже. Здесь он узнал о смерти отца. В 1687 г. он встретил в Париже Якова Долгорукого, уехал с его посольством в Мадрид, потом в Москву и хочет поступить на русскую службу[434]. Он был отослан в Иноземный приказ.

Отличия в оформлении дел 40-х и 80-х годов относятся в основном к начальной части, где излагаются обстоятельства приезда, и заключительной, где определяется размер жалованья. Расспросные речи мало отличались, возможно потому, что в их основе лежал ряд вопросов, которые интересовали Посольский приказ. В частности, в делах 80-х годов появляются более подробные сведения о политическом положении в стране, из которой приехал дворянин. Александр Курбский ничего не мог сказать о положении в Польше, так как, уйдя из войска, несколько лет жил в своем имении, а в Москву ехал окольными путями, и это было специально отмечено в его деле.

Фрагменты некоторых дел о приездах были скопированы в XVIII в. Из них в департаменте Герольдии была составлена книга о «Выездах знатных фамилий»[435]. Она состоит в основном из расспросных речей и документов, определяющих размеры жалования. Как можно судить по выпискам из дел Лохмановского, Пирожского, Курбского, документы переписывались очень тщательно. Эти выписки в XVIII в. являлись официальным документом, подтверждавшим происхождение дворянских фамилий.

Кроме выписок из дел О. Пирожского, А. Курбского и П. Лохмановского, здесь приведены документы аналогичных дел Павла Пилятовского (1688), уроженца Мозырского повята, который выехал из Польши потому, что «у них как корунным, так и литовским войскам жолнерам за службы толко похвала, а платы как надлежит, не доходит»[436]. По приезде в Москву он случайно встретился с кн. Г. Четвертинским, с которым «они знались меж собою в Польше, будучи в войску»[437]; Четвертинский подтвердил его происхождение и ходатайствовал о приеме Пилятовского на русскую службу.

Адам Пенчинский (1681), как и О. Пирожский, после смерти отца жил с матерью в Киево-Печерском монастыре, потом служил в войске, был взят в турецкий плен, выкуплен. Его владения пришли в запустение, до выезда он «кормился» у родственников[438].

Станислав Шумский (1689) из Слонимского повята, служил в литовских войсках, участвовал во всех крупных походах Яна Собеского «и от тех служб за неданием из скарбу Речи Посполитой платы пришел в скудость; и для того, что за ним маетностей нет»[439].

Из расспросных речей вырисовывается социальный состав лиц, приехавших в Россию. Это рядовое дворянство из районов, часто становившихся театрами военных действий. В ряде случаев Россия была не первым местом их профессиональной военной службы. Возвращение на родину для многих по каким-то причинам было затруднительно. К концу XVII в. русское правительство стало сокращать размеры пожалований. При сравнении дел И. П. Салтыкова и П. А. Лохмановского, лиц происходивших из одной среды, видно, что их служебное положение в России не одинаково. Салтыков стал стольником, получил большие земельные владения, двор в Москве, подарки, поденный корм, а Лохмановский был зачислен на службу в Иноземный приказ и получил жалование деньгами.

Постепенно Посольский приказ делит с Разрядным функции доказательства дворянского происхождения приехавших семей, до XVII в. принадлежавшие только Разряду, занимавшемуся составлением и редактированием родословных документов. Это приводит к тому, что отдельные семьи, записанные в XVI в. в родословные книги, – также просят подтвердить приезд их предков, состоявшийся в XIV и XV вв.

В октябре 1649 г. по указу царя Алексея Михайловича из Разрядного приказа был послан запрос в Посольский приказ думному дьяку Михаилу Волошенинову разыскать сведения о предке Афанасия Отяева Петре Босоволке, выехавшем из «Цесарских земель», и о пожалованиях, полученных им[440]. Отяевы как потомки известного деятеля первой половины XIV в. Алексея Петровича Хвоста были записаны в Государев родословец 1555 г.[441] В запросе просили уточнить год приезда на Русь Петра Босоволка, отца Алексея Хвоста, и подробности смерти самого Алексея Хвоста.

От 1662 г. есть челобитная и списки с грамот Игнатия Корсакова, составленные, очевидно, в связи с его местническим делом с Алексеем Чепчуговым. В челобитной говорится о выезде их предков из «пределов Римских» сначала к великим князьям литовским, а позже к московскому князю Дмитрию Донскому[442].

Неизвестно, как решались эти дела, но, возможно, выдача таких справок была связана с текущей деятельностью Посольского приказа по оформлению приездов XVII в. Основная масса запросов в приказ о происхождении предков служилых людей падает на 80-е годы XVII в., когда Палата родословных дел вела большую работу по сбору родословных росписей и составлению родословных книг.

Роль Посольского приказа в области генеалогии не ограничивалась фиксацией и проверкой сведений о происхождении приезжавших в Россию иностранцев. В 70-е годы XVII в. там были создны две книги, которые сыграли большую роль в развитии генеалогических знаний – Титулярник (1672) и родословная книга Хурелича (1675); ее переводил Николай Спафарий. В советской историографии неоднократно отмечалось значение этих книг в истории политических идей[443].

Первая часть родословной книги герольдмейстера императора Хурелича посвящена родству русских князей, вторая – установлению родственных связей царя Алексея Михайловича с правящими домами стран Европы. Она знакомила русских деятелей с генеалогическими нормами европейских стран, почти неизвестными в русских источниках XV–XVI вв. – это тщательно разработанная восходящая система родства.

Родословные схемы Хурелича и во второй части его книги начинаются с правящего в 70-е годы XVII в. короля соответствующей европейской страны и опускаются вглубь до того предка, с которого начинается родственная связь этого короля с Алексеем Михайловичем.

У русских великих князей никогда не было общих предков по мужской линии с правителями Европы, родство с ними отсчитывается с середины XI в., начиная с браков дочерей Ярослава Мудрого. Такой отсчет преемственности власти через браки по женской линии был совершенно новым явлением и должен был импонировать первым Романовым. Кроме того, поскольку в росписях Хурелича перечислены лишь правившие лица, в них появляются пропуски поколений, изменения степени родства, что в принципе создавало довольно большую свободу в обосновании происхождения от какого-либо предка.

Родословие Лаврентия Хурелича не имеет аналогий в более ранних традициях русской генеалогии. Русские родословные росписи всегда отсчитывали родство лишь по мужской линии и давали четкую схему от отца к сыну.