Не позднее полуночи (сборник) - Рекс Стаут

– Я хочу, чтобы были все. Я ведь это тебе уже сказал.

– Да-да, я это уже усвоил. Тогда мне придется за ней съездить. Мисс Фрейзи только что сообщила мне по телефону, что не получала никаких ответов и что ей уже надоел этот трюк. И бросила трубку. Если она чиста, то вполне могла разорвать письмо вместе с конвертом и спустить всё в туалет, а затем спокойно ждать, как будут развиваться события. Так она вам нужна?

– Да. Может, позвонить еще раз?

– Это ничего не даст. Мисс Фрейзи не в том настроении, чтобы болтать по телефону.

– Тогда придется съездить.

Я согласился, зашел на кухню, чтобы попросить Фрица запереть за мной дверь, надел пальто и шляпу и вышел.

Часы над лифтами в «Черчилле» показывали семнадцать минут шестого. В такси я рассмотрел три разных варианта, но ни один из них не показался мне надежным, так что голова у меня все еще была занята разработкой плана атаки, и я даже не заметил, как в последний момент, когда двери уже готовы были вот-вот захлопнуться, в лифт вскочил какой-то тип и встал спиной ко мне. Он тоже вышел вместе со мной на восемнадцатом, потом пересек холл и сказал дежурной:

– К мисс Фрейзи, номер восемнадцать-четырнадцать.

Вот тут-то я впервые посмотрел на него внимательно и сразу же узнал. Это оказался Билл Ларик из «Газетт», известный тем, что снисходил до рутины только в том случае, если во всем городе вообще не произошло ни одного убийства. Господи, подумал я, только этого не хватало, неужели старую курицу пришили?! Потом догнал репортера, забежал слегка вперед, обернулся и громко поприветствовал его.

Он остановился:

– Ха, Гудвин! Какими судьбами? Ты-то что здесь делаешь?

– Да сам не знаю… Занимаюсь подпиской на газеты. А тебя как сюда занесло?

– Узнаю Гудвина. Вечно темнит. Скрытный, изворотливый тип. Я совсем не такой: меня спрашивают, я отвечаю. – Он ускорил шаг. – До нас тут дошли слухи, что мисс Фрейзи проводит какую-то пресс-конференцию.

Конечно, он пошутил, решил я.

Мы повернули за угол, подошли к номеру 18–14, я заглянул через раскрытую дверь в комнату и с ужасом понял, что это совсем не шутка. Прямо у двери стояли трое мужчин и одна женщина. Двух из них я знал в лицо: это были Эл Райордан из «Ассошиэйтед пресс» и Мисси Коуберн из «Уорлд телеграм». Ларик спросил одного из стоявших вблизи двери, не пропустил ли он чего-нибудь интересного, тот ответил, что нет: мисс Фрейзи требует подождать, пока не появится кто-нибудь из «Таймс». Ларик заметил, что это нормально, ведь здесь даже судного дня не начнут, пока не удостоверятся, что он будет освещен на страницах «Таймс».

Наконец со стороны коридора появился какой-то тип, обменялся кое с кем приветствиями и вошел в номер. Чей-то голос проговорил:

– Все в порядке, мисс Фрейзи, можно начинать. Это Чарлз Уинстон из «Таймс».

– Вы уверены, что это «Нью-Йорк таймс»? – спросил ее голос.

– Точно. Ведь все остальные «таймс» – просто подделки. Итак, как вы думаете, Луиса Далманна убил кто-нибудь из конкурсантов?

– Не знаю и не интересуюсь этим. – Мне не было видно мисс Фрейзи, но она старалась говорить громко и достаточно отчетливо. – Я пригласила вас сюда потому, что американская общественность, и в особенности американские женщины, должны знать правду об одном грандиозном мошенничестве. Три человека обвинили меня в том, будто я получила по почте ответы на финальные задания конкурса, а это ложь. Они утверждают, что бумаги с ответами получили также и остальные конкурсанты. Мне об этом ничего не известно, но это не дает им никакого права обвинять меня. Этим они в моем лице оскорбляют всех американок. Это подлый трюк, направленный на то, чтобы сорвать конкурс и не платить призов тем, кто их действительно заслуживает. Это гнусное жульничество, направленное против меня лично. Они боятся, что лига «За естественную женщину» увеличит свое влияние, они боятся нашей популярности, они не хотят, наконец, чтобы американские женщины вняли нашему великому призыву и…

– Прошу прощения, мисс Фрейзи, но нам нужны факты. Кто эти люди, которые вас обвиняют?

