Идеальный выбор - Стелла Даффи

— Об этом я должен тебя спрашивать.

— Но ты не спросил. А я спросила.

Он замялся, она полностью владела ситуацией.

— Вроде все нормально. Но я беспокоился за тебя. Потому и ждал здесь.

— Зря.

— Зря ждал или зря беспокоился?

— Последнее.

— Значит, нужды нет, только желание.

— Точно. Хорошо, что дождался.

— Значит, ты больше не расстраиваешься?

София рассмеялась, сбросила туфли.

— Конечно, расстраиваюсь, ведь ничего не изменилось. Я по-прежнему понятия не имею, что будет с моей жизнью… если это все еще моя жизнь. Я до сих пор не решила, что сказать родителям и где работать, когда брюхо начнет выпирать. А теперь у меня возникла новая паранойя: я все время думаю, как я выгляжу, и жутко боюсь превратиться в невротичку, какой была в юности. В общем, все мои проблемы на месте, но у меня был хороший день и отличный вечер. И в данный момент мне кажется, что я справлюсь. И на вашем месте, молодой человек, я бы воспользовалась этим моментом.

— Ты о чем?

— Такое настроение долго не продлится. Может, это всего лишь гормональный всплеск, с беременными такое бывает. Как бы то ни было, сейчас я не чувствую себя в полном дерьме. Даже несмотря на страх и ужас, мне кажется, что я выдержу и не рехнусь.

Габриэль кивнул — по-прежнему неуверенно.

— Ладно, — продолжала София, — на твоем месте, домашний ангел, если уж ты явился сюда, когда Бог крепко спит, или приглядывает за австралийцами, или не знаю чем еще занимается перед рассветом… на твоем месте я бы воспользовалась предоставленным гостеприимством.

Габриэль встал на ноги без всякого видимого усилия. Разве что умственное усилие — стремление понять — было написано на его растерянной физиономии.

София протянула руку:

— Идем в постель, ангел.

В полутьме спальни, свет потушен. За окном светает. Она наполовину раздета, он почти одет. Секс быстрый, насущный. Они хотели сделать это с того первого раза, с той замедленной ласки, послужившей намеком на будущую осознанную возможность. Теперь они не медлят и не тратят время на нежности. Но все не так, как можно было предположить. Как предполагала София. У нее находится мгновение обдумать, что она чувствует. Уразуметь, что происходит, когда она прикасается к тому, чего нельзя потрогать. Необычное чувство — у нее. И у него. Там, где Габриэль раздет, где видна освобожденная плоть, его кожа должна касаться ее, но она промахивается, ее словно нет. Их одежда спуталась, но те места, где ткани нет, парят над Софией. Шелковая полоса возбужденного воздуха разглаживается между их кожей. Привычное стремление к полноте ощущений поворачивает вспять, в этом сексе главное — преодолеть контакт, самое яркое впечатление — от неосязаемой плоти. Там, где тела не встречаются, нарастает жар, связь несоединившихся тел теснее. Настоящий бесконтактный секс. И все ощущения глубже. Конечно, основа неизменна, обыденная физиология жаждет развлечения, парень готов, девушка открыта. Изменились движения. Они яростны, как у пятнадцатилетних в их первый раз, но кожа отказывается от участия, и потому голова остается ясной. Спокойной и уже трезвой. Это как свет. Его не надо трогать, чтобы ощутить в полной мере.

София могла бы выбрать еще один момент и попытаться понять, что он думает обо всем этом, но она занята делом, ей не до рассуждений. Габриэль мог бы вообразить, что это мгновение будет длиться вечно: она счастлива, и его ни в чем не укоряют, но человек-ангел умнее. Когда шевелит мозгами. Но сейчас не тот случай. Сейчас они трахаются, и это легко. Спины выгибаются, головы тянутся друг к другу, пальцы ног указывают на иные возможности, в которых пока нет нужды. Габриэль громко смеется, отчасти оттого, что София больше не плачет. София улыбается. Солнце продирается сквозь густое облако, летний дождь увлажняет все вокруг, приходит сон. На завтрак им подадут моченые яблоки.

Выдохшаяся плоть блаженно улыбающейся Мадонны покоится в объятиях ангела.

Двадцать четыре

Проснувшись утром, София уже знала, что Габриэля нет. Он оставил сваренный кофе, который осталось лишь разогреть, хлеб в тостере, банку свежего лаймового мармелада и чуть подтаявшее масло. И апельсиновый сок, и витамины. Любовной запиской это не назовешь, но и на прощальную — «прости, все кончено» — тоже не походит. Либо ангелов не учат читать и писать.

