Солдаты далекой империи - Максим Хорсун

Я собрал волю в кулак и ступил на вымощенный серой плиткой пол.

Кажется, такие подземные помещения называют криптами. Вырубленные в скале потайные святилища, усыпальницы или что-то в этом духе.

Трапециевидные, сужающиеся наверху стены. Узкий луч света, проникающий через оконце в своде, лежит на расколотом алтарном камне. Всюду пыль и черепки.

Цивилизация Ржавого мира давно канула в небытие. В Ржавом мире больше нет жизни; только боль, отчаянье и смерть.

Мустафа стоял ко мне спиной. И он не был готов к этой встрече.

С хрустом буро-рыжая «шуба» натянулась на украшенный костяным гребнем хребет «носителя». Наполовину скрылся под плешивой складкой «воротника» черный пузырь черепа. Краем глаза я успел заметить, как что-то бесформенное, что-то многоногое и склизкое нырнуло под «шубу». Это быстро, но без суеты отвратительное существо обретало свое извращенное единство.

Шерсть взыграла волнами, кожа взбугрилась внушительными шишками, часть из которых тут же опала; послышалось утробное урчание. У меня сложилось впечатление, что под «шубой» среди костей «носителя» возится, не желая уступать друг другу насиженных мест, паукообразный ливер.

Но вот волнение улеглось. Мустафа медленно, будто спросонья, повернулся ко мне. Разбросанные по всему шерстистому телу глаза влажно и пытливо блестели.

Глаза старого, усталого палача, призванного к топору в выходной день.

Сапфирные фасетки «носителя», напротив, были не выразительнее стеклянных стразов, которыми модницы из бедных дворянских семей украшают бальные платья.

Пустые глаза бездушного насекомого.

Он двинулся ко мне, оставляя на полу слюдяные следы. Нет, не шагом. А, черт побери, как рояль на колесиках он двигался… Будто под мохнатыми «полами» скрывались бесшумные шасси.

— Чего тебе нужно? — спросил я, задыхаясь. Непроизвольно попятился, но на том месте, где только что был проход, оказалась стена. Досадная неожиданность… Я оказался в ловушке наедине с чужепланетной бестией.

Стараясь не дышать густым зловонием, от которого вышибало слезы и резало в глотке, я предпринял последнюю попытку уйти — вдоль стены на противоположную сторону зала. Буду бегать по кругу, пока хватит сил…

Но ноги неожиданно отказались слушаться. Колени подогнулись. Вес тела, который на этой планете я давно перестал брать в расчет, одномоментно обернулся непосильной ношей. Я прижался лопатками к стене, сполз на пол. Грузно сел, вжал голову в плечи и обреченно посмотрел вверх…

Глаза застилали горячие слезы. Сквозь поволоку я увидел, что Мустафа возвышается надо мной — темное и вонючее, злобное чудовище из кошмарного сна.

— Чего тебе нужно? — снова прохрипел я, тратя остаток сил на бессмысленный вопрос. Вряд ли тварь снизойдет до беседы, едва ли она вообще понимает язык людей. Я же здесь, в крипте, что та мелкая рыбешка, которую лавочники бросают живой на потеху своим разъевшимся котофеям.

«Полы» «шубы» разошлись. Из шевелящейся глубины вылезли две хрупкие трехпалые лапки, покрытые прозрачной кожицей. Лапки вцепились в плешивый «ворот», задрожали от напряжения, вытягивая наружу тщедушное тельце. Уродец выбрался «хозяину» на плечо: отчасти он походил на низшего примата, но весьма… весьма отчасти.

Не успел я понять, что оно такое — низвергнутый эмбрион, симбионт или же один из независимых внутренних органов, — как существо свалилось мне на голову.

Вот те на!

Внутри него что-то булькнуло, что-то хлюпнуло. Я бы не удивился, если бы эта немощь растеклась, как разбитое яйцо. Но нет — существо вцепилось лапками в остатки моих волос, повисло возле правого уха, флегматично побалтывая сегментным хвостом перед моими выпученными глазами. От тельца шло ощутимое тепло и — будь я проклят — мерзкое, постыдное тепло действовало словно внутривенная доза успокоительного. Я захотел смахнуть розовокожую дрянь на пол, но не смог поднять рук выше груди. Я собрался стряхнуть ее, мотнув головой, но не тут-то было — мерзость цеплялась за волосы не слабее заправского паразита.

Между пальцев одной из лапок натянулась тончайшая мембрана, превратив конечность в подобие зонтика.

И кожистый зонтик застыл прямо перед моим правым глазом. В сетчатке тут же закололо, окружающий мир стал стремительно заполняться серо-желтой мглой. Я поначалу силился отвернуться, но вскоре пришлось сдаться. Силы покидали меня; с какой-то отрешенностью я понял, что больше ничего не вижу и не могу пошевелить даже мизинцем.

