Шерас - Дмитрий Стародубцев

— Мама! — На шею женщине бросился худощавый черноволосый мальчик лет одиннадцати с тонкими красивыми чертами лица. — Мама, ты слышала, что происходит?

Нэтус был одет в шелковую длиннополую плаву оливкового цвета, расшитую символическим орнаментом, и поверх нее в тонкие пластинчатые доспехи из бронзы и серебра, изготовленные именно для него лучшим оружейником еще до осады Масилумуса. Помимо этого на плечах мальчика была накидка золотистого оттенка с меховой оторочкой, а на голове — золотая остроконечная шапочка.

— Что происходит? — спросила Хидра, украдкой разглядывая несколько неуместное облачение сына, будто ему предстояло участвовать в важной церемонии.

— Наш дворец собираются штурмовать! — бойко, почти с ликованием, сообщил он. — Мы со Зваргусом готовимся сражаться до последнего…

И наследник торжественно предъявил матери извлеченный из ножен великолепный боевой кинжал с золотой рукояткой.

Напуганная Хидра обернулась, ища глазами того, кого упомянул сын. Он был здесь же — этот крепкий высокий воин с обветренным рябоватым лицом, когда-то подаренный мальчику Хаврушем. За все годы жизни при наследнике в качестве живой игрушки Зваргус, верно, утерял часть своей военной сноровки, но при этом нисколько не обтесался, а остался таким же неуклюжим грубоватым мужланом, каким был три года назад. Его вид, несмотря на новую боевую парраду с сияющими бронзовыми пластинами, никак не вязался с дворцовой роскошью, всей утонченностью и благородством, царившими здесь. Где даже самый последний стражник был горделивым носителем особого дворцового изящества. И всё же Хидре было спокойней, когда этот обычный цинит партикулы, простой, честный и искренне преданный, находился рядом, тем более что мальчик очень сильно к нему привязался. Уж слишком много людей желали наследнику зла; наверное, первый из них — его любезный Наставник.

— Что случилось, Зваргус? — спросила Хидра лучника.

Вместо ответа воин жестом дал понять, что ей следует подойти к окну…

Маленькое сводчатое окно, защищенное решеткой с толстыми витыми прутьями, больше напоминало бойницу. Юноша-раб в голубой перевязи, прошитой серебряной нитью, услужливо снял с петель дождевую створку и отставил в сторону. В залу ворвался враждебный многоголосый гул, тот самый, который некоторое время назад прервал сон Хидры, только усиленный во сто крат. С высоты четвертого яруса дворца женщина разглядела бóльшую часть Могильной площади, наполовину заполненной серой возбужденной толпой. Среди недовольных можно было различить не только бывших цинитов и воинов распущенного масилумусского гарнизона, но даже гиозов в форменных зеленых полушлемах, то есть тех людей, в обязанности которых входило умиротворение или даже усмирение этой самой толпы.

— Хавруш! Признайся, не ты ли убил своего брата, нашего лучезарного интола Тхарихиба? — закричал смутьян с хриплым низким голосом.

— Мы не верим, что его убил Дэвастас! Кто его убил? Скажи нам! Или мы тебя сами об этом спросим! — раздавались громкие возгласы.

Все остальные поддерживали эти наглые выкрики грязной руганью и лихим свистом. Толпа так шумела, что впору было затыкать уши. По поведению людей и их развязным ужимкам несложно было определить, что многие из них напились допьяна.

Хидре стало страшно, очень страшно. Впервые в жизни она столкнулась с тем, что людская ненависть направлена не в сторону какой-то далекой враждебной силы или зримого врага — допустим, приговоренного к казни авидрона, — а в сторону высшей власти страны.

— Не бойся, рэмью, я не дам тебя в обиду! — уверенно сказал Нэтус, шагнув к матери. — Я перережу горло каждому, кто посмеет к тебе приблизиться!

Хидра отпрянула от окна и изумленно посмотрела на сына. Мальчик стоял подбоченившись, сжав губы, а глаза его горели решимостью. Только сейчас она заметила на нем шарф Верховного военачальника иргамовской армии.

— Где ты его взял? — спросила она, указывая на символ высшей военной власти.

— Хавруш вчера подарил. Сказал, что он ему ныне без надобности. Сказал, что у него теперь нет не то что армии — ни одной партикулы, ни одного цинита…

Хидра хотела что-то ответить сыну, но вспомнила про Мкусси, которая была здесь же, и прикусила язык.

Тем временем люди на площади почему-то замолчали и вдруг все разом завыли — протяжно, жутко. Даже стены задрожали.

— Нэтуса надо спрятать, — тихо произнесла Хидра, глядя на Зваргуса. — Там, где его не смогут найти!

Лучник наморщил лоб, крепко задумался, но тут его осенило, и он с радостью отвечал:

— Здесь есть одно такое место!

Нэтус понял, что речь идет о нем, и капризно произнес:

— Я — интол Иргамы! Неужели вы думаете, что эти простолюдины посмеют меня тронуть? Я никуда отсюда не уйду! Зваргус, где наши партикулы?

Мальчик сгоряча бросил этот вопрос-призыв, который обычно звучал, когда он собирался играть в большое сражение.

…Обычно, услышав этот возглас наследника, лучник немедленно приносил вместительные коробки и доставал из них деревянных раскрашенных цинитов величиной с ладонь, вырезанных с такой тщательностью, что у каждого воина было даже свое выражение лица. Всего этих цинитов насчитывалось около сотни — пеших и конных, каждый из них в воображении мальчика являл собой отдельную партикулу. Зваргус в этой игре почти всегда исполнял роль Верховного военачальника и собственноручно расставлял партикулы — лучников вперед, тяжеловооруженных — в центр, конницу — на фланги. Нэтус, изображая интола, расхаживал в «тылу» под «защитой» «Синещитных», со скрещенными на груди руками и время от времени подсказывал Верховному военачальнику, что не так и какой отряд необходимо отправить в засаду… Наконец появлялись авидроны — фигурки из тех же коробок. Начиналось жаркое сражение, где неизменно верх одерживали храбрые иргамы.

В последнее время Нэтус заметно подрос, повзрослел, стал рассудительней и всё реже и реже устраивал подобные битвы, особенно после поражения иргамовской армии под Масилумусом. Но сейчас он настойчиво повторил: «Зваргус, где наши партикулы?!» — и воин, неловко поклонившись Хидре, удалился за коробками…

Поговорив с начальником отряда телохранителей Жеротом, Хавруш собрал Пророков и не без горечи убедился в том, что некоторые из них, переодевшись в скромные плавы, давно уже покинули дворец. После этого он отправился на внешнюю галерею, с которой интол Тхарихиб любил наблюдать за празднествами и казнями. Появившись там, он велел снять часть плотной узорной решетки, которая скрывала от людей на площади тех, кто находился на галерее, и предстал собственной персоной перед разбушевавшейся толпой. Народ ахнул.