Частная жизнь Пиппы Ли - Ребекка Миллер

— Нет, сначала тост! — Джиджи подняла бокал с вином. Пронзая стеклянную стену, солнечные лучи играли на гранях хрусталя, ослепительно-белой звездой взрываясь в ее руке. — За перемены, — провозгласила она.

Мы послушно выпили.

Потом Джиджи выдвинула маленький ящик, тот самый, где хранился колокольчик, и достала блестящий черный предмет размером с мышь. Изящные пальцы сжали рукоять.

— Джиджи, отдай мне его! — поднявшись, потребовал Герб. — Отдай!

На чувственных губах заиграла довольная улыбка победительницы.

— Мужчины выбирают жен поглупее и попокладистее, дабы было легче подмять под себя. Но ведь так и до идиоток недолго дойти!

Побледневший от ужаса Сэм, не отрываясь, следил за жутким шоу. Джиджи опустила локоть на стол, немного расслабила запястье, и маленький черный пистолет повис в ее пальцах, словно венчик поникшего цветка. Вот она повернулась ко мне, и я замерла в ожидании. Куда выстрелит: в голову или в грудь? Я представила, как бегу к двери и получаю пулю в спину. Пригвоздив меня взглядом, Джиджи приоткрыла рот, будто собираясь что-то сказать, и вложила в него черное дуло. Герб схватил ее за плечо… В этот момент грянул выстрел. Голова Джиджи ударилась о стол, среди блестящих черных локонов забил кровавый фонтан, по форме напоминающий японский веер, и обрызгал Герба, Сэма и меня, словно вулкан лавой. Прозрачная стена за спиной Джиджи стала рубиново-красной. Герб с перепачканным кровью лицом склонился над телом жены и окаменел. Альфонса с истошными криками носилась по столовой. Медленно, ужасающе медленно тело скользнуло на стул и безвольно упало на пол.

Отвернувшись от стола, я бросилась бежать. На веранду, а потом прочь из окровавленного стеклянного колпака — быстрее, быстрее! Вниз по гнилым ступеньками, по узенькой тропке. Сосновые ветки цепкими пальцами хватались за платье. Шатаясь, я выбралась на пляж. Теперь мешал тяжелый вязкий песок.

Не желая останавливаться, я сняла туфли и, обжигая ступни, понеслась в океан. Помню, хотелось уплыть подальше, погрузиться в холодные темные глубины и наконец смыть кровь. Наверное, я кричала, потому что ко мне кинулся мужчина с большой белой собакой. Когда я нырнула, он вытащил меня на поверхность воды и спросил, что произошло. Перепуганный пес барахтался в воде позади нас и отчаянно лаял. На вопрос я ответить не могла. Что же действительно произошло? Самоубийство или убийство? Если убийство, то кто его совершил?

Дома

За месяц до свадьбы Герб уговорил меня пригласить родителей. «Без них церемония покажется тебе ненастоящей», — твердил он. К тому времени я уже несколько лет не разговаривала со Сьюки. Я решила полностью с ней порвать, но, даже подозревая, что она втайне мне за это благодарна, поначалу представляла, как мама отыщет меня и в один прекрасный день появится на пороге моей квартиры здоровая, свежая, готовая идти по магазинам или в кафе. Чуда, увы, не случилось. Семейные новости я черпала из содержательных писем отца, в которых он рассказывал о замене труб, починке бойлера, выходках моих братьев и других интересных событиях. «Мама тебя целует», — обычно говорилось в конце. Стандартная фраза звучала как насмешка: Сьюки сделала выбор и, к сожалению, выбрала не меня. «Забыть прошлое и думать только о будущем», — советовала Кэт, и в итоге ее наставления оказались очень эффективны. Со временем я перестала рыдать по маме. Эмоции капля по капле вытекли из воспоминаний о Сьюки, а ее образ повис в душе безжизненным грузом, как свиная туша на крюке у мясника.

Старший из братьев, Честер, регулярно звонил, навещал меня и даже подкидывал денег. С тех пор, как я сбежала из дому, он успел закончить медицинский колледж и стать доктором. Брат по-прежнему был мрачноватым и апатичным, только сейчас это придавало ему солидности и внушало доверие.

Набравшись смелости, я позвонила родителям и, к своему огромному удивлению, услышала голос Честера.

— Мама не в том состоянии, чтобы ехать на свадьбу, — объявил брат.

— В смысле?

— Она болеет.

— Чем?

— Ну, долго объяснять.

В следующие выходные мы с Гербом отправились в Коннектикут. Дес, как мог, старался меня отговорить, но я твердо решила увидеть маму. Когда подъехали к Дельтонфину, я заметила: на родительском доме лупится краска. Интересно, скоро папу отравят на заслуженный отдых? Так непривычно было звонить в парадную дверь! В детстве я только черным ходом и пользовалась. Однако детство прошло, теперь я здесь чужая… Дверь открыл Честер, мы обнялись. Стоявший за его спиной Дес заметно ссохся, сгорбился, под глазами появились багровые мешки, волосы посеребрила седина. Поцеловав меня в лоб, папа провел нас с Гербом в гостиную.

