Дом мечты - Люси Монтгомери

— Ничего стыдного в этом нет. Но мне очень жаль, что ты полюбила Оуэна, потому что это может принести тебе только несчастье.

— Я не сразу поняла, что люблю его, — сказала Лесли, медленно шагая по берегу. — Это произошло в тот день, когда он сказал, что закончил свой роман и уезжает. Только тогда я поняла свои чувства. Я была ошеломлена. Я ничего не сказала ему тогда, я не могла говорить, но могу себе представить, как я выглядела. Мое лицо всегда выдает меня. Я умерла бы от стыда, если бы знала, что он догадался или хотя бы заподозрил что-то.

Энн молчала. А Лесли, почувствовав, что ей будет легче, если она выговорится, начала рассказывать.

— Я была так счастлива этим летом, Энн, счастливее, чем когда-либо в своей жизни. Я думала, что это оттого, что между тобой и мной не было больше барьеров. Но это было не все, далеко не все. Теперь я знаю, в чем была причина моего счастья. И теперь это все позади. Он уехал. Как мне теперь жить, Энн? В то утро, когда я вернулась домой после его отъезда, мне стало так тяжело.

— Так будет не всегда, дорогая, — сказала Энн. Когда кому-нибудь из ее друзей было больно, она сама живо чувствовала эту боль. Она вспомнила, что пришлось пережить ей самой и как ей говорили, что боль пройдет. От этого ей становилось еще больнее. Энн вдруг испугалась за Лесли. Не стоило так с ней говорить. Но Энн от волнения не успела сообразить.

— О, мне кажется, что со временем будет еще только хуже, — сказала Лесли грустно. — Мне больше нечего ждать от жизни. За одним утром придет другое, но он уже не вернется, никогда не вернется. Когда я думаю о том, что никогда его больше не увижу, я чувствую, как ледяная рука сжимает мое сердце. Однажды, давным-давно, я мечтала о любви. Я думала, что это очень красиво — любить. Но теперь я вижу, как это выглядит на самом деле. Вчера утром, когда он уезжал, то выглядел совсем иначе, чем обычно. Он был так холоден и сух со мной. Он сказал мне: «До свидания, миссис Мур», — самым холодным в мире тоном, с равнодушным выражением лица, как будто бы мы никогда не были друзьями, как будто я абсолютно ничего не значу для него. Я знаю, что это так, я не хотела бы, чтобы он был влюблен в меня, но я хотела бы, чтобы он был немного добрее.

«Скорее бы пришел Гилберт», — подумала Энн. Она разрывалась между симпатией к Лесли и необходимостью утаивать все, что могло бы выдать исповедь Оуэна. Энн знала, почему их расставание было столь холодным, но она не могла рассказать все Лесли.

— Я не вынесу этого, Энн. Я не могу не любить его, не могу, — сказала бедная Лесли.

— Я знаю это.

— Ты меня обвиняешь?

— Я ни за что тебя не виню.

— И ты ведь… Ты не скажешь Гилберту?

— Лесли! Как ты могла подумать, что я могу так поступить!

— Ну, не знаю. Вы с Гилбертом такие друзья. Я не представляю, как ты сможешь скрывать от него это.

— Да, я рассказываю ему все, что касается меня. Но я не обсуждаю с ним секреты моих друзей.

— Я не могла рассказать обо всем ему, но я рада, что ты знаешь, продолжала Лесли. — Я чувствовала бы себя виноватой, если бы было нечто такое, что я постыдилась бы тебе рассказать. Я надеюсь, мисс Корнелия ни о чем не догадается. Иногда мне кажется, что ее добрые карие глаза читают каждую мою мысль. Мне хотелось бы, чтобы этот туман никогда не рассеялся, Я хотела бы навсегда остаться здесь. Не представляю, как мне жить дальше! Это лето было таким полным. Я ни на минуту не оставалась одна. До того, как приехал Оуэн, у меня бывали ужасные моменты, когда я, побывав у вас в гостях, была вынуждена возвращаться домой. После наших совместных прогулок вы возвращались домой вместе, а я — одна. А Оуэн всегда провожал меня домой. Когда вы уходили, мы разговаривали и смеялись. В моей жизни не было более счастливых мгновений. А теперь! Да, я была дурой. Хотя хватит об этом. Я больше не буду надоедать тебе.

— Вон идет Гилберт. И ты сейчас пойдешь с ним, — сказала Энн, которая не собиралась оставлять Лесли одну в такую ночь и в таком настроении.

— Мне придется примириться с тем, что я опять буду одна, — сказала бедная Лесли и опять горько засмеялась. — Прости меня, Энн. Я такая плохая. Я должна быть рада, что у меня есть два таких замечательных друга. Не обращай внимания на мои глупые разговоры. Просто мне очень тяжело, и все причиняет мне боль.

— Лесли сегодня такая спокойная, — сказал Гилберт, когда они с Энн возвращались домой. — Что это ее понесло в такую ночь на берег?

— О, она просто очень устала. И потом, ты же знаешь, что она любит гулять одна вечерами, когда Дик спит.

— Как жалко, что она не встретила такого парня, как Оуэн, раньше и не вышла за него замуж, — вдруг промолвил Гилберт. — Они были бы идеальной парой, правда?

