Грязные игры - Вячеслав Сухнев

Два часа продолжался военный совет в Поваровке. Выступили все, кроме Ткачева и Эсенова.

Начштаба любимой «президентской» дивизии, расквартированной в ближнем Подмосковье, доложил, как планируется брать Кремль в танковые клещи.

Антюфеев рассказал, что смогут сделать средства ПВО при угрозе бомбежек верными президенту авиаэскадрильями. Не представленный обществу офицер ГРУ поделился информацией о состоянии оружейных складов в московских пригородах. Заместитель начальника узла связи Московского военного округа пообещал, что вверенное ему подразделение в считанные минуты дезорганизует оперативную связь частей и соединений. Полковник Сизов из городского штаба гражданской обороны рассказал, как идет организация ячеек народного ополчения и вербовка боевиков.

— Настоящий отчет о проделанной работе, — сказал Савостьянову начальник Управления. — Ткачев принимает парад «шестерок». Но ведь и он, по большому счету, сам «шестерка».

— Да, — согласился Савостьянов. — Но жирно выписанная «шестерка». Потому что Ткачев среди прочих, очень немногих генералов обеспечивает участие в мятеже военных. И это определяет его вес.

Но, кроме военных, как ты знаешь, задействованы банковские и коммерческие структуры. А еще — милиция и правительство Москвы. Зачем Ткачев свел их в Поваровке? Мог бы и без парада обойтись — вызвать каждого и послушать отчет. Нет, он собрал их, чтобы повязать общей ответственностью, как в шайках повязывают кровью. Чтобы они в глаза друг другу посмотрели и окончательно поняли — назад дорога нет… Ладно, послушаем представителя московского правительства. Это Балковский, из департамента торговли.

Щуплый лысоватый человек заговорил, покашливая:

— Мы провели, кхм… определенную работу. Но у нас, сами понимаете, другой контингент. Под козырек не берут. Однако на нынешний момент некоторые проблемы решены. Мы готовы организовать блокаду мукомольных предприятий и пекарен, что позволит ограничить поставки хлебопродуктов в торговую сеть. Специальные группы из команды полковника Сизова поведут хлебные очереди громить магазины, префектуры, редакции газет и другие объекты. Вплоть до мэрии. После чего военным будет легче принимать адекватные меры по наведению порядка. Хлеб выбран в качестве детонатора по одной причине: на Руси хлеб свят. Многие восстания и смены режимов начинались с хлебных бунтов.

Даже последняя крупная заварушка в семнадцатом году имела в основе погромы пустых хлебных лавок.

Затем выступил кандидат наук Сипягин, заместитель директора аналитического центра при федеральном правительстве, невзрачный молодой человек в темных очках. Он бесстрастно доложил о прогнозах своего центра. Потери убитыми и ранеными среди военных и гражданских лиц. Степень разрушения центра города при интенсивном танковом обстреле. Тот же прогноз — но в случае применения ракетных средств. Стоимость одного дня боев в долларах. И в рублях. Вероятность вмешательства вооруженных сил НАТО на стороне президента. Возможности пресечь это вмешательство. Международный резонанс. Потери из-за непредоставления кредитов. Оптимальное количество пунктов интернирования. Стоимость их содержания по дням. И по головам…

— Балковского, Сизова и Сипягина перед событиями убрать! — сказал начальник Управления, досмотрев выступление правительственного эксперта. — Остальные — просто жадные и амбициозные дураки, которых убедили в слабости власти и безнаказанности ее свержения. Но эти трое — хладнокровно мыслящие ублюдки. Они и раскручивают все шестерни. Убрать к едрене фене!

— Сделаем, — кивнул Савостьянов.

После выступления Сипягина участники «пленарного заседания» долго молчали. Сухие цифры впечатляли больше всяких высоких слов о долге перед Отечеством и верности отцовским традициям. Дымом и кровушкой пахнуло из экспертной справки. Наконец встал Ткачев. Он коротко поблагодарил всех и пригласил разделить скромную трапезу.

— Тайная вечеря! — фыркнул Савостьянов. — Это уже неинтересно. Будут пить, жрать и орать, как на свадьбе. Страх заливать…

— А почему Эсенов промолчал? И что его связывает с Ткачевым? Ты же помнишь, Юрий Петрович, как они в Шаоне грызлись!

— Помню. Но политика не любит личных пристрастий, хотя в большинстве случаев на этих пристрастиях и держится. Акопов продолжает наблюдение. По последнему донесению, гости с дачи Антюфеева уехали. Остались Ткачев с Эсеновым. Самая интересная и продуктивная часть совещания идет сейчас.

