В круге света - Всеволод Иванов

– Программа! – желчно усмехнувшись, произнес Хунта. – Я не видел твоей программы, Теодор, но я уверен, что она гениальна по сравнению с этим… – Он с отвращением подал двумя пальцами Федору Симеоновичу листок со своей задачей. – Полюбуйся, вот образец убожества и ничтожества.

– Г-голубчики, – сказал Федор Симеонович озадаченно, разобравшись в почерках. – Это же п-про-блема Бен Б-бецалеля. К-калиостро же доказал, что она н-не имеет р-решения.

– Мы сами знаем, что она не имеет решения, – сказал Хунта, немедленно ощетиниваясь. – Мы хотим знать, как ее решать.

– К-как-то ты странно рассуждаешь, К-кристо… К-как же искать решение, к-когда его нет? Б-бес-смыслица какая-то…

– Извини, Теодор, но это ты очень странно рассуждаешь. Бессмыслица – искать решение, если оно и так есть. Речь идет о том, как поступать с задачей, которая решения не имеет. Это глубоко принципиальный вопрос, который, как я вижу, тебе, прикладнику, к сожалению, не доступен. По-моему, я напрасно начал с тобой беседовать на эту тему.

Тон Кристобаля Хозевича был необычайно оскорбителен, и Федор Симеонович рассердился.

– В-вот что, г-голубчик, – сказал он. – Я н-не могу дискутировать с т-тобой в этом тоне п-при молодом человеке. Т-ты меня удивляешь. Это н-неп-педагогично. Если тебе угодно п-продолжать, изволь выйти со мной в к-коридор.

– Изволь, – отвечал Хунта, распрямляясь как пружина и судорожно хватая у бедра несуществующий эфес.

Они церемонно вышли, гордо задрав головы и не глядя друг на друга. Девочки захихикали. Я тоже не особенно испугался. Я сел, обхватив руками голову, над оставленным листком и некоторое время краем уха слушал, как в коридоре могуче рокочет бас Федора Симеоновича, прорезаемый сухими гневными вскриками Кристобаля Хозевича. Потом Федор Симеонович взревел: «Извольте пройти в мой кабинет!» – «Извольте!» – проскрежетал Хунта. Они были уже на «вы». И голоса удалились. «Дуэль! Дуэль!» – защебетали девочки. О Хунте ходила лихая слава бретёра и забияки. Говорили, что он приводит противника в свою лабораторию, предлагает на выбор рапиры, шпаги или алебарды, а затем принимается а-ля Жан Маре скакать по столам и опрокидывать шкафы. Но за Федора Симеоновича можно было не беспокоиться. Было ясно, что в кабинете они в течение получаса будут мрачно молчать через стол, потом Федор Симеонович тяжело вздохнет, откроет погребец и наполнит две рюмки эликсиром Блаженства. Хунта пошевелит ноздрями, закрутит ус и выпьет. Федор Симеонович незамедлительно наполнит рюмки вновь и крикнет в лабораторию свежих огурчиков.

В это время позвонил Роман и странным голосом сказал, чтобы я немедленно поднялся к нему. Я побежал наверх.

В лаборатории были Роман, Витька и Эдик. Кроме того, в лаборатории был зеленый попугай. Живой. Он сидел, как и вчера, на коромысле весов, рассматривал всех по очереди то одним, то другим глазом, копался клювом в перьях и чувствовал себя, по-видимому, превосходно. Ученые, в отличие от него, выглядели неважно. Роман, понурившись, стоял над попугаем и время от времени судорожно вздыхал. Бледный Эдик осторожно массировал себе виски с мучительным выражением на лице, словно его глодала мигрень. А Витька, верхом на стуле, раскачивался как мальчик, играющий в лошадки, и неразборчиво бормотал, лихорадочно тараща глаза.

– Тот самый? – спросил я вполголоса.

– Тот самый, – сказал Роман.

– Фотон? – Я тоже почувствовал себя неважно.

– Фотон.

– И номер совпадает?

Роман не ответил. Эдик сказал болезненным голосом:

– Если бы мы знали, сколько у попугаев перьев в хвосте, мы могли бы их пересчитать и учесть то перо, которое было потеряно позавчера.

– Хотите, я за Бремом сбегаю? – предложил я.

– Где покойник? – спросил Роман. – Вот с чего нужно начинать! Слушайте, детективы, где труп?

– Тр-руп! – рявкнул попугай. – Цер-ремония! Тр-руп за бор-рт! Р-рубидий!

– Черт знает что он говорит, – сказал Роман с сердцем.

– Труп за борт – это типично пиратское выражение, – пояснил Эдик.

– А рубидий?

– Р-рубидий! Резер-рв! Огр-ромен! – сказал попугай.

– Резервы рубидия огромны, – перевел Эдик. – Интересно, где?

Я наклонился и стал разглядывать колечко.

– А может быть, это все-таки не тот?

– А где тот? – спросил Роман.

– Ну, это другой вопрос, – сказал я. – Все-таки это проще объяснить.

– Объясни, – предложил Роман.

– Подожди, – сказал я. – Давай сначала решим вопрос: тот или не тот?

– По-моему, тот, – сказал Эдик.

– А по-моему, не тот, – сказал я. – Вот здесь на колечке царапина, где тройка…

– Тр-ройка! – произнес попугай. – Тр-ройка! Кр-руче впр-раво! Смер-рч! Смер-рч!

Витька вдруг встрепенулся.

– Есть идея, – сказал он.

– Какая?

– Ассоциативный допрос.

– Как это?

– Погодите. Сядьте все, молчите и не мешайте. Роман, у тебя есть магнитофон?

– Есть диктофон.

– Давай сюда. Только все молчите. Я его сейчас расколю, прохвоста. Он у меня все скажет.

Витька подтащил стул, сел с диктофоном в руке напротив попугая, нахохлился, посмотрел на попугая одним глазом и гаркнул:

– Р-рубидий!

Попугай вздрогнул и чуть не свалился с весов. Помахав крыльями, чтобы восстановить равновесие, он отозвался:

– Р-резерв! Кр-ратер Р-ричи!

Мы переглянулись.

– Р-резерв! – гаркнул Витька.

– Огр-ромен! Гр-руды! Гр-руды! Р-ричи пр-рав! Р-ричи пр-рав! Р-роботы! Р-роботы!

– Роботы!

– Кр-рах! Гор-рят! Атмосфер-ра гор-рит! Пр-рочь! Др-рамба, пр-рочь!

– Драмба!

– Р-рубидий! Р-резерв!

– Рубидий!

– Р-резерв! Кр-ратер Р-ричи!

– Замыкание, – сказал Роман. – Круг.

– Погоди, погоди, – бормотал Витька. – Сейчас…

– Попробуй что-нибудь из другой области, – посоветовал Эдик.

– Янус! – сказал Витька.

Попугай открыл клюв и чихнул.

– Я-нус, – повторил Витька строго.

Попугай задумчиво смотрел в окно.

– Буквы «р» нет, – сказал я.

– Пожалуй, – сказал Витька. – А ну-ка… Невстр-руев!

– Пер-рехожу на пр-рием! – сказал попугай. – Чар-родей! Чар-родей! Говор-рит Кр-рыло, говор-рит Кр-рыло!

– Это не пиратский попугай, – сказал Эдик.

– Спроси его про труп, – попросил я.

– Труп, – неохотно сказал Витька.

– Цер-ремония погр-ребения! Вр-ремя огр-ра-ничено! Р-речь! Р-речь! Тр-репотня! Р-работать! Р-работать!