— Ради Бога, Гилберт, не становись сватом. Это не мужское дело, взмолилась Энн довольно резко, боясь, как бы Гилберт не догадался о чем-нибудь.

— Да что ты, Энн? Я никого не сватаю, — ответил Гилберт удивленным тоном. — Я только подумал о том, что могло бы быть.

— Все равно, не надо. Это пустая трата времени. Ничего уже нельзя сделать, — сказала Энн. Затем она неожиданно прибавила:

— Ох, Гилберт. Я всем желаю быть такими же счастливыми, как мы с тобой.

Глава 28

Разные мелочи

— Я только что читала некрологи, — сказала мисс Корнелия, откладывая газету и беря в руки свое вязание.

Темное ноябрьское небо почти не пропускало света в гавань, которая покоилась в полумраке. Мокрые листья, падающие с деревьев, прижимались ветром к окнам дома. Но внутри было тепло и уютно. Весело потрескивал камин, а на подоконнике цвела герань.

— У вас здесь всегда лето, Энн, — сказала как-то раз по этому поводу Лесли. И все, кто приходил в маленький «дом мечты», чувствовали то же самое.

— «Дэйли Энтерпрайз» в последние дни печатает столько некрологов, сказала мисс Корнелия. — Каждый день не меньше двух. Я всегда читаю их до последней строчки. Это одно из любимых моих развлечений, особенно если некролог в стихотворной форме. Послушай-ка, например, вот этот:

Они умчались, чтобы бытьС Создателем своим,И не скитаться по земле одним.И песню о Царстве Небесном трубя,Ушли они с миром, честь им и хвала.

И кто сказал, что у нас на острове нет поэтических талантов! Ты заметила, дорогая Энн, сколько людей умирает? Это просто какой-то ужас. Вот взять хотя бы эти десять некрологов. Каждый из умерших был просто святым, даже мужчины. Вот старый Питер Стимсон, который «оставил после себя большое количество оплакивающих его друзей». Особенно эти друзья переживают о его последнем крупном проигрыше. Ты только подумай, Энн, за последние тридцать лет у Питера не было ни одного знакомого, который не желал бы ему смерти. Читай некрологи, Энн, если тебе плохо, особенно о тех людях, которых ты знала. И если у тебя есть чувство юмора, то это сильно взбодрит тебя. Нет, все-таки до чего же противное это слово — некролог. Этот самый Питер, о котором я тебе рассказываю, как нельзя лучше подходит к слову «некролог». Когда видишь его лицо, то сразу вспоминаешь об этом слове. Я знаю только еще одно, пожалуй, более противное слово — вдова. Да, Энн, я могу быть старой девой, это даже очень удобно, но я, к счастью, никогда не стану чьей-нибудь вдовой.

— Да, это действительно очень уродливое слово, — сказала Энн, захлебываясь от смеха. — На кладбище в Эвонли полно надгробий с надписью «такая-то такая-то, вдова такого-то такого-то». Это сразу напоминает мне о чем-то забытом и устаревшем. Почему так много слов, связанных со смертью? Больше всего мне хотелось бы, чтобы традиция называть тело мертвого «останками» была отменена. Мне всегда становится не по себе, когда на похоронах я слышу: «Все, кто хочет последний раз посмотреть на останки, подойдите сюда». Это всегда ассоциируется у меня с чем-то людоедским. Мне кажется, что я присутствую на обеде каннибалов.

— Ну, а все, чего я желаю, так это чтобы меня, когда я умру, не называли «наша умершая сестра», — спокойно добавила мисс Корнелия. — Я начала испытывать отвращение ко всему этому «сестробратьинскому» бизнесу после того, как у нас на острове побывал один евангелист. Он устроил себе выступление в Долине. Он мне с самого начала не понравился.

Я сразу почувствовала, что в нем что-то не так. И я оказалась права. Он назвался пресвитерианином, а сам был методистом. Он каждого называл братом или сестрой. Как-то вечером он остановил меня и с жаром пожал мне руку. «Дорогая сестра Брайэнд, — сказал он, — вы христианка?» Я посмотрела на него пристально и ответила: «Единственный брат, который у меня был, мистер Фиск, умер пятнадцать лет назад, а других у меня с тех пор не было. Что же касается того, христианка ли я, то когда на митинге я смотрела, как вы ползаете по сцене в нижней юбке, то поняла, что я действительно настоящая христианка». Это заставило его замолчать, можете мне поверить. Не подумай, что я плохо настроена против всех проповедников. У нас как-то был один. Он приехал откуда-то с Востока и сделал много хороших дел. Но мистер Фиск был не такой. Как-то вечером на своем выступлении он попросил встать всех христиан. Я не сделала этого, можешь мне поверить. Я никогда не считала все эти шоу чем-то полезным. Потом этот фиск попросил встать тех, кто хотел бы стать христианином. Так как почти все уже стояли и больше некому было подниматься, он высоким голосом запел гимн. Ох и хохотала же я тогда! Только один человек продолжал сидеть. Это был десятилетний Айки Бэйкер. Он очень много работал на своего хозяина и от усталости заснул. Он проспал все выступление, и я была рада видеть, что маленькое создание наконец-то нашло, где отдохнуть, можешь мне поверить.