Тернистая дорога к звездам - Мишарин Петрович

— Естественно, — усмехнулся Яков, — вы заглянули в рот и анус, перебрали одежду по миллиметру, но никто из вас не попросил показать ладони.

— Черт возьми, — хлопнул себя по лбу Джон, — так просто, как все гениальное. Это же надо так опростоволоситься…

Он улетел в Штаты довольный. Наконец-то обмен произошел… Время побежало для него быстрее.

Яков стал замечать, что Голди все чаще грустила. Спрашивал ее и получал один и тот же ответ: "Нет, дон Яков, я не грущу — это воспоминания детства иногда набегают. Я здесь выросла, здесь каждый сантиметр — родная земля. Спасибо вам, дон Яков".

Лейла стала немного говорить по-русски и однажды отвела Якова в сторону, тихо зашептала:

— Голди грустить… она любить…

— Любить?! Кого любить? — не понял он.

Лейла ткнула его несколько раз пальцем в грудь и снова произнесла:

— Грустить — любить…

— Голди меня любит и поэтому грустит? — наконец-то дошло до Якова.

— О, ес, ес, — подтвердила довольная Лейла и приложила палец к губам.

Яков кивнул головой и тоже приложил палец к губам. Он задумался по-настоящему… И что теперь делать? Любовь — это не игрушки в симпатии. Через месяц он застал ее плачущей. Не сразу, но ему удалось разговорить ее — она была беременной от него.

Яков пригласил ее в беседку. Лейла заметила Голди в слезах и поняла, что настала пора серьезного разговора. Ушла в дальний угол поместья и горько заплакала тоже.

— Не плач, Голди, — начал разговор Яков, — ты выйдешь за меня замуж?

— Да, милый дон Яков, да…

Она заревела еще сильнее, уткнувшись в его грудь. Он вытирал ее слезы ладонями. Потом достал платок…

— Успокойся, Голди, все хорошо, мы поженимся, у ребенка будут законные мать и отец. Я давно хотел поговорить с тобой, Голди, но не знал, как начать разговор. Я русский и меня тянет на Родину. Как ты отнесешься к тому, что мы уедем в Россию?

— В Россию? — изумленно переспросила Голди, — но что мы там будем делать?

— Как что — жить, — ответил он.

— Но там же страшно — люди злые, постоянно воюют, там нет человеческих прав. Как мы там выживем, дон Яков?

— Милая Голди, — он улыбнулся, — у тебя неверное представление о России. Люди — везде люди и там нет рабынь, какой раньше была ты. Западная и особенно американская пропаганда показывает больше лжи, чем правды. Конечно, там есть свои особенности — что-то лучше, что-то хуже, но это целая большая страна и жить в ней можно.

— Дон Яков, я люблю вас и поеду с вами куда угодно. Только вы не бросайте меня, дон Яков.

— Теперь мы будем вместе всегда, Голди, в этом не сомневайся. Надо сказать Лейле, не знаю, как быть с ней. В Америку ей нельзя, здесь нужен хотя бы вид на жительство.

Голди окончательно вытерла слезы и замялась. Яков понял, что она что-то хочет сказать и стесняется.

— Ты что-то хочешь спросить или предложить, Голди? — спросил он ее, стараясь подтолкнуть к вопросу или предложению.

— Мы можем взять с собой Лейлу? — наконец решилась на вопрос она.

— Взять с собой Лейлу? — поразился вопросом Яков, — разве ты не ревнуешь меня к ней?

— Я привыкла, — тихо ответила она, опустив веки, и покраснела, — я не ревную к ней, другую женщину не смогла бы пережить. Как-то получилось все само собой. Мне ее жаль… куда она без нас? На панель? Она этого не переживет… бедная Лейла…

Изумленный Яков встал, но Голди посмотрела на него так печально просяще, что он вновь опустился на скамейку беседки.

— Я не знаю, что ответить тебе сейчас, Голди, я подумаю.

— Лейла скрывает, но она тоже любит вас, дон Яков. Она не говорит даже мне, но я чувствую сердцем. Если есть возможность — возьмите и ее тоже.

— Я подумаю, — еще раз произнес Яков, — я подумаю.

Он встал и ушел в дом один, оставив Голди с ее мыслями одну — самому надо было переварить непереваримое.

Доигрался в любвеобильность… Тоже мне… Казанова… А если Лейла забеременеет?.. Что я в Росси скажу, кто меня поймет? Держать ее, как домработницу и растить негритят? Он подошел к бару, налил полстакана водки и выпил залпом. Теперь еще и пьяница, усмехнулся он про себя, закрыл дверь в кабинет и включил компьютер. Постучал по клавишам — на экране появилось лицо Графа.

— Ну, наконец-то, Яков Валентинович, я уже стал беспокоиться, здравствуйте.

— Здравствуйте, Роман Сергеевич.

— Как американцы, проглотили наживку с любвеобильностью, не пытали? — спросил Граф.

