Неудачник (ЛП) - Кеннеди Эль

— У меня есть идея получше.

Между группой и столиками есть небольшое пустое пространство. Она единственная заинтересована в том, чтобы все испортить, когда она отступает от меня, чтобы потанцевать под фальшивое исполнение песни, которую я, вероятно, не узнал бы, даже если бы когда-нибудь слышал Sleater-Kinney.

— Я не танцую, — говорю я ей через напряженную звуковую систему.

Поджав губы руками, она кричит. — Если ты хочешь еще одно свидание, то ты танцуешь.

Трахните меня.

Я отказываюсь от пива и присоединяюсь к ней на импровизированном танцполе. Но что бы я там ни делал, я не смогу оправдать это как танцы в суде. Я изо всех сил стараюсь следовать примеру Слоан, хотя уверен, что на ней это смотрится лучше.

— Мне почти не по себе, — кричит она мне в ухо над искаженной гитарой в десяти футах от моей второй барабанной перепонки. — У тебя это плохо получается.

— Эй, если выставлять себя на посмешище — это то, что нужно…

Может быть, это немного благодарности и много жалости, но Слоан прислонилась ко мне. Она прижимает свои руки к моей груди. Проводит ими вверх, чтобы обхватить мои плечи. От нее приятно пахнет, и это на секунду выбивает меня из колеи. Я внезапно теряюсь в туманности света, отражающегося в ее волосах, которые при дневном свете темно-каштановые, но сейчас сияют черным светом под дешевыми сценическими прожекторами, которые, вероятно, были спасены с гаражной распродажи диджеев для детской вечеринки.

— Если ты полон дерьма, то у тебя это неплохо получается, — говорит мне Слоан, прижимаясь ко мне своим совершенным телом. Как будто я уже не отсчитываю от тысячи, потому что, если бы у меня был стояк, мне бы отрезали член.

— Что из того, что я сказал, звучало так, будто я не был абсолютно серьезен? — спрашиваю я ее.

Блестящий, хитрый взгляд Слоан не дает мне и дюйма. — Все.

— Это говорит о том, что ты не очень хорошо меня знаешь.

— В этом и вопрос, не так ли? — Ее руки пробираются по моей шее, перебирая волосы у основания моего черепа. — Откуда мне знать, кто ты на самом деле?

— Похоже, ты мне не доверяешь. — Моя голова опускается на ее руки, а глаза почти полностью закрываются. Я почти забываю, что мы не одни, обезоруженный ее соблазнительными манипуляциями. Эта девчонка заставляет меня терять самообладание.

— Стоит ли? — бросает она вызов.

— Есть один способ узнать.

Я жду, что она рассмеется. Может быть, она закатит глаза и проведет рукой по моему лицу. Вместо этого, я думаю, она шокирует нас обоих. Слоан запустила пальцы в мои волосы и схватила меня за голову, чтобы притянуть к себе. Обхватив руками ее бедра, я целую ее. Полностью и с большей жаждой, чем я хотел.

Это интенсивно, и внутри меня что-то копается, одновременно представляя одежду на полу и голую кожу, а также волосы на моей подушке утром. У меня голова идет кругом.

Я не столько слышу ее стон, сколько чувствую, как он вибрирует у меня во рту. Это только распаляет меня еще больше, мои бедра подаются вперед, совсем немного, чтобы она могла почувствовать, что делает со мной. Еще один стон щекочет мои губы, а затем ее язык скользит, по-моему, ее пальцы запутались в моих волосах, ее теплое тело плотно прижалось к моему.

Между ее исследующим языком и ногтями, впивающимися в кожу головы, весь мир исчезает. Я забываю свое собственное имя. Пока наши губы не разошлись и наши глаза не встретились. Оба удивлены. Смущены, возможно сбиты с толку. Затем смущаемся, когда мы понимаем, что стоим одни посреди бара в почти полной тишине. Участники группы покинули свои места. Только музыка пинбола и звон дротиков, нашедших свои цели, на заднем плане, шум разговоров, совершенно забытых и безразличных к огромному изменению статус-кво, которое мы только что пережили.

Эта девушка — землетрясение.

Я все еще потрясен, когда мы переносим наш разговор и еще одну порцию пива за более уединенный столик в тенистом углу. Мы не говорим о поцелуе или о том, что я все еще смотрю на нее, задаваясь вопросом, какого хрена эта девчонка сделала со мной, как будто я только что вспомнил другую жизнь, где мы были влюбленными, разлученными войной.