София понимала, что пора предпринять практические шаги, положенные будущей матери. Давно пора. Надо приниматься за дело. Беременность. Роды. Доктора и медсестры, матери и младенцы. Первая медицинская консультация прошла на удивление легко. София записалась на прием к участковому терапевту и сообщила этой безликой и безвредной женщине о своей беременности. Врачиха в пугающе молодежном прикиде сделала кое-какие записи и невозмутимо пожала плечами, когда София объявила, что отца нет. Ей измерили давление, задали пару вопросов, после чего загруженная пациентами врачиха, не теряя попусту времени, вручила Софии стопку брошюр о материнских пособиях, частных акушерках и вреде употребления наркотиков и алкоголя во время беременности. Порекомендовала сбалансированную диету, посоветовала не набирать вес в первое время и велела прийти через два месяца. Ни суеты, ни озабоченности, даже интерес отсутствовал, на все про все ушло четырнадцать минут.

София не жаждала развернутого допроса, но ожидала несколько большей социальной ответственности.

— Уж не знаю, — заметила она Бет, — но я думала, они захотят выяснить побольше.

— Зачем?

— Столько шума вокруг семьи. Вокруг этой «наиболее приемлемой ячейки общества для воспитания ребенка».

— Боюсь, твоя врачиха — последний человек, который станет защищать эту установку.

— Почему?

— Потому что она больше других видит, сколько гадостей делается во имя счастливой семьи. Участковому терапевту и приходится латать эти семьи.

— Она и глазом не моргнула, когда я сказала, чем зарабатываю на жизнь.

— Милая, она давно научилась держать свои веки под контролем. Погоди… — В наступившем молчании Бет совершила хитроумный маневр: поменяла местами детей, сосавших грудь. — Она оттягивает сиську сильнее, приходится их перебрасывать туда-сюда. Иначе меня скособочит — это в лучшем случае, а то и кровавую мозоль можно заработать. — Устроившись поудобнее, Бет взглянула на Софию: — Выходит, ты по-прежнему придерживаешься теории безотцовщины?

— Это правда.

Бет нахмурилась, соображая, какую из своих ипостасей — психотерапевта или друга — пустить в ход. Ей, молодой матери полуторамесячных близнецов, не хватало времени вдаваться в безумные заскоки подруги, но с другой стороны, как бывший психотерапевт, она понимала, что София нуждается в ней. И сама она в какой-то мере нуждалась в Софии. Хотя миновало только полтора месяца и усталость еще не рассеялась, Бет уже требовались более стимулирующие темы для беседы, чем вскармливание и модные детские прикиды, которые близнецам присылали аж из Австралии. Правда, интеллектуальную стимуляцию Бет выдерживала редко и недолго. Но все же. Выпустим вперед терапевта, решила она.

Бет, взрослому человеку и специалисту, помогающему другим людям разобраться с травмами, понадобилось чуть больше двух недель, чтобы выработать новую линию поведения по отношению к друзьям. Тем, что сначала звонили, а потом являлись с тортом, тушеным рагу и/или шампанским — которое только они могли пить, но даже самые понятливые не замечали этого обстоятельства, — таким друзьям позволялось засиживаться час-два, пока они кормили и поили Бет. Питу не приходилось присобачивать к груди два доильных аппарата, потому он мог сам позаботиться о себе. Другая категория друзей — включавшая, к изумлению Бет, изрядное число родителей со стажем — забегала, чтобы подержать младенцев, потетешкаться, потом отложить детей в сторонку и вернуться к разговору, прерванному двойными родами хозяйки. Бет сочла, что эта категория достойна максимум двадцати минут ее гостеприимства, прежде чем она всучит им обкакавшегося ребенка (а то и сразу двоих), либо вспомнит, что за последние двое суток ей удалось поспать шесть часов, и не пора ли им сесть в автобус и отправиться за покупками для нее, либо — если они вконец достали своей болтовней — отправиться куда подальше, где и оставаться, пока у них в башке не просветлеет, а близнецы не угомонятся. Прекратят требовать ее неусыпного внимания. Короче, увидимся лет через двадцать пять.

София была сверхвнимательным другом. Позвонила, чтобы удостовериться, что ее ждут. Закупила продуктов — только Бет знала, чего ей стоил поход по магазинам, — принесла свежего хлеба, отличных сыров, четыре разновидности фруктовых соков, большой пакет шоколадных конфет и пончиков с кремом, которые Бет обожала. Бет уже успела поставить всех в известность о том, что кормящие матери должны потреблять на пятьсот калорий в день больше. София расценила это как санкционированный призыв есть всякую дрянь, от которой толстеют. Точнее, наблюдать с удовольствием, как лопает Бет. София всегда ограничивала себя в еде, а тревога по поводу меняющихся форм не сулила ей наслаждения едой даже во время беременности.