Кровавые Ангелы: Омнибус - Джеймс Сваллоу

Правда, контроль требует приложения огромных усилий. Того облегчения, которое я испытываю, сея вокруг разрушение, едва хватает, чтобы перекрыть тот ужас, который я вижу. Это не просто тёмный поворот в ходе битвы, который возмущает меня. Это не чудовищность того, что наши павшие братья воскресают, чтобы сразиться с нами. Это деталь, которая становится явной для меня сейчас, когда я несусь сквозь гущу сражения, как ветер из огня и лезвий. Истинная природа древних берсеркеров раскрывается, и я готов придушить голыми руками существо, ответственное за этот кошмар. Время и дожди смыли какие-либо отличительные знаки ордена с брони древних воинов. Но по мере того как они сражаются и убивают, происходят перемены. Словно впитывая льющуюся кровь, их броня приобретает цвет. Оттенок до боли знакомый. На их левых наплечниках проявляется герб — капля крови с крыльями. Они — Кровавые Ангелы. Я не знаю, как это может быть, но это — ужасная правда. Они — это мы, всё самое худшее из нас. Они сражаются с немыслимой свирепостью, а затем пируют на крови своих жертв. Они — это орден, каким он может стать. Возможно, в этом разгадка и тёмного воскрешения. Время и судьба прервались в этом месте, а смерть — это порог павшего будущего. Если я не остановлю это безумие прямо сейчас, то вся Четвёртая рота станет берсеркерами ещё до багрового рассвета.

Я добираюсь до башни. Экипажи наших танков на месте, но орудия молчат. Всё смешалось на поле боя, и любой выстрел тяжелого орудия может убить как кого-нибудь из врагов, так и кого-то из наших. Штурмовые болтеры расстреливают тьму, но в остальном линия обороны спокойна. Осады нет. Я сомневаюсь, что она вообще была. Нас заманили сюда, чтобы вырезать и преобразовать. Я подозреваю, что Освященных тоже водили за нос, и они были в курсе только части игры. Множество их тел валяется по амфитеатру. Ни один не восстал из мёртвых. Они сослужили свою службу, но настоящей целью были мы. Это наша трагедия.

Я вхожу в башню. Я не удивлен, обнаружив Квирина в обширном хранилище. На секунду я допускаю предположение, что он сторожил статую всю битву, но потом замечаю, что несправедлив к нему. Он был в центре сражения. Он весь покрыт кровью. Броня помята и покрыта выбоинами и ожогами. Плащ превратился в лохмотья. Печати чистоты не повреждены, но свитки настолько прокоптились и изорвались, что напоминают рваные бинты. Он стоит перед статуей в боевой стойке, держа крозиус наготове. Шлем его опущен, словно голова грокса, готовящегося к атаке. «Я видел, что ты идешь, старший библиарий», — говорит он.

Итак. Хотя бы в чём-то наши с Квирином мысли сходятся. То, что выяснится в этом огромном хранилище, гораздо важнее битвы, идущей за пределами башни. «А ты видишь, зачем я пришёл?» — спрашиваю я его. Он должен видеть. Зал наполнен ослепляющим светом, который исходит от статуи.

— Я вижу, — отвечает он благоговейным голосом.

Он видит только то, что хочет видеть. Он испытывает священный страх перед светом, исходящим от статуи. Он ослеплен. Сангвиний — сверкающий бриллиант. Тяжело смотреть на него, не щурясь. Свет этот, однако, не несет ничего святого. Он колкий, клыкастый и алчущий. Это нечистый компаньон тьмы, растущей из шпиля. Это свет сверхновой, жгучее, чудовищное сияние, смысл которого — разрушение. Все собранные энергии варпа приходят в эту точку. Это ключ к энд-шпилю, нашей очень личной судьбе, и Квирин будет до конца защищать его.

Я делаю ещё одну попытку. «Реклюзиарх, — говорю я, — вспомни обеты своего высокого ранга. Вести наш орден сквозь козни и происки архиврага».

— Я помню, — отвечает он, — я и веду.

Я делаю шаг вперед. Я не поднимаю меч, но и не убираю его в ножны. «Правда? Где же тогда твоя религиозная суровость? Ты был обманут хитроумной ловушкой. Взгляни на ужасы, окружающие это изваяние. Оно — источник этих ужасов».

Квирин медленно качает головой. «Ты обвиняешь меня в своей собственной слепоте, — жалеет он меня, — богохульства, творящиеся за пределами этих стен, порождены не иконой. Они её атакуют. И ты — часть этой атаки, и я размышляю над тем, насколько невольно ты в этом участвуешь». Шлем его не двигается. Я знаю, что он пристально смотрит на меня, ожидая атаки. Не отводя взгляда, он указывает вверх и назад, на статую. «Ты говоришь мне присмотреться, псайкер. Присмотрись сам получше. Посмотри на величие мученической смерти нашего примарха. Отыщи свою душу, Мефистон, или познай, если у тебя всё ещё она есть».

