Лёд - Яцек Дукай

— Да не начинайте же вы опять, перед вами еще долгая жизнь.

Иертхейм закурил, выдул дым, отмахнул его от лица.

— Что там передо мной, дело другое. Во всяком случае, Макарчук говорит, что выполняет завещание одного живого покойника, и что наверняка охранка вновь будет им клиентов пугать. Какого такого «живого покойника», допытываюсь, на что Макарчук говорит что-то про геолога, которого разыскивает полиция, на что я тут же думаю о вашем отце и сразу же начинаю расспрашивать Макарчука.

— Так говорите же.

Mijnheer Иертхейм усмехнулся в рыжую свою щетину.

— Оказывается, Хило Калоусек оставил здесь семью. Кажется, сестру и племянницу. Макарчук, в качестве исполнителя завещания Калоусека, прослеживает за рентой, выплачиваемой им страховой компанией. Дело в том, что компания получает анонимки, а в последнее время, неофициально, еще и доносы из Третьего Отделения, будто бы Калоусек свою смерть в северной экспедиции симулировал, чтобы сбежать от следствия, и вот тут слушайте, по делу «польских геологов, разыскиваемых посредством публикаций о розыске за преступления против государства».

Я-оно схватилось с места.

— Имена он называл?

Для большего эффекта mijnheer Иертхейм вначале выпустил носом дым.

— Александр Иванович Черский.

Я-оно рассмеялось.

— Таки моя правота! Ключ к Дорогам Мамонтов лежит в секретной гидрографии Байкала! То, что вытекает сюда, куда-то на поверхность, из тунгетитовых вод и из второго атмосферного обращения, возможно, уже химически измененное, возможно, уже биологически связанное — они узнали тайну — Богданович, Черский, мой отец, наверняка и Кроули, и Калоусек — рецепт, шаманский метод, или только картографию — географические координаты Черного Оазиса! Думаете, нечто подобное и вправду существует? — Схватило голландца за руку. — Вы должны меня познакомить, с этой его сестрой. У нее наверняка имеется какой-то способ связаться с Калоусеком! Тот же приведет меня к Черскому, и, раз я буду располагать картами Кароля Богдановича и картами от губернатора…

— Не так сильно! — смеялся Иертхейм. — Я же никуда не убегаю!

— А вот у меня времени все меньше. Пан Генрих, через неделю-две мне придется выезжать из Иркутска. Шульц дает оборудование, деньги, людей — а теперь еще появляется и реальный шанс, нечто конкретное, что можно будет взять и…

— Так вы, все-таки, уезжаете.

Отпустило его.

— Да.

Иертхейм покачал головой, левой рукой машинально дергая туда-сюда стрелку прибора.

— Я стараюсь вам помочь, господин Бенедикт, — сказал он, отведя взгляд, — а ведь…

— Думаете о том, что я скажу ему о вас.

— Нет. То есть… не это самое главное. — Какое-то время он задумчиво посасывал трубку. Отьвет делался плотнее. — Как тот князь выторговал мир с японцами, так и вы должны выторговать мир с лютами, правда? Территориальный договор: отступит Лед или нет. Но, до того, как вы выедете… Понимаете, ведь если Оттепель и вправду, то я…

Очевидность.

Я-оно огляделось по заваленному четверть- и полупродуктами ледовых технологий столу инженера Иертхейма, по разобранным механизмам и покрывающим стены и шкафы эскизам и сечениях различных устройств, таблицам физико-химических свойств, фотографиям гнезд лютов и соплицовых, микрофотографиям зимназовых холодов. Вытащило из-под электрического аккумулятора покрытый пятнами листок бумаги, послюнило карандаш. Инженер присматривался через плечо к рисуемой схеме.

— Динамо-машина, — заявил он.

— Только вот сюда вставляем тунгетит. Внимательно проследите за тем, как делается обмотка.

Тот заморгал.

— По-понимаю.

Вручило голландцу листок.

— Никому этого не показывайте. Соберите такой генератор, но только для личного пользования. Заряжайтесь морозом из этой динамо-машины утром и вечером. Пределы узнаете сами, вы утратите чувствительность.

— А в Лете это действует?

— Да.

Иертхейм спрягал листок в карман.

— Не беспокойтесь, не объявлю этого, я же ведь знаю, что вы с самого начала размышляли над изобретениями…

— Собственно говоря… — Но уже удержалось, чтобы отрицать — и сам этот отказ от исправления фальше-правды почувствовало словно излияние кислотной изжоги, возвращение самого жесточайшего похмелья. Быстро сделало глубокий вздох. — Пан Генрих, у меня к вам вот какая просьба — сегодня ведь вы в собачью смену, так я хотел с вами поменяться, скажем, за счет следующей ночки. Вы не согласитесь?

Тот разложил руки.

— С превеликим удовольствием! В таком случае, еще сегодня вечером попробую поговорить с Макарчуком.

Филимон Романович Зейцов появился как раз с группой крышелазов. Уже длительное время я-оно видело его исключительно трезвым. (В голове ворочалась мысль: это следует принимать за добрый или за недобрый знак?). Тот обрадовался, увидав, что я-оно заменяет сегодня голландца.

В кожаной сумке, вместе с краюхой, толсто смазанной смальцем с луком, сейчас он приносил на ночную смену уже не бутылку «Госпожи Поклевской», а толстенные томища. Стыдливо показал, как только последний ассистент доктора Вольфке покинул седьмой этаж: антология новой метафизической поэзии, какие-то религиозные произведения, а вдобавок «О похвальном труде» христианских, настроенных против Струве марксистов. Даже страшно подумать, какой новый Зейцов после смерти Ачухова вырастет на этих духовных удобрениях.

— Только бы вы вновь не взялись за агитацию, — остерегло его. — Аккурат, самое неподходящее время.

— Слышал я, слышал: запирают, выпускают, снова под замок садят. Эх, Зима…

Буран гремел и стонал за окнами Башни будто сотня треснувших иерихонских труб, под ногами чувствовало вибрацию, идущую сквозь всю зимназовую конструкцию, самое начало резонанса. Тесла наверняка сразу бы посчитал частоты — подумало — посчитал и карманным аппаратиком разбил на кусочки и Башню, и Дырявый Дворец, и всю воздушную рельсовую сеть Холодного Николаевска. Прижало лоб к оконному стеклу, заслоняя глаза от керосиново-электрического блеска — но даже огни других Башен сложно увидеть в этой арктической пурге, в зимних сумерках. Открыло часы. Пару раз нужно пройтись в Цех у Дворца, а то и три раза, если Вольфке с утра припоздает, идя сквозь заносы. Бух-бу-бу-бух, стучали над головой крыше ледолазы-ледобои.

Подождало, пока те не спустятся, и вынуло сумку с образцами металлов, обработанных Лучом Смерти.

— Слушайте, Зейцов, эти книги наверняка скучноватые, не случалось вам здесь иногда заснуть?