«Хозяин» заухал.

Смеется? Едва ли… Торжествует? Быть может… Сожалеет? Куда уж там…

Значит, все-таки… разговор. Или какой иной акт вербального общения.

Но если так, то каким образом, дьявол побери?..

Для меня в уханье Мустафы — смысла не больше, чем в звуках, издаваемых трюмной помпой. А жалкий уродец, висящий на волосах, тем временем прижался к щеке теплым склизким брюшком. Он чувствовал себя как дома. Я скривил губы, опасаясь, как бы существо не влезло в рот задней лапой. Радуйся, гаденыш, что я пошевелиться не могу! Иначе быть бы тебе размазанным по полу тонким слоем!

Неожиданно я понял, что разговор между мной и «хозяином» уже происходит.

Это случилось вдруг, я даже не сообразил, что к чему. Словно включился беспроводный телеграф, объединивший наши сознания. Через устье открывшегося канала было не пропихнуться эпистолярной прозе, слишком уж узким оказалось оно. Но короткие, рубленые мыслеобразы устремились в обоих направлениях — от Мустафы ко мне и в обратную сторону. И были они невероятно ярки и разнообразны. Лохматая бестия, ухая, принялась выкачивать из моих извилин все, что ее интересовало.

«Хозяин» стал мной, и он просто вспоминал. Вспоминал, кто я, откуда, зачем здесь объявился и какую опасность могу представлять для его богомерзкого племени…

А я, недолго думая, начал тянуть из Мустафы то, что было нужно мне.

…Первичная жижа бурлит, взволнованная приливом четырех щербатых лун. Мне не понять: день ли сейчас или ночь. По крайней мере, солнца не вижу. Все вокруг серое: серые волны, серые скалы, торчащие из бурлящей бездны, серое небо и даже луны серо-серебристые. А пятна на них — черные-черные, как чернильные кляксы.

Если погрузиться в первичную жижу, уйти с головой, то окажешься в мире неподвижном и безмятежном… впрочем, головы у меня нет… или это тела нет, а вместо него — одна голова. Я плыву, раскрыв лепестки челюстей, к манящему зеленоватым свечением облаку криля…

Я — всего лишь часть от целого. Личинка, которой в будущем суждено стать вместилищем сознания…

Разум «шубы» был для меня что капля воды под микроскопом. Сумрачный нечеткий мир, заполненный тенями и полутенями, аквариум, кишащий прожорливыми порождениями хаоса.

«Шуба» не сразу поняла, что лишенная воли, парализованная жертва… смеет копаться в мыслях «хозяина». Не заметить это было невозможно, а вот поверить… Да-да, я сам изумился такой способности, а Мустафа вовсе оказался редким тугодумом. Когда же он наконец осознал, что и я могу вспоминать за него (мемуары бестии, надо заметить, не доставили мне ни секунды удовольствия), то пришел в столь дикий ужас, что едва не рассыпался на составные части. Мой миокард тоже чуть не лопнул по швам, ведь в тот момент мы с Мустафой чувствовали и мыслили почти одинаково, поэтому в какой-то мере оказались в похожем плачевном положении.

Мустафайка запаниковал. Да и как ему было не паниковать? Ведь сейчас в этом подземном зале, построенном много тысячелетий назад древними повелителями красной планеты, проклятая раса «шуб» впервые столкнулась с существом равным по интеллекту или даже находящимся на более высокой ступени развития. Мустафа был раздавлен и унижен. Он боялся (да, боялся) меня и раньше — до того, как нашим сознаниям довелось слиться воедино. Он видел, какой винегрет я сделал из «непобедимой» живой машины; он видел, как легко я одолел могучих союзников — двух воинов безликой расы с непроизносимым человеческим языком названием. Он все видел и поэтому страшился встречаться со мной тет-а-тет, в сумраке крипты. Но он решился: вооруженные винтовками призраки ночных пустошей представляли слишком серьезную угрозу для лохматой и «червелицей» братии, а также для их общего дела. Врага требовалось узнать ближе. И сделать это было необходимо во что бы то ни стало.

…Пуля, летящая быстрее звука, пуля, утратившая в Ржавом мире половину своего веса, но сохранившая массу до миллиграмма. Пуля пробивает листовую броню боевого механизма (та предназначена противостоять совершенно иному оружию, принцип его действия мне неясен… что-то связанное с излучениями высокой энергии) и крушит хрупкие металлические органы. Точнейшую механику и электрическое оборудование превращает в хлам… один цельнометаллический цилиндр. Одна пуля…