Книга Даджи — Огонь в Горне - Тамора Пирс

— Спирт был бы губителен. Он уничтожает концентрацию и рефлексы.

По крайней мере, в этом был смысл. Она опёрлась на загородку, и молча смотрела на долину. Яррун тоже был тих, позволяя своим глазам бродить с востока на запад. Она один раз посмотрела на него, и заметила, что он слегка дрожал. «Его стимуляторы?» - подумала она, а потом отбросила этот вопрос, и повернулась лицом к ветру.

Солнце ползло вниз по небу, направляясь к горам. На западном краю тени уже накрыли игрушечные фигурки пары сторожевых вышек и ущелье, которое вело в долину ледника. Она могла видеть пятнышки, которые были Розторн и другими рабочими, возвращавшимися от шафрановых террас. На границе леса мальчики и мужчины, делавшие заградительную полосу, рыли и копали, пытаясь расширить промежуток между наступавшими полевыми пожарами и деревьями.

Яррун не находил себе места. Он прошёл к дальней стороне платформы, но оставался там только несколько минут, прежде чем вернулся.

— Можно мне спросить кое-что? - осведомилась Даджа. В худшем случае он прогонит её с платформы.

— Спрашивай что хочешь, - отстранённо ответил он, глядя на заградительные полосы. - Конечно, я не обещаю, что отвечу.

«Взрослые! Почему они всегда всё усложняют?» - поморщилась Даджа. Поскольку он стоял к ней спиной, Яррун этого не видел.

— Почему вы сказали Нико, в первую нашу ночь здесь? - спросила она. - Что он ничего не мог сделать, чтобы остановить пожары? Что он вам сделал?

Мужчина обошёл платформу ещё раз, пройдя по всему её периметру. Он так долго молчал, что она было решила, что он не ответит. Она раздумывала, не вернуться ли внутрь, когда Яррун сказал:

— Ты такая молодая. Молодая, и одарённая необычной магией. Тебя следует поздравить.

«Поздравить?» - Даджа подумала о Браяре, тайно оплакивавшем сожжённые луковицы шафрана. А что насчёт Трис, которая с криками просыпалась три ночи из четырёх, потому что ей снились рабы, утонувшие из-за того, что она обрушила молнию на корабли, на которых они гребли? Или Сэндри, которая постоянно носила с собой заколдованный излучать свет камень, потому что боялась темноты? Что насчёт самой Даджи, навсегда ставшей трэнгши?

Не зная, что за мысли проходили в её сознании, Яррун продолжил:

— Люди вроде тебя и Никларэна Голдая никогда не будут просто ещё одним магом. Вы никогда не будете работать день за днём над заурядными заклинаниями — и не важно, что наш мир не может обойтись без заклинаний, которые не дают еде испортиться, или заклинаний для выслеживания преступников. Заурядные маги живут в обветшалых комнатах. Они с трудом наскребают денег, чтобы оплатить ренту и материалы. И как только кто-то вроде Голдая появляется в городе, ни у кого нет больше для тебя времени. Ты не такой интересный, как он — ты не такой знаменитый. Ты просто творишь заклинания, отпугивающие карманников, и не дающие забиться водопроводу и дымоходам.

Она уже пожалела, что спросила.

Яррун ещё не закончил:

— Покинув университет, я двадцать лет работал, постоянно путешествуя, пытаясь стать одним из великих. Почему нет? Я был хорош. Просто надо было найти верные заклинания и верного покровителя. Каждый раз, когда отец писал мне, это было «Когда ты прекратишь обманывать себя, и захочешь настоящей работы, возвращайся домой». В конце концов я так и сделал. Я вернулся домой, чтобы погасить пожары на севере Эмелана. И вот я здесь, творю магию, к которой мало у кого есть талант, в то время как моя леди сажает Никларэна Голдая на самом высоком столе, и меня — с ним. Моё обычное место, когда нас не навещают великие маги — лишь немного выше соли, вместе с камергером и стюардом, - он отпил из фляги, и горько улыбнулся. - Теперь ты уже жалеешь, что спросила.

— Совсем нет, - твёрдо соврала Даджа.

Яррун перевернул флягу — на платформу упало только несколько капель.

— Надо снова наполнить её. Будь я на твоём месте, я бы молился о том, чтобы никто не начал считать кузнечную магию заурядной, иначе ты на своём горьком опыте поймёшь, что я прав, - он покинул её, зайдя внутрь.

Даджа укусила ноготь. Разве это не глупо — волноваться из-за славы? Разве это полезно — беспокоиться о чужой магии? Она у тебя либо была, либо её не было, что бы Яррун ни полагал насчёт изучения верных заклинаний. И она бы вмиг отдала всё это, чтобы снова стать Цо'ха.

Повернув лицо к дымному ветру, она позволила ему выветрить желчь Ярруна из её головы.

Сэндри ткала. Сначала она осознавала происходящее вокруг неё: Браяр и Трис делали мазь, Даджа ушла, а Ларк — вернулась. Кто-то покормил Медвежонка; она почувствовала запах еды. Крик сел на палку на другом конце ткацкого станка, и зачирикал; когда она не покормила его, скворец улетел. В конце концов всё угасло, по мере того, как она продолжала работать. Она чувствовала себя наполненным светом стеклом. Узор под её пальцами извивался, как если бы он состоял из червей. Это были магии, пытавшиеся вырваться из-под контроля. Они бились в её хватке, пока она ткала, но она не соглашалась их отпускать. Они носились без присмотра всё время с месяца Мёда. Время для игр закончилось.

Что произошло? В один ужасный момент, уверенная, что находившиеся вокруг камни сотрут в порошок её саму, её друзей и их собаку, она вспомнила свои уроки прядения. Тогда казалось разумным собрать нити их сил, и спрясть их вместе, сделав сильнее, чтобы дать им возможность противостоять землетрясению. И посмотрите, как всё обернулось!

Она сделала это. И было справедливо, что именно она наставит магии на истинный путь.

Вот новая нить Браяра, намотанная на его собственный челнок, а не спутанная с остальными, как это было с первой партией нитей. Он был закреплён в цветастом беспорядке на левой стороне ткани, в месте, которое изначально было его. Взяв челнок, Сэндри сконцентрировалась на Браяре. В эти дни от него чудесно пахло сырой землёй и травами, алоэ, соснами и цветами. Вот шёлковая петля уловила его быстрые руки, когда он прятал рулет за пазуху, или балансировал нож на кончике пальца. Свет сместился, и у неё получились его бледные серо-зелёные глаза под густыми чёрными бровями. Призрачная рука дёрнула её за косичку, как он любил делать, когда она не смотрела. Она достигла конца его полосы.

Теперь — граница, простая белая хлопковая нить на маленьком челноке, пустой участок, в котором не было никого. В её сознании он был стеклянной стеной,