— Могу предположить, о чем речь, — задумчиво сказал генерал-полковник — За Ткачевым — криминалитет в генеральских фуражках и слава «крепкого командира», не дающего спуску черножопым.

Все это обеспечит ему симпатии наших ультра и части военной верхушки. За Эсеновым нефтедоллары А еще — ореол изгнанника. Все вместе дает поддержку шаонской оппозиции и привлекает диаспору в арабских странах. Эсенов может надеяться и на помощь некоторых кавказских кланов, конфликтующих с режимом Самиева. Поэтому, надо думать, они договариваются сейчас о мере и форме участия каждого в мятеже. О распределении дивидендов после победы. Эсенов потребует у Ткачева силовой поддержки при возвращении в Шаону на белом коне. И Ткачев не сможет отказать. Примерно так…

— Согласен, — кивнул Савостьянов. — В этом свете возрастает роль Адамяна, главного спекулянта военным имуществом Отдельной армии. Чем больше денег принес он Ткачеву, тем независимее от Эсенова будет действовать командарм. Следовательно, меньше будет должен помогать Шаоне в будущем.

— Поэтому Адамяна надо немедленно выводить из обращения. Он, помимо прочего, еще задолжал нам по Карабаху…

— Хорошо. Дам задание группе Седлецкого активизировать работу в отношении Адамяна. Как будем отчитываться перед заказчиками, Виктор Константинович?

Начальник Управления несколько минут молча вышагивал по небольшому, просто обставленному дачному кабинету. Потом наклонился с бутылкой над рюмкой заместителя.

— Давай освежу… Думаю, мы поступим правильно, передав записи заседания в Поваровке заказчикам. Какие-то деньги они же нам дают. Верно?

Очередные звания присваивают… Прикажи, Юрий Петрович, изготовить доклад. Но отредактируй! Эсенова можно вообще убрать. Он не выступал. И сами детали могут показаться неинтересными. Заказчики — политики. Вот про деятеля из мэрии, который собирается в Москве голод устроить, а потом людей на штыки бросить… Или о реакции мировой общественности. Тут голая политика. Тут они поймут.

— И я все понял, — сказал Савостьянов, поднимаясь.

— Может, останешься? — спросил генерал-полковник. — Утречком сгоняем на Москву-реку. Щука берет — нет слов!

— Да какой из меня рыболов! — отмахнулся Савостьянов, укладывая дискету в контейнер. — И потом… Разучился я спать в гостях, Виктор Константинович.

Уже на пороге он сказал начальнику:

— Я тут референта уволил, можно сказать. Теперь как без рук! Присмотрел одного паренька. Нужна твоя санкция.

— Кадровые вопросы на этом уровне можешь решать без меня.

— Не могу. Молодой человек приписан к ведомству Грищенко. А ты знаешь, как он вопит, когда у него людей берут.

— Тогда подготовь проект приказа.

В Москву возвращались кружным путем — через Звенигород, на Петровское, по Волоколамскому шоссе. Рассвет занимался. Савостьянов долго зевал, как собака на морозе. В машине он тоже разучился спать. В низинах висели молочные полосы тумана, и деревья у дороги казались растущими не из черной земли, а из серого бесформенного неба.

17

«…в министерстве уже открыто поговаривают о том, что существует некая финансовая мафия, КОТОРАЯ КРУТИТ МИЛЛИОНАМИ ИЗ ВОЕННОГО БЮДЖЕТА И К КОТОРОЙ ПОЧЕМУ-ТО НЕ СПЕШАТ ПОДОБРАТЬСЯ ТЕ, КОМУ ПОЛОЖЕНО.

В какую сферу военной реформы ни ткнешь пальцем, всюду видишь ложь, фальшь, обман, немощь нашего высшего военного руководства, которое тщится делать хорошую мину при плохой игре».

Устойчивое тепло держалось до конца мая. А потом пришли черемуховые холода. В толпе замелькали свитера, плащи и зонтики. Столица вновь, как весной или осенью, стала мокрой, грязной и злой.

Впрочем, злой и грязной она была теперь и в другие сезоны…

У станции метро «Третьяковская» Толмачев загнал на платную автостоянку свой красный «жигуленок» и с сочувствием посмотрел на машину. Она была забрызгана по самые стекла и грязна, словно беспризорная дворняга. Едва вышел на Большую Ордынку — налетел дождь, в который раз за утро.

Налетел дождь — холодный, крученый, противный.