Я поступаю так, как он просит. Я буду спорить с ним пока это будет позволять благоразумие и слишком драгоценное время. Я не хочу переходить к ударам. Во мне ещё слишком много уважения к тому Кровавому Ангелу, которым он когда-то был, и которым, он думает, что до сих пор является. Так, что я перевожу свой взгляд на статую. Не спрашивая меня, она заполняет моё сознание. Её совершенство ошеломляет. В ней сочетается величие и трагедия. Это душераздирающий момент, который обратил будущее нашего ордена в пепел. Я прилагаю невообразимые усилия, чтобы не пасть на колени.

— Почему ты сопротивляешься?

Я слышу голос Квирина. Но не вижу его самого. Сияние статуи единственно важная вещь во вселенной.

— Я вижу, что ты напряжен, Мефистон. Почему? Что за демоническое влияние отворачивает тебя от нашего примарха? Ты видишь истину сейчас. Я могу это точно сказать. Покажи мне, что для тебя ещё есть надежда, что ты не покинут.

Вопросы попадают в цель. Статуя пробирается в самые глубины моей сущности. Я сопротивляюсь ей. Я не допущу её туда. Но Квирин спрашивает почему, и, внезапно, все мои ответы начинают казаться неправильными. Сомнения, грызшие меня со времен битвы с М’каром, скручиваются, словно змеи вокруг моей души. Что это такое внутри меня, столь упорно сражающееся с иконой? Это демон, противостоящий святости? Почему я хочу отвернуться от этого света и отступить во тьму?

Квирин говорит: «Калистарий».

Небеса были чёрными от дыма. Дыма от горящей бронетехники, разрушенных домов и фугасных снарядов. Плоти. Разрушение Экастора было необходимо. Пожиратели Миров сделали больше, чем просто оккупировали крепость. Они завлекли население на свою сторону. Нечего было спасать, оставалось только всё уничтожить. Кровавые Ангелы обрушили правосудие Императора на еретиков и предателей. Возможно, где-нибудь на Арлезиуме ещё остались люди, не отвернувшиеся от света Императора. Но не здесь. Экастор и всё внутри его стен было предано мечу. Сама крепость была сровнена с землей. Ни одна стена не уцелела. Плато было покрыто щебнем. С того места, где Калистарий сидел на груде рокрита, вид унылого серого и разбитого ландшафта простирался на километры во все стороны. То тут, то там руки торчали из обломков. Некоторые руки безвольно висели, другие были вывихнуты в жесте вечной мольбы. Под обломками крепости нашли своё последнее пристанище тысячи потерянных душ.

— Выглядишь задумчивым, — произнес Квирин. Реклюзиарх шагал к нему по щебню, олицетворяя собой триумф веры.

— Мутации были серьезными.

— Ты имеешь ввиду, что было много псайкеров.

Калистарий кивнул.

— Тебя проверили, — делает наблюдение Квирин.

— Да, — он был опустошен. Его заставили познать пределы собственных сил, принуждая множество раз противостоять им.

Квирин снял шлем. «Зажаренные еретики сильно пахнут», — проговорил он, вероятно чтобы сменить тему.

— Это всё же лучше, чем вонь живых еретиков.

Квирин рассмеялся. «Хорошо сказано, брат, — он посмотрел на затянутый гарью горизонт, — а теперь скажи, что тебя беспокоит».

Калистарий улыбнулся: «Ты ещё не устал быть моим исповедником?»

— Даже если устану, то всё равно не смогу признать этого, — Квирин вновь повернулся к библиарию. — Рассказывай.

— Ересь столь быстро пустила здесь свои корни, — сказал Калистарий, — и она очень быстро распространилась. Этот мир был лояльным ещё несколько лет назад. Я не понимаю, как люди могут пасть и потерять веру так просто.

«В этом суть искушения, — ответил Квирин, — простота — вот, что лежит в основе ереси. На первый взгляд, Хаос многое дает, ничего не требуя взамен. Слабый духом человек не в силах отказаться от подобного предложения. Вера, брат библиарий, настоящая вера — трудна. Она забирает всё». Голос его внезапно стал колким, в нём появились допытывающиеся нотки: «Варп говорил с тобой?»

— Не более чем обычно. Шепот, обещания безграничной силы, видения о том, как я становлюсь самым могущественным защитником Империума…

— И его правителем.

— Точно. Не волнуйся, реклюзиарх, — ему всё ещё было в новинку пользоваться этим титулом, — я знаю лживость этих обещаний. Они не привлекают меня.

— Возможно, не сейчас. Но если это не искушение, то тебя стоит испытать по-настоящему. Может наступить день, когда подобная сила может показаться необходимой и оправданной, — Квирин делает паузу, — во время битвы ты мог контролировать «жажду» и «ярость»?