КРЕСТ - Светлана Прокопчик

Фрида бросила ошарашенный взгляд в сторону Эрика:

— Но он выглядит слишком благородно для сына простолюдинки!

— Выглядит — да. Тут я согласен с вами. "Породой" он пошел в отца. Но душа у него плебейская. Характер и повадки совершенно лакейские. В Найноре он целыми днями пропадает на скотном дворе, и нет для него большего удовольствия, чем наводить там порядок. Его с большим трудом обучили грамоте, читает он по складам, кое-как считает, а о других науках и речи нет. К сожалению, вместе с утонченной внешностью отца он не унаследовал его изощренный ум. Легенда о рассудительности Эрика держится на его молчаливости и своевременных подсказках друзей. Его специально воспитали таким образом. Как выяснилось, заставить его молчать с умным видом оказалось проще, чем обучить правильной речи и вежливым оборотам. О, конечно, многие аристократы не блещут умом и манерами, многие любят свое хозяйство и прекрасно управляются с ним, не чураясь труда наравне со скотниками или пахарями…

— Как в Левобережье, на Востоке? — с умным видом вставила Фрида, показывая образованность.

— Совершенно верно. На Востоке Эрик считался бы одним из лучших членов общества. Если бы у него не присутствовал еще один безусловный признак низкого происхождения. К моей великой жалости — да, я не лицемер, мне действительно его жаль, — он малодушен. И это основная причина того, что он никуда не показывается из дома. Не принимает участия ни в охотах, ни, тем паче, в турнирах. Боится физической боли. Он не умеет держать в руках саблю или шпагу. Я уже не говорю о мече — истинном оружии благородных воителей. Зато он прекрасно справляется с топором, ремонтируя стойла в конюшне — сам видел.

Фрида с трудом удержалась от брезгливой гримаски, перехватив адресованный ей взгляд Эрика. Простолюдин… Она демонстративно повернулась к Оттару, внимательно посмотрела на него. Да, сын всего лишь вассального барона. Да, кисти рук широковаты, черты лица грубые, а одежда на груди побелела от осыпавшейся с лица дешевой пудры. У Эрика вид куда благороднее. Но только вид. А на самом деле Оттар — подлинный аристократ.

— Но что заставляет вас поддерживать дружбу с бастардом?

— Во-первых, вы сами слышали — Эрик князь. И низкое происхождение вовсе не помешало ему унаследовать поместье. Ссориться с сеньором ни к чему. А во-вторых, сам Эрик о своем происхождении не подозревает.

— Не может быть!

— По общему уговору сплетни и пересуды до его ушей не доносят. Он не виновен в грехе родителей. Настоящий златирин не станет наказывать за это Эрика. Ведь у нас есть способность к истинному состраданию. И у меня каждый раз сжимается сердце, стоит мне только представить, каково ему среди нас. Ему недоступно для понимания то, что мы впитываем с молоком матери, он мучается, пытаясь исполнить то, на что не хватает способностей. И не понимает, почему ему ничего не удается. Он чувствует себя ущербным чужаком в нашей среде. И он ужасно одинок.

Его слова перевернули Фриде душу. Она другими глазами посмотрела на старого отцовского друга. Каким жестоким человеком надо быть, чтобы так издеваться над ребенком?! Несчастный мальчик… Ругерт мог бы выделить ему сумму, достаточную для того, чтобы стать деревенским старостой или зажиточным купцом, и не подвергать мальчика непосильным испытаниям, стараясь воспитать из него князя.

Первый танец, по этикету, должен был открывать хозяин дома, но, поскольку он давно состарился, эту обязанность взял на себя его сын. Фрида похолодела, заметив, что Эрик направился к ней, но усилием воли сдержалась. Истинно благородные люди способны к состраданию, и он не виноват в том, что натворили его родители, напомнила она себе речи Оттара. И, принимая приглашение, испытывала по отношению к молодому князю только жалость без намека на презрение.

К ее немалому удивлению, он оказался великолепным танцором. И все фигуры выполнял с легкостью и изяществом, недоступным простолюдинам. Боже, думала Фрида, а ведь не сказал бы ей Оттар, никогда бы не приняла Эрика за бастарда… Она невольно вздрагивала, наталкиваясь на его огненный взгляд, — Оттар прав, глаза у него мерцали. Молчание нарушать не смела, а сам Эрик предпочитал не открывать рта. Проверить, так ли Эрик туп, Фриде не удалось. И вообще, с этим князем-полукровкой она чувствовала себя куда скованнее, чем с простым, но чистокровным сыном барона.

Танец закончился, Эрик, как положено галантному кавалеру, проводил девушку к матери, и тут же его окликнул герцог Эстольд. Вдвоем они направились к дверям.

Не успела Фрида перевести дух, как к ней подлетел Оттар, с улыбкой протянул руку в полупоклоне:

— Разрешите пригласить вас, сударыня?

Оглянувшись и убедившись, что мать опять увлеклась разговором, Фрида тихонько молвила:

— Сударь, я так утомилась… Предыдущий танец был слишком длинным. Вы не могли бы проводить меня куда-нибудь, где бы я могла отдохнуть от шума? Только чтобы меня это не скомпрометировало.

— Пожалуй, зимний сад подойдет.

В оранжерее Фриде понравилось. Сюда не доносились звуки из центральной части дома, прохлада бодрила. И так замечательно посреди зимы дотронуться до живых зеленых листьев! Она устало опустилась на скамью в уютной беседке, предложила Оттару присесть напротив. И не успела сказать ни слова — галька, которой здесь посыпали дорожки, зашуршала под чьими-то шагами. Испугавшись, что ее могут заметить с кавалером и обвинить в распущенности, Фрида быстро сделала Оттару знак "тихо" и затаила дыхание.

По саду прогуливались двое мужчин, негромко переговариваясь.

— Как ты сам понимаешь, ситуация критическая. Если король умрет, нас ожидает государственный переворот, — у говорившего был жесткий баритон. — И хорошо, если это действительно наследственное сумасшествие Эстиваров. А если все-таки магия? Если Теодор Арантавский короля попросту отравил? А я думаю, что именно отравил. Или зачаровал. Потому и не пускает никого в его покои, что люди не дураки, безумца от отравленного вмиг отличат.

— Когда ты едешь? — голос второго звучал мягче.

— Разумнее всего было бы отправляться в путь прямо сейчас. Чем раньше мы будем в столице, тем больше у меня шансов. Но мне нужно, чтобы ты поехал со мной, а не присоединился позже.

— Нет, — твердо ответил второй, очевидно, более молодой собеседник. — Сейчас я ехать не могу. Я дал слово отцу, что этой зимой приведу хозяйку в Найнор. И я прекрасно понимаю: если бы положение было действительно угрожающим, ты был бы уже в пути. А я хочу, чтобы отец успокоился. Я обязан ему всем, и повиновение его воле — самое малое из того, чем я могу отплатить за заботу.