— Проглотили, — вздохнул Рябушкин, — лучше бы не проглатывали…

— Что случилось, Яков Валентинович, нужна помощь? — забеспокоился Граф.

— Разрешите по порядку, Роман Сергеевич. На сутки меня посадили в камеру, но не били и не пытали, раздели догола, обыскали. Но на ладони не посмотрели. Все пошло по нашему плану. На вилле, куда меня привезли для встречи с Райтом, пришлось познакомиться с четырьмя девушками.

— С четырьмя? Ну, ты силен, Яков Валентинович. Казанове до тебя далеко. Извини, слушаю дальше.

— Эти девицы — две рабыни и две штатных сотрудницы. Рабынь взял с собой в Испанию. Голди — испанская дворянка, мне купили ее поместье, вторая негритянка, Лейла. Тайно перебралась в Америку из Африки. Попала не в бордель, а к нашим конкурентам. Все по плану, Джон увез флэшку. С девушками проблема — что делать: не знаю.

— Влюбился что ли? — поинтересовался Граф, — так вези сюда — примем без разговоров.

— Голди ребенка ждет… Лейла… возможно тоже… но я не уверен.

— Ничего себе… пирожки с протонами. Сам-то ты как?

— Никак… как я их брошу и как женюсь на двоих? Что делать, Роман Сергеевич? У меня скоро голова лопнет от раздумий.

— Ты не раздумывай, Яков Валентинович, моя вина — не предусмотрел такой вариант, а должен был. Вези обоих сюда, здесь будем думать. Поселишься с ними в моем бывшем коттедже. Станем растить интернационал. Не обижайся за шутку, Яков Валентинович, ты задание выполнял. Нравятся и готов детей растить — привози, не вопрос. Уйдешь с ними по обговоренной схеме. В Москве тебя Войтович встретит. Рад буду видеть лично.

У Якова, словно камень с души спал. Он налил еще водки и выпил залпом. Теперь уже с радости, теперь можно говорить с Лейлой и Голди. Он позвонил в колокольчик, появилась Голди, Яков указал ей на кресло. Молчали минут пять, Яков еще позвонил.

— Где Лейла, найди ее, — попросил он Голди.

Она обшарила почти всю территорию и нашла Лейлу в дальнем уголке за деревьями. Она сидела на корточках, прислонившись к забору, и плакала беззвучно.

— Лейла, — обрадовано подскочила к ней Голди и, видя заплаканное лицо, забеспокоилась, — что случилось, Лейла?

— Ничего, — ответила она сквозь слезы, — ничего.

— Как же ничего… ты плачешь…

— Ничего, — вновь ответила Лейла, — ты иди, я хочу побыть одна.

— Не могу — дон Яков зовет.

— Дон Яков? — сквозь слезы произнесла она, пытаясь то ли улыбнуться, то ли съязвить — Голди не поняла, — ты иди, скажи господину, что я скоро буду, иди.

Голди ушла, так и не поняв, что случилось с подругой. Она никогда не называла Якова доном, но в Испании так принято называть уважаемых людей.

Лейла пришла минут через десять, высушив слезы, но все равно было заметно, что она плакала. Пришла не сразу, что на нее совсем не похоже. Яков указал ей на кресло рядом с Голди напротив себя.

— Ты плакала, Лейла, что случилось? — спросил Яков.

— Ничего, господин, я случайно ударилась, было больно и я заплакала.

Она не смотрела в глаза, опустив голову.

— Лейла, ты не умеешь обманывать. Почему не хочешь сказать правду? — настаивал Яков.

— Господин… я не могу…

— Разве я обидел тебя чем-то, Лейла?

— Господин, не говорите так. Я не могу… Я не могу видеть вас с другой женщиной, — с трудом произнесла она и из ее глаз снова потекли слезы. — Господин, разрешите мне ночевать в другой спальне?

Ничего себе развязка событий, подумал Яков. Он видел, что Голди с трудом сдерживает себя, но молчит. Она так заботилась о ней, а в ответ черная неблагодарность. Чувство любви… оно способно на многое. Может быть правильно, что всемирная организация здравоохранения признала любовь болезнью?..

— Хорошо, Лейла, ты можешь спать в другой спальне. Ступай, отдохни и приведи себя в порядок — завтра или позже поговорим.

Она ушла, а Яков с Голди еще долго сидели молча.

— Спасибо, Голди, что молчала и только переводила слова. Порежь, пожалуйста, лимон, посоли и подай водки. Хотя я уже выпил сегодня достаточно — полстакана с тревоги и полстакана с радости.

Голди порезала лимон, посолила, поставила на передвижной столик вазу с фруктами, подумала и нарезала колбасы. Подкатила столик к Якову поближе, налила водки и села напротив.

— Я сегодня говорил с человеком, он с моей Родины и нас там ждут — всех троих. Обрадовался, что решил вопрос, а тут такой коленкор.