Направить в гестапо - Свен Хассель

— Ему бы полезно послужить в армии, - объявил лейтенант Райхальт. — Побывал бы в боях, скованность как рукой сняло бы.

Правда, сам Райхальт в боях не бывал. До войны он был виноторговцем и теперь купил себе безопасность шампанским и коньяком. Война не доставляла ему беспокойства. Он приобрел репутацию волокиты, у него никогда не бывало меньше трех любовниц одновременно, через несколько недель он их бросал и находил новых троих.

— Брокман, думаю, тебе надо бы проверить его документы, — сказал Шмидт, он заведовал продовольственным складом, и война шла для него так же благополучно, как и для Райхальта.

У Шмидта было много не женщин, а продуктов. Он жил ради них. Не только ел продукты, но еще крал и продавал мяснику на Любекерштрассе. Мясник торговал почти исключительно украденным у солдат продовольствием. Шмидт был не единственным его поставщиком.

— Может быть, обнаружится, — добавил Шмидт, — что он хитростью уклонился от военной службы. Ему надо бы служить по крайней мере в территориальном резерве. Тебе там понравилось бы, — сказал он бесстрастному штатскому. — Принесло бы громадную пользу.

Штатский продолжал молчать. Шмидт недоуменно на морщил лоб.

— Вам не кажется, что он тронутый, а?

Раздался стук в дверь, и прежде чем кто-либо успел ответить, она отворилась и в комнату вошел унтершарфюpep СС. Крепко сложенный, звероподобный, ростом под два метра. На рукаве у него были буквы «СД», на кепи, небрежно сдвинутом на затылок, поблескивал серебряный череп. Не обращая внимания на Брокмана, унтершарфюpep подошел прямо к штатскому. Молодцевато откозырял.

— Хайль Гитлер, штандартенфюрер[33]! Мы только что получили сообщение из РСХА по радио в машине. Приказано немедленно передать его вам - команда номер семь только что успешно завершила операции.

Штандартенфюрер удовлетворенно кивнул. Глаза его блеснули за линзами очков.

— Отлично, Мюллер. Передайте, чтобы арестованных держали в строжайшей изоляции. Пусть их никто не допрашивает до моего приезда. Через минуту я буду с вами.

Мюллер снова откозырял и вышел. Штатский обратился к собравшимся офицерам.

— Благодарю за прием, господа. Он был в высшей степени познавательным. Сейчас я должен идти, но не сомневаюсь, что мы встретимся снова. Хайль Гитлер!

И следом за Мюллером вышел из комнаты.

Офицеры, уже далеко не так уверенные в своем всеведении, опасливо переглянулись.

— Что все это значит, черт возьми? — произнес Брокман. Подошел к двери, распахнул ее и крикнул:

— Сержант!

— Я!

— Выясни, кто этот человек, и доложи через пять минут, если не хочешь иметь неприятностей.

— Слушаюсь.

Брокман вернулся в комнату и положил хлыст уже отнюдь не столь твердой, как до того, рукой.

Шмидт облизнул губы.

— Гестапо? — испуганно предположил он.

И по молчанию друзей догадался, что попал в точку. Это наверняка было гестапо. Шмидт утер пухлой розовой рукой лоб, и у него внезапно стеснило грудь. Он приготовил к отправке на Любекерштрассе несколько ящиков колбасы и ветчины, итальянской фасоли и еще кое-чего — а с появлением гестапо нельзя чувствовать себя в безопасности…

Пробормотав извинения под нос, Шмидт вышел из кабинета и поспешил на толстых дрожащих ногах в свои владения. Через несколько минут весь склад оказался перевернут вверх дном, подчиненные Шмидта бросили все дела и бросились исполнять новые приказания. Через двадцать минут из городка выехали две грузовые машины, доверху наполненные ветчиной и фасолью. Они отправились к коллеге Шмидта в артиллерийском полку; вся операция стоила ему нескольких фунтов собственного веса и девятнадцати ящиков шампанского. Это шампанское свело на нет всю прибыль, какую он наживет на ветчине.

Не все в городке знали, что там появилось гестапо. И даже среди тех, кто знал, не все впали в панику. Некий обер-ефрейтор, которому полагалось стоять на часах у входа, даже дружелюбно болтал с водителем «мерседеса». Они обсуждали деловые вопросы с тех пор, как штандартенфюрер вошел в здание.

— Ну, давай! — поторопил собеседника водитель эсэсовец. — Говори! Сколько хочешь за… — Огляделся с подозрением по сторонам и понизил голос. — За них? — состорожничал он. На правой руке у него была белая повязка с буквами «PCXА»[34].

— Стоят они немало, — ответил Порта. — Лучше скажи, сколько готов предложить.

Эсэсовец заколебался. В глазах его появилось хитрое выражение.

— Тысячу?

Рука его нырнула глубоко в карман и появилась наружу с пачкой денег. Порта засмеялся ему в лицо.