– Их трое. Один из них полицейский, правда он не носит формы, имя его мне неизвестно. Фамилия второго Хансен: юрист; его, кажется, зовут Рудольф; он поверенный тех людей, которые организовали этот конкурс. А третий – некто по фамилии Гудвин, Арчи Гудвин, он работает у детектива Ниро Вульфа… Они все заодно. Это грязный заговор с целью…

Я вместе с другими журналистами вытащил свою записную книжку – в основном чтобы испытать новое для меня ощущение: поучаствовать в пресс-конференции, даже не платя взноса в Американскую ассоциацию газетчиков, – и аккуратно всё записал, хотя это вряд ли того стоило.

Спектакль все больше и больше превращался в игру в кошки-мышки. Гертруда Фрейзи стремилась сконцентрировать внимание присутствующих на лиге «За естественную женщину», и им уже пришлось проглотить пару-тройку лошадиных доз пропаганды. Однако репортеры не сдавались и упорно пытались выудить из нее информацию о тех якобы полученных конкурсантами ответах, из которых, учитывая возможность как-то привязать их к делу об убийстве, можно было бы при известной ловкости состряпать материал, пригодный для первой полосы. Но от мисс Фрейзи не так-то просто было добиться мало-мальски сносной затравки, она ведь упорно уверяла, что сроду ничего подобного не получала и вообще ничего об этом не знает. Они, однако, не сдавались и всё продолжали ее обрабатывать, пока вдруг Билл Ларик не воскликнул:

– Ребята, да ведь здесь же Гудвин! – и не кинулся к двери.

Вместо того чтобы немедленно уносить ноги, я переступил порог и плотно прижался спиной к распахнутой настежь двери, ибо моей главной задачей было предотвратить, чтобы она не закрылась, оставив меня с другой стороны.

Журналисты тут же набросились на меня, окружив таким плотным кольцом, что я даже не мог пошевелить локтем, чтобы засунуть в карман свою записную книжку, и стали требовать, чтобы я сказал: правда ли, что конкурсанты получили ответы, и если это так, то когда, как и от кого?

Я считал их своими друзьями. К журналистам всегда лучше относиться как к друзьям, во всяком случае до тех пор, пока они держатся в рамках, то есть не взяли тебя за глотку.

– Да погодите вы! – взмолился я. – Скажите лучше, как назвать положение человека, которого одновременно тащат в двух противоположных направлениях?

– Аномальным, – сразу же нашелся Чарлз Уинстон из «Таймс».

– Спасибо, дружище. Именно это слово я и хотел услышать. Мне было бы чертовски лестно, поверьте, увидеть в газетах свое имя и имя моего босса Ниро Вульфа – не забудьте, что его фамилия пишется с мягким знаком – тоже… Но ничего не поделаешь, приходится упускать такой редкий шанс. Ведь вы же сразу смекнули, что если конкурсантам и вправду кто-то разослал листки с ответами, то это может стать ключом к разгадке дела об убийстве. И с моей стороны было бы просто наглостью, если бы я начал вам об этом рассказывать. На это существуют полиция или прокурор округа.

– Ой, Арчи, не морочь нам голову, – вступила Мисси Коуберн.

– Оставь эту волынку для других, – бросил Билл Ларик.

– Это что же, ваша личная точка зрения, – учтиво, но твердо поинтересовался Чарлз Уинстон из «Таймс», – что простой гражданин должен уклоняться от того, чтобы давать прессе какую бы то ни было информацию, касающуюся дела об убийстве, и что единственным источником такой информации должны служить для общественности соответствующие государственные институты?

Мне только не хватало впутаться в эти таймсовские интриги!

– Послушайте, люди! – снова обратился я к репортерам. – Вам здесь действительно есть чем поживиться. Но по причинам, которые я в настоящее время вынужден оставить при себе, от меня вы эту историю не узнаете. Так что не тратьте на меня даром время и силы. Попробуйте лучше расколоть инспектора Кремера или кого-нибудь из прокуратуры. Вы слышали, мисс Фрейзи упоминала про одного юриста, Рудольфа Хансена, он тоже мог бы вам кое-что рассказать. Говорю вам, дело беспроигрышное, уж можете мне поверить… Только вы взялись не с того конца. Всё. Можете прижигать мне сигаретами пятки, но от меня вы больше ничего не добьетесь.

Журналисты еще немного поканючили, но вскоре один вдруг откололся и направился по коридору в сторону лифта, другие, конечно, тоже не захотели оставаться в дураках и резво двинулись за ним. Я же стоял в проеме двери, пока не увидел, как исчез за поворотом последний, потом наконец перестал подпирать дверь и вошел в номер. Гертруда Фрейзи, все в том же музейном одеянии, в каком я видел ее в прошлый раз, но без шляпы, восседала в мягком кресле, придвинутом спинкой к стене, и смотрела на меня ледяными глазами.

– Нам с вами совершенно не о чем разговаривать, – сказала она. – Так что уйдите. И пожалуйста, закройте за собой дверь.