Записки опального директора - Натан Гимельфарб

Полечка напросилась поработать няней маленького ребёнка в семье Димы. В этом может быть не было ничего страшного. Многие наши знакомые подрабатывали таким образом несколько сот долларов в месяц для покупки автомобиля, мебели или решения других финансовых проблем. Спрос на такую работу был большим и она довольно высоко оплачивалась. Но наша Полечка не была похожей на других. Моя сестра работала усерднее многих и получала за свой труд меньше, чем кто-нибудь другой за подобную работу.. Она выкладывалась больше, чем позволяло здоровье в её семидесятилетнем возрасте, вскоре заболела и слегла в больницу.

Теперь уже против её работы по найму восстали не только мы с Анечкой, но и наши дети. Лечащий врач категорически запретил ей подымать тяжести весом более десяти фунтов и пригрозил исключить её из числа своих пациентов в случае невыполнения его предписаний и рекомендаций. Под нашим давлением она было

согласилась оставить работу, но своих обещаний не выполнила. Более того, когда жена Димы родила второго ребёнка, Полечка взялась ухаживать за двумя детьми, что было выше её сил. Она часто болела, её заболевания стали хроническими, но оставить работу категорически отказывалась.

Моя любимая и когда-то послушная во всём сестрёнка не изменила своего решения и тогда, когда, из-за нарушения ею режима и медицинских предписаний, от неё отказался её добрый и внимательный врач Ковальский, а мы пригрозили довести до сведения детей чего стоят ей заботы об их приезде в Америку. Последнего она опасалась более всего, но и оно оказалось мало эффективным. Ничто на Полечку не воздействовало. Она твердила одно: «Дом Димы я никогда не брошу, даже если туда мне придётся ползком добираться».

Нам очень жаль было Полечку, но терпеть больше её упрямство не было сил и мы поссорились. Поссорились по-настоящему. Не встречались какое-то время, не разговаривали, не звонили друг другу по телефону.

Обычно, когда ссорятся друзья или соседи, примирение как-то возможно, но когда поссорились родственники - это очень серьёзно. Каждый раз, когда в порыве жалости мы уже были готовы на примирение, обида возгоралась с новой силой из-за очередного поступка Полечки. Когда речь шла о служении детям, она была слепа и глуха ко всему и ко всем, что могло этому помешать. Месяцами длились наши размолвки, пока, не достигнув результатов, мы были вынуждены восстанавливать какие-то отношения.

Несколько лет она верой и правдой служила Диме и его семье. Нужно отдать им должное: они выполнили своё обещание и оформили для Бори и его жены Тани приглашение на работу.

65

Несмотря на то, что большинство наших родных и близких успели покинуть рухнувший Советский Союз и судьба разметала их по разным странам и континентам, душа болела за Россию. Я жадно ловил любую информацию о стране, где родились и умерли родители, где прошла большая часть моей жизни, где погибли мои братья и зверски была расстреляна вся родня.

Россия... Для кого-то мать, для кого-то мачеха. Жизнь наша, память наша, боль наша. Как бы мы не были далеки от неё, а вести оттуда ловим и мыслями туда

возвращаемся. Каждый день, в шесть утра по московскому времени (у нас это десять вечера) я включал свой коротковолновый «Grundig» и слушал «Голос России», который часом позже дополнялся более объективной информацией «Радио Свободы» и французского радио на русском языке. Новости были одна другой печальнее.

Жизнь стала трудной и опасной для большинства. Опасной непредсказуемостью будущего. Финансово-экономический кризис, начавшийся в начале девяностых, набирал силу и, казалось, ему не будет конца. Общество разъедала коррупция. Она поразила все эшелоны государственной власти. Промышленность пришла в полный упадок. Люди, которые за бесценок скупили ваучеры и стали владельцами заводов и фабрик, не смогли запустить их на полную мощность. Были разорваны все экономические связи. Из года в год росла безработица. Рабочим и служащим по полгода не платили зарплату. Миллионы людей стали жить натуральным хозяйством, в основном за счёт приусадебных участков. Особо трудной стала жизнь пенсионеров. Средняя московская пенсия была чуть больше четырёхсот рублей. Примерно 20 долларов, а на периферии ещё меньше. Пенсионеры практически лишились бесплатной медицины. Даже для инвалидов и участников войны, которым сохранили льготы на бесплатные лекарства, установили месячный лимит, который был достаточен на получение только самых дешёвых лекарств исключительно отечественного производства. Заболеваемость росла невиданными ранее темпами. Только по туберкулёзу за последние пять лет отмечен рост в десятки раз. Смертность значительно превысила рождаемость.

Понятие «демократия» скомпрометировано так, как никогда раньше. При Ельцине не стало цензуры, пришла полная свобода слова, собраний, митингов. Может быть даже излишняя свобода. Ею, например, и баркашовцы, и другие антисемиты во всю пользовались. И фашисты тоже. В московских газетах, которые нам часто привозили из Нью-Йорка, непристойно ругали президента. Читал я эту критику и думал: «Вы же его выбирали, за него голосовали, чего же теперь ругаете - это ваш выбор».

Однако, эта свобода слова на режим не влияла. Теперешние демократы значительно превзошли бывших партийцев в умении жить ни в чём себе не отказывая, в лицемерии, способности завораживать народ сказками о замечательном будущем. Люди, пришедшие к власти, оказались для большинства населения намного хуже предшественников. Самое отвратительное, что это были те же самые бывшие

секретари партийных комитетов разных уровней, номенклатура ЦК и обкомов партии. Как и раньше, они говорили одно, делали другое, а думали о третьем. В России была свобода, но не было демократии.

Рейтинг президента постоянно падал. Особенно на него повлиял расстрел парламента в октябре 1993-го года. После залпов из танков по Белому дому звезда Ельцина замигала, как перегорающая лампочка, а после бесславно проигранной чеченской войны 1994-95г.г. совсем потухла. Положение усугублялось прогрессирующей болезнью главы государства. В конце 93-го, во время поездки в Китай, его разбил инсульт. Отнялись рука и нога. Когда, в начале 1995-го года, началась предвыборная гонка, мнение врачей было однозначным: «участие в выборах смерти подобно». Казалось, что Ельцин не рискнёт выставить свою кандидатуру.

Но так только казалось. Президент решился идти ва-банк. Напряженный график, частые поездки, выступления усугубили болезнь. Два следующих один за другим инфаркта он перенёс в самый разгар компании. Последний случился в Калининграде в конце июня 1996-го года, а в начале июля предстоял второй тур выборов. Если бы Ельцин лёг в больницу, победа его оппонента Зюганова была бы обеспечена и пришлось прибегнуть к старым проверенным методам. Премьер Черномырдин, вслед за пресс-секретарём Медведевым поведали сказку, что у шефа «сел голос в связи с многочисленными публичными выступлениями», а стопроцентный лежачий больной в это время кантовался в своей резиденции, переоборудованной в больничную палату.