Я застрял в своих мыслях, пока не заметил, как Слоан ковыряется в этикетке на своем пиве и как ее рот изображает грустную, тоскливую улыбку.

— Сайлас или кто там еще, наверное, сказал тебе, что я помешана на Sleater-Kinney, верно? — Она не поднимает глаз от своей кучи бумажных обрывков, образовавшейся на липкой столешнице. — Они были любимой группой моей мамы.

— Да?

Слоан рассеянно кивает. — Или, по крайней мере, у нее было много их записей. Когда я была маленькой, я пробиралась в кабинет, рылась в ее коробках с пластинками и притворялась, что играю на них. — Она поднимает взгляд вверх, чтобы выдать короткую само отрицающую улыбку. — Мне было лет пять, так что я не знала, как пользоваться этой штукой. Потом она находила меня и доставала эту пластинку, у которой разваливался рукав. Мы пели вместе и прыгали по комнате, крича во всю мощь наших легких под девчачий панк. В те моменты она была такой классной для меня. И теперь, когда я стала старше, я понимаю, что это была часть ее личности до того, как появились я, папа и Кейси. Так что, да. Вот тебе и «что-то настоящее». Слоан пожимает плечами, как будто почти боится посмотреть на меня в поисках ответа. — Думаю, это передалось и мне. Слушая их, я имею в виду. Думаю, я чувствую себя ближе к ней. Это помогает мне вспомнить ее.

Я ошеломлен на мгновение, впитывая то, что она только что мне сказала. Ей потребовалась серьезная эмоциональная нагрузка, чтобы выложить все это на стол. Я думаю, что это, возможно, первый честный момент между нами, маленький проблеск подлинного человека, скрывающегося под всей бравадой и обманом. И это немного душераздирающе. Типа, ладно, иногда я бываю сволочью, но я понимаю, что для нее это очень ценная вещь, и что бы я ни сделал хорошего, она решила поделиться этим со мной.

Небольшое чувство вины закручивается в моем нутре при напоминании о том, что я солгал о том, что мне нравится ее любимая группа. Что я узнал о существовании этой чертовой группы только потому, что взломал ее. Но я изо всех сил стараюсь игнорировать это неприятное ощущение. Я же не специально использовал мертвую маму Слоан против нее. И все сработало, не так ли? Она хорошо проводит время и, если я правильно ее понял, у нее был еще один шанс пережить счастливое воспоминание. Все хорошо, что хорошо кончается, верно?

— Держу пари, ты похожа на нее больше, чем думаешь, — говорю я ей, и в ответ получаю застенчивую улыбку. — Твоя мама, похоже, классная девчонка.

— Она была такой. — Какое бы воспоминание ни промелькнуло в серых глазах Слоан, она моргнула, и оно исчезло. Она подносит бутылку к губам и делает большой глоток. — Так что спасибо тому, кто тебе подсказал. Если говорить о первых свиданиях, то это было верное решение, чтобы расположить меня к себе.

— Достаточно для второго свидания?

Ее жеманный взгляд возвращается, и вся сентиментальность испаряется. — Сильно забегаешь вперед?

— Эх, мне нравятся мои шансы.

— Боже, ты так уверен в себе.

Слоан закатывает глаза, но не возражает, когда я подталкиваю ее стул ближе, чтобы поцеловать ее снова. Наши губы встречаются, языки соприкасаются на одну соблазнительную, мучительную секунду, прежде чем она отстраняется.

— Ты хорошо целуешься, — шепчет она, ее мягкое дыхание щекочет мое лицо. — Но не…

— Клянусь Богом, — перебиваю я, — если ты скажешь «но не так хорошо, как Дюк», я больше никогда не буду делиться с тобой травкой, Тресскотт.

Ее смех обжигает мою шею, когда она зарывается в нее лицом и бьется в конвульсиях. — Расслабься, парень. Все, что я хотела сказать, что я не ожидала, что ты будешь так целоваться.

— А чего ты ожидала? — грубо спрашиваю я. Я кладу руку на ее бедро, слегка проводя пальцами по обнаженной коже между поясом и топом. Я не упускаю из виду, как она вздрагивает.