Холодные медные слезы. Седая оловянная печаль - Глен Кук

А Покойник еще считает, что я без него не выживу.

Я не отшил Краска. Рано или поздно мы с его боссом все равно столкнемся лбами, но это произойдет по какой-нибудь более существенной причине, чем мой недосып.

– Позвольте мне закончить свой туалет, – сказал я. Черт, от Краска у меня мурашки по коже. Я никогда не встречал человека, который излучал бы такую угрозу. Если, конечно, не считать его закадычного дружка Садлера, сделанного из того же теста.

Пять минут спустя я вскарабкался в личную карету Чодо Контагью. Чодо на борту не оказалось. Зато там был Морли собственной персоной. Меня это не удивило. Его кислый вид полностью соответствовал моему душевному состоянию.

Наше путешествие не было окрашено оживленной беседой. Краск не любитель поговорить. И его присутствие как-то не способствует общему веселью.

Поместье Чодо находится в нескольких милях к северу от Танферских Северных Ворот. Его владения могли быть предметом гордости любого герцога. Обширный, великолепно ухоженный парк окружен высокой каменной стеной. Стена призвана скорее удерживать желающих вырваться оттуда, нежели – проникнуть туда. По парку фланирует несколько сотен чертовых ящеров, которые обеспечивают более надежную защиту, чем любой крепостной ров или стены замка. Я слыхал, что на Чодо было совершено несколько покушений, о которых он даже не подозревает, поскольку его охранники сожрали все, включая имена несостоявшихся убийц.

Я выглянул в окно:

– Что-то любимцы Чодо довольно игривы сегодня. – Ночь была холодной. От холода громовые ящеры становятся вялыми.

– Чодо приказал согреть их, – объяснил Краск. – Он считает, что возможны осложнения.

– Поэтому мы здесь?

– Может быть.

В шкуре Краска живут два человека. Один – чопорный, непробиваемо официальный дворецкий, которого Чодо отправляет с дипломатическими поручениями, второй – бесстрастный и безжалостный убийца, выросший в порту, где он приобрел вкус к кровопусканиям. Я надеюсь никогда не иметь дела со вторым Краском, хотя, боюсь, это неизбежно. Если Чодо прикажет ему убрать меня, я и глазом моргнуть не успею.

Карета остановилась у подножия лестницы, ведущей к парадным дверям Чодо. Тут было светло, хоть читай. Десятки горящих фонарей создавали ощущение, что хозяин закатывает бал и мы – первые прибывшие гости.

– Не выходите, – предупредил Краск. Он, что, принимает нас с Морли за слабоумных? Только полный кретин или самоубийца мог бы вылезти к чудовищам, которые сопели вокруг кареты. Краск вышел и поднялся по ступеням. Твари его не потревожили.

Морли скуп на сквернословие, поэтому, когда он выплюнул: «Дерьмо!», я понял, что он расстроен, и обернулся.

Громовой ящер с головой размером с пятигаллоновое ведро и дыханием, от которого вывернуло бы наизнанку и личинку мухи, заглядывал в карету со стороны Морли. У твари было не меньше тысячи зубов, каждый – с четырехдюймовый нож. Когда зверюга встала на дыбы и принялась царапать карету своими смешными маленькими ручками, в ней оказалось двенадцать футов росту. Чешуя, покрывающая это изящное тело, имела чудесный серо-зеленый оттенок гнили. Кучер треснул по ее морде рукояткой хлыста. Тварь завопила, словно дюжина ослов, и потопала прочь.

– Она напомнила мне одну женщину, которую я знавал в былые времена, – сказал Морли. – Только от этой лучше пахнет.

– Я всегда подозревал, что ты трахаешь все, что движется. А что ты делал с ее хвостом?

– Обрадовался возможности почесать языком, да? Я видел, каких обезьян ты обхаживаешь.

– Но у них по крайней мере нормальные зубы.

– Я заметил это прошлой ночью. И какая щеголиха! У нее весьма занятное представление об уходе за внешностью. Ты собираешься прикончить ее, когда у нее выпадут молочные зубы?

От необходимости защищать Майю меня избавило возвращение Краска. Он влез в карету и вручил каждому из нас амулет – камень на железной цепочке.

– Наденьте их и не снимайте, пока не уйдете отсюда. Они охраняют от ящеров. Пошли.

Я надел цепочку и вылез вслед за ним. Ящер, достающий мне до плеча, обнюхал меня, но кусать не стал. Каким-то чудом я ухитрился не намочить штаны.

Дворец Чодо шикарен. На этот раз здесь было тише, чем во время моего последнего визита, хотя сейчас дом кишел гангстерами. В прошлый раз его наводняли обнаженные красотки – неотъемлемая часть внутреннего убранства. Сегодня девочки куда-то попрятались.

Чодо ждал нас у домашнего озера – бассейна, где любили понежиться малышки. Я с трудом подавил желание упрекнуть Большого Босса за испытанное мной разочарование.

Чодо представляет собой безволосую уродливую глыбу, прикованную к инвалидному креслу. Многие недоумевают, как калека может наводить на всех такой ужас. Эти люди никогда не подходили к Чодо достаточно близко, чтобы заглянуть ему в глаза. Краск и Cадлер по сравнению с ним – само благодушие. И эта парочка служит Чодо руками и ногами. В каком-то смысле они давно перестали существовать как независимые организмы.

Cадлер стоял за креслом Чодо. Дальше выстроилась целая свита адъютантов, которых я не знал по именам. Я остановился в шести футах от старика, не пытаясь протянуть ему руку для рукопожатия. Чодо не любил, когда до него дотрагивались.

– Мистер Гаррет. Благодарю вас за то, что вы так скоро откликнулись на мое приглашение. – Его голос проще всего охарактеризовать как скрипучее сипение.

– Из слов Краска я понял, что дело не терпит отлагательств.

Губы Чодо слегка раздвинулись в улыбке. Он повидал достаточно людей, накладывающих перед ним в штаны. Мы поняли друг друга, что скорее было на руку ему, нежели мне.

– Мистер Гаррет, вокруг творится нечто странное. – Какая учтивость! – Из-за моего горячего желания сохранить вам жизнь я оказался втянутым в непонятные события. И, вероятно, теперь я перед вами в еще большем долгу.

Я открыл рот, чтобы возразить ему. Он приподнял одну белую ладонь на дюйм от буро-коричневого пледа, прикрывающего его колени. Для Чодо это страстный жест. Я промолчал.

– Сегодня днем я узнал, что преследующие вас люди имели наглость вторгнуться в дом, принадлежащий Организации. Они убили там человека. Я нахожу это нестерпимым.

Я не взглянул на Морли, хотя догадался, кто информировал Чодо. И он еще имел нахальство негодовать, когда я отказался назвать ему имя Перидонта.

– Я мог бы посмотреть на это сквозь пальцы, списав все на юношескую дурь, если бы сегодня они снова не оскорбили меня, на этот раз совершенно непростительным образом.

Чодо кипел. Он так злился, что у него из ушей чуть ли не дым валил.