Том 68. Чехов - Наталья Александровна Роскина

великого русского писателя, содействовали его популяризации. В десятитомном собрании сочинений Че­хова, выходившем с 1910 по 1920г.,переводы были пересмотрены заново и многие ошиб­ки и недостатки устранены.

2

Наряду с прозой Чехова, рассказами и повестями, большое распространение получили в Чехии и его пьесы.

Непосредственное знакомство чешской общественности с Чеховым-драматургом относится к 17 октября 1889 г., когда в чешском театре г. Брно состоялась премьера «Медведя». Однако он шел всего дважды, после чего исчез из репертуара. Несколько лучше была принята другая шутка Чехова «Предложение», поставленная режиссером Франтишеком Коларом на сцене Пражского Национального театра (премьера 30 мая 1890 г.). Публика встретила ее одобрительно, причем особенно понравилась роль Ло­мова в исполнении замечательного актера Индржиха Мошны. Отзывы же критики в основном были отрицательными, что отчасти объяснялось неудачным переводом.

Известный поэт Ярослав Врхлицкий упрекал автора в целом ряде художествен­ных погрешностей, но при всем этом его захватило неподдельное веселье чеховской шутки. Он считал, что имеется мало пьес, где зритель так смеялся бы от всей души. «Русский юмор,— писал он,— действительно великолепен, может быть,-— я не боюсь этого богохульства,— великолепнее, чем русский пафос. Не знаю почему, но во время представления этой пьески Чехова мне вспомнилось знаменитое определение русского смеха, которое дает Гоголь в „Мертвых душах"...» («Hlas Naroda», 1890, № 151, от 3 июня). «Удивительная это была комедия,— вспоминал позднее рецензент газеты «Narodni listy».— Кто-то на сцене страдал, корчился от боли, а весь театр смеялся» (1901, № 111, от 22 апреля).

«Предложение» и «Медведь» быстро привились на чешской почве и органически вошли в репертуар чешских театров 14. Этого нельзя сказать об основных пьесах Че­хова, хотя переводчики всячески добивались их постановки. Безуспешно хлопотал о постановке «Чайки» в Пражском Национальном театре Прусик. Сообщая Чехову, что он окончил перевод «Чайки» и посылает его «драматургу» (так именовался заве­дующий репертуарной частью Национального театра), Прусик в то же время выражает сомнение в том, что пьеса будет принята: «Вы не знаете, какое у нас несчастье с драма­тургами: прошлый не знал другого автора как Сарду, сам из него переводил, и я Madame Saris-Gene° триумфировала почти целые два года. Этот опять тащит на сцену старые французские фарсы, которые смешили не только наших отцов, но даже наших дедов. Идет ли что-нибудь из славянских пьес, так это обыкновенно только такая, про ко­торую в Jllustrierte Zeitung" читали, что в Берлине или Мюнхене игралась. Но все- таки попробую» (письмо от 16 июня 1897 г.).

Попытки Прусика добиться постановки «Чайки» на сцене ведущего чешского театра не увенчались успехом. Рукопись перевода пролежала два с половиной года у «драма­турга», после чего последовал ответ, что театр не может ставить пьес, у которых «так мало поклонников и столько недоброжелателей» (см. статью И. Сватоневой в сб. «Ctvero setkam s ruskym realismem». Praha, 1958, str. 305).

По всей вероятности, нежелание театра поставить чеховскую пьесу было в извест­ной мере обусловлено ее провалом в Александринском театре, о чем довольно подробно сообщала и чешская печать (например, «Osveta», 1898, с. 1, str. 223—226). Но глав­ная причина заключалась в самой пьесе. Глубина ее проблематики, сложность компо­зиции, наличие двух художественных планов, реализм, возвышающийся «до одухо­творенного и глубоко продуманного символа» (Горький),— вся эта новаторская сущ­ность «Чайки» была чужда репертуарной политике Национального театра.

Прусик прилагал усилия к тому, чтобы поставить «Чайку» в других театрах, и некоторые из них даже принимали пьесу к постановке, но потом под разными предло­гами отказывались от нее. Лишь труппа театра Шванды на Смихове (предместье Праги) решила поставить «Чайку». Но премьера, состоявшаяся 26 декабря 1898 г., не имела успеха, «потому что пьеса не театральна»,— утверждал рецензент журнала «Thalie» (1898, с. 22, str. 172). «Впрочем,— писал он далее,— у интеллигентного зри­теля она могла вызвать немало горячих восторгов, тем более у литературно образо­ванного слушателя, если не сказать прямо литератора (... Конечно, литератор тоже не удовлетворен произведением как театральной пьесой, но, как я уже говорил, в „Чайке" есть что-то такое, над чем мы могли бы задуматься».

Кое-кто из рецензентов верно уловил некоторые особенности драматургии «Чайки», но отнесся к ним отрицательно, исходя из привычных драматургических канонов, глубоко укоренившихся в чешском театре и критике. Вот что, например, писал рецензент журнала «бае» (1899, с. 3, str. 36): «Писатель построил пьесу так, что в ней отчетливо переплетается несколько драматических линий. Автор, полагаю, хо­чет сказать: такова жизнь, вы думаете, что жизненную драму переживает только не­сколько человек, ваши „герои и героини", а все остальные существуют на свете лишь как аксессуар!? Но присмотритесь ближе! Смотрите, как каждый из них мучительно переживает свою жизненную драму .. . всюду обнаруживаешь человеческиераны и стра­дания. Начало и конец пьесы? Это, пожалуй, старомодные слова! Ведь поток жизни течет беспрерывно... Жизнь для всех людей — драма, и как драму ее и должен был бы запечатлеть драматург. Эстетические взгляды Чехова, конечно, неверны, хотя и инте­ресны. Художественное произведение, будь его автор даже самым заядлым натурали­стом, всегда результат субъективного восприятия действительности, непроизвольно схва­ченной и воспроизведенной под определенным углом зрения^...) При этом, хочешь, не хочешь, одни судьбы и лица выдвигаются на передний план, а другие остаются на по­ложении статистов».

Значительно больше ставился на чешской сцене «Дядя Ваня», переведенный Б. Прусиком в 1900 г. В Пльзеньском Городском театре 4 января 1901 г. состоялась премьера пьесы. В том же году она шла в национальных театрах Праги и Брно, а также на любительской сцене в гг. Градец Кралове, Нимбурк, Часлав, Брно. К со­жалению, уровень большинства этих постановок был невысок, и пьеса не была понята ни артистами, ни публикой.

Касаясь постановки «Дяди Вани» в Пльзеньском Городском театре, рецензент га­зеты «Plzensky obzor» (1901, № 5, от 10 января) жаловался на то, что автор как бы на­рочно уклонился от более сильного акцентирования основной линии пьесы, тем самым лишив актеров возможности проявить свой темперамент и заработать аплодисменты. Критик журнала «Divadelni listy» (1901, с. 6, str. 127) писал: «Действительно ли в нас осталось так малославянского, что Чехова непонимают нипублика, ни актеры? Публика удивлялась, не верила, скучала— а исполнители не знали, что делать. Тот, кто был ве­рен автору, не был понят, а кто пытался „оживить действие" ходячими приемами игры, неизбежно совершал неловкость. В результате сразу же после премьеры из ре­пертуара исчезла необычайно остроумная, психологически на редкость глубокая вещь».

Самой значительной как по режиссуре, так, особенно, по актерскому составу яви­лась постановка «Дяди Вани» в Пражском Национальном театре (премьера 20 апреля 1901 г.), вызвавшая наибольший