Сьюки сидела на своем любимом диванчике в стеганом розовом халате, надетом поверх платья, такого большого, что оно казалось чужим. Господи, она ссохлась в щепку, в мумию! Сьюки всегда была миниатюрной, а сейчас превратилась просто в сморщенную карлицу с лодыжками толщиной с детское запястье. Редеющие волосы собраны в конский хвост, глаза блестят — не человек, а кукла. Моя мама исчезла…

Герб был потрясен. Вообще-то его отстраненно-насмешливую броню пробить ой как непросто, но Сьюки это удалось играючи.

Увидев нас, мама вежливо улыбнулась, демонстрируя новые коронки.

— Хотите чаю? — Голос не изменился, лишь от коронок появилась чуть заметная шепелявость. Правая щека сильно дрожала — и давно у нее тик?

Страшно захотелось сбежать.

— Да, спасибо, с удовольствием! — ответил Герб и, присев на краешек стула, восхитился маминой гостиной. Сьюки просияла, а когда Честер налил чаю, безостановочно дергаясь, сделала глоток.

Повернувшись к Десу, Герб спросил его о ценах на недвижимость в этой части Коннектикута. Они выросли? Насколько? А прихожан становится меньше? Больше? Как интересно! Содержательная беседа продлилась минут пять, и повисла неловкая пауза.

— Я очень счастливая женщина, — объявила Сьюки, — Господь послал мне четверых детей!

— Пятерых, мам, — поправил Честер.

— Пятерых детей! — с фальшивым изумлением повторила она. — Надо же, я и забыла!

Сьюки хихикнула и посмотрела в мою сторону без всякой, как мне показалось, теплоты. Неужели она меня ни капельки не любит? А я ведь была самым дорогим ей человеком! Может, мой образ вызывает у нее не больше эмоций, чем ее у меня? Где же мама? Где она, черт подери?! Стоило взглянуть на Сьюки, глаза наполнялись слезами, но их никто не замечал, и я то и дело вытиралась платочком, совсем как при аллергии.

Через некоторое время Дес помог Сьюки подняться на второй этаж: пришла пора отдыхать. Мы с Гербом встали у лестницы и махали ей вслед, словно она всходила по трапу «Куин Мэри».[13] Примерно на середине медленного восхождения Сьюки застыла, держа спину прямо, как балерина. Дес выжидающе на нее посмотрел, а я поняла: сейчас мама обернется ко мне, она должна обернуться. Когда это случилось, острый, как игла, осколок былого чувства прорезал ее отсутствующий взгляд и вонзился мне в сердце. Откуда ни возьмись, появилось желание взлететь по ступенькам и обнять маму. Мышцы ног уже начали сокращаться… но что-то меня остановило. Свет в глазах Сьюки погас, и она пошла дальше. Дес держал ее руку кончиками пальцев, как хрупкую ветку орхидеи.

Вернувшись в гостиную, я без сил упала на диван. Понизив голос до шепота, Честер рассказал нам с Гербом, что каждые несколько часов колет Сьюки небольшую дозу амфетамина с питательными веществами. Мол, в нынешнем состоянии она живет только благодаря инъекциям. «Столько лет морила себя голодом!» — горестно качал головой брат. Я вспомнила толстую бабушку Салли, а еще как Сьюки, стоя у плиты, щипала рисовый пудинг и никогда не сидела с нами за столом дольше пяти минут. Она начала принимать наркотики, чтобы меньше есть, но при этом не терять энергию, чтобы быть идеальной женой и матерью. А потом наркотики стали самой частью ее. Боже, я так подло с ней обошлась…

Я дала себе слово, что через неделю приеду снова. Приеду, сяду у ее кровати, и мы обо всем поговорим. Через неделю, не сейчас. Сейчас я не готова, сейчас еще не время…

Однако, закрутившись со свадебными хлопотами, я поездку отложила. И маму больше не видела. Через месяц она умерла. Ее нашли, как рассказывал Честер, на кровати, полностью одетой, на животе стояла тарелка с нетронутым тостом.

Сейчас, если бы кто-нибудь мог исполнить любое мое желание, я попросила бы один-единственный вечер с мамой. Я объяснила бы, как сильно ее люблю, и благодаря, и вопреки всему случившемуся. Я была бы хорошей и доброй.

Послушница

Я выбрала свадебное платье нежнейшего оттенка розового, хотя сама считала его «белым с капелькой крови Джиджи». На фотографиях рядом с Гербом я выгляжу сущим ребенком. Мы венчались в церкви. До сих пор помню, как в воздухе пахло пылью, как она вилась в оранжевых и синих отблесках света, сочившегося в витражное окно за распятием. Я чувствовала себя дающей обет послушницей. Брак с Гербом казался началом новой жизни и последним шансом вернуться на путь истинный.