— Спятил? — язвительно произнес он. — Здесь, по-твоему, что, богадельня? Тысячу! Шутишь?

Затем Порта сдвинул каску на затылок, поправил висевшую на ремне винтовку и сунул руки в карманы.

— Знаешь, никто тебя не неволит покупать товар, — добродушно сказал он. — Не хочешь — не надо. Я предложил его тебе, так как думал, что у тебя хватит сообразительности найти ему применение. Ни к чему отдавать его в руки лопуху, он наверняка не сумеет сбыть его и, скорее всего, втянет нас всех в беду. Но видя, что ты вроде бы человек бывалый…

— Слушай, я мог бы раздобыть эти чертовы штуки даром, будь они мне так нужны!

Водитель повернулся и с презрением плюнул на памятник славным павшим в Первую мировую войну.

— Вот как? — усмехнулся Порта. — Я не вчера родился. Не стоит думать, что меня можно провести за нос.

И, чтобы сквитаться, вынул из кармана одну руку, склонился над «мерседесом» и с силой высморкался на эсэсовский флажок, развевавшийся на капоте машины.

Эсэсовец притворился, что не видел. Снова повернулся и второй раз плюнул на доблестных павших Семьдесят шестого пехотного полка.

— Сдается мне, — сказал он, — что тебе невдомек, кто я и кого вожу. — При этих словах грудь его выпятилась. Лицо засияло наивной гордостью. — Это мой начальник только что вошел туда. Потолковать с вашими офицерами.

— Ну и что? — холодно спросил Порта.

— А то, что запоешь другую песенку, когда узнаешь, кто он. Иду на спор, до того струхнешь, что бесплатно отдашь мне свои драгоценные сигареты. — Эсэсовец неприятно улыбнулся и вытянул правую руку, демонстрируя буквы «РСХА» на повязке. — Меня можно купить — за определенную сумму, — признался он. — Скажем, за двенадцать сигарет с опиумом?

— Купить? — Порта подался вперед и плюнул на эсэсовский флажок. — На кой черт мне покупать охламона вроде тебя?

— Полегче, приятель. Ты покупаешь не меня, а мое молчание.

— Смех, да и только! — Порта снова плюнул. Флажок со свастикой, вызывающе развевавшийся несколько минут, назад, стал никнуть под тяжестью такого количества влаги. — Нужно мне твое идиотское молчание! Думаешь, меня беспокоит такая шваль, как ты?

Губы эсэсовца изогнулись в самодовольной усмешке. Он чувствовал себя очень самоуверенно. Высунулся из окошка «мерседеса».

— Лучше бы побеспокоился, вот что я тебе скажу — потому что если не будешь держать ухо востро, то можешь крепко погореть. Мой начальник — сам штандартенфюрер Пауль Билерт!

В голосе его прозвучала нотка ликующей почтительности. Глаза засверкали самозабвенной пылкостью миссионера, говорящего запойным пьяницам об Иисусе Христе.

Порта подошел вплотную к машине и плюнул на флажок еще раз.

— Вот что мне Пауль Билерт! — заявил он. — Пошел твой Билерт знаешь куда? Положил я с прибором на Пауля Билерта!

Эсэсовец сузил глаза и ошалело уставился на Порту.

— Ты смеешь так говорить о штандартенфюрере? — Он недоуменно потряс головой. — Должно быть, ты псих — настоящий помешанный — такие слова о Пауле Билерте не сойдут тебе с рук! Билерт, должно быть, самый большой зверюга во всей Германии! Он сделает подтяжки из твоих кишок, если узнает об этом. — В голосе его прозвучало благоговейное изумление. — Даже Гиммлер дрожит при звуке его имени. Я слышал только об одном человеке, который может противостоять ему, и это группенфюрер Гейдрих — а мы все знаем, что он представляет собой.

Порта привалился к машине и опустил взгляд на разошедшегося водителя.

— А как же тогда ты? — небрежным тоном спросил он. — Если он такой грозный, как говоришь, ты сам должен бояться его до жути.

— Его все боятся, — ответил водитель. — Ты тоже боялся бы, будь у тебя в голове хоть немного мозгов. И учти вот что, приятель: оно замечательно — браниться и задирать нос, стоя здесь, но ты не будешь таким дерзким, когда придет время!

— Время? — с наивным видом переспросил Порта. — Какое время?

— День расплаты, вот какое, приятель — день, когда будешь стоять перед штандартенфюрером.

— Почему ты думаешь, что буду?

— Я не думаю, я знаю — потому что могу пойти к властям, когда только захочу, и настучать, что ты торгуешь наркотиками. А когда встанешь перед Билертом, ты пожалеешь, что так испытывал судьбу. Он только вчера отправил на казнь девять человек — просто для удовольствия. А казнь — это отсечение головы на плахе. Девятерым за раз! Девять голов скатилось в корзину! Смотри, попадешь к нему в лапы — надежды нет никакой. Он посылает людей на казнь не потому, что они совершили преступление